Турцию, в сражении при Кючук-Кайнарджи за Отечество погиб, 22 июня 1773 г.» – такие слова выбиты на памятной медали в честь Вейсмана.
Памятны слова Суворова: «Вейсмана не стало – я остался один». А в письме И. П. Салтыкову Суворов рассуждает о трудностях военной службы на примере судьбы Вейсмана: «Бегать за раврами неровно, иногда и голову сломишь по Вейсманову, да ещё хорошо, коли с честью и пользою» (июль 1773 г.). И в Италии, через много лет, в 1799 году, в письме А. К. Разумовскому Суворов вспоминал Вейсмана, сравнивая его – единственного в Российской армии – с самим собой: «Вейсмана не стало, я из Польши один бью; всех везде бьют. Под Гирсовым я побил, сказал: «Последний мне удар!». То сбылось, я погибал». Трудно было забыть кампанию 1773 года – и гибель Вейсмана, и победы при Гирсове и Козлуджах, и обида после заключительной победы в той войне.
Мало что остаётся в исторической памяти народа. Вот и имя Вейсмана осталось где-то на третьем плане наших представлений об истории русской армии. Это было критическое, самое жаркое лето войны. Годы спустя Державин напишет в оде «Водопад»:
Когда багровая луна
Сквозь мглу блистает темной нощи,
Дуная мрачная волна
Сверкает кровью и сквозь рощи
Вкруг Измаила ветр шумит,
И слышен стон, – что турок мнит?
Дрожит, – и во очах сокрытых
Еще ему штыки блестят,
Где сорок тысяч вдруг убитых
Вкруг гроба Вейсмана лежат.
Мечтаются ему их тени
И росс в крови их по колени!
Державин ошибся: Вейсман похоронен на родине, в Лифляндии, на мысе Сербен.
Суворов праздновал туртукайскую победу и молитвенно оплакивал боевых товарищей. За смелую инициативу Румянцев хотел примерно наказать Суворова, но молва преувеличила многократно масштабы наказания – чуть ли не до смертной казни! Существует легенда: будто бы именно тогда императрица изрекла: «Победителей не судят». Замечательное крылатое выражение, но к реальной судьбе Суворова оно не имеет отношения.
Гирсовская виктория
Осенью Суворов получает новый приказ Румянцева. Туртукайский победитель возглавляет русское укрепление в Гирсове и, отражая турецкий удар, громит превосходящие силы противника. Об этой замечательной победе стоит рассказать подробнее.
Тактика стремительных поисков, когда в кратковременных боях уничтожались турецкие части, не позволяла противнику сосредоточить в подбрюшье позиций Российской армии многочисленное войско. Александр Васильевич был сознательным сторонником такой войны. Успехи Суворова в Туртукае позволили другим русским частям приступить к атакующим, истребительным операциям. Но кампания 1773 года не была для России безоблачной. Тот же генерал-аншеф Салтыков терпел чувствительные поражения. Переменился и Румянцев: после ярких побед 1770 он приболел. Куда-то испарилась решительность фельдмаршала: отныне он, главным образом, отличался стратегической мудростью, умением без боя принудить противника к ошибочному ходу.
Николай Васильевич Репнин. Ненавистный «Фагот», вечный объект суворовских сарказмов
На общем невесёлом фоне Екатерина по достоинству оценила подвиг Суворова: он был награждён «орденом Св. Георгия второго класса». Русские войска отступали на левый берег Дуная, приступая к оборонительным действиям.
Погибает в бою генерал Вейсман. Разбит и пленён полковник Репнин. Неудачи, отступления… Единственной цитаделью Румянцева на правом берегу оставался Гирсов (Гирсово) – важнейший пункт, вокруг которого во многом решалась судьба кампании. Румянцев вызывает Суворова к себе и в личной беседе поручает оборону Гирсова. Ордер о новом назначении генерал-майора Суворова был подписан 4 августа. «Делами вы себя довольно в том прославили, сколько побудительное усердие к пользе службы открывает вам путь к успехам», – писал Румянцев. На этот раз у Суворова развязаны руки: Румянцев выразил надежду на искусство своего генерала.
Суворов прибыл в Гирсов и без промедлений принялся укреплять местный замок. Ежеутренне он объезжал окрестности, изучал местность. В отдалении от замка, в устье реки Воруя, на возвышении, строились шанцы. Это укрепление называлось «Московский ретраншемент» и прикрывало переправу через Воруй, которую освоили наши войска. Другие подходы к Гирсовскому замку отныне прикрывали редуты. В команду Суворова поступили Первый Московский и Выборгский пехотный полки, а также отряд казаков-запорожцев. Некоторое время Суворов держал укрепление с таким малочисленным отрядом. Румянцев был скуп на подкрепления, стремился достигать успеха наименьшими силами. И всё-таки он усилил соединение бригадой Андрея Милорадовича, поступившего в командование Суворова. Впрочем, сам Милорадович в те дни был нездоров, и его замещал полковник Давид Мачабелов – храбрый грузинский князь. Два пехотных полка, три эскадрона гусар, артиллерия – неплохая подмога Гирсову. Эти войска Суворов разместил на правой стороне Воруя, создав своего рода маневренный резерв.
В начале сентября к Гирсову выступил десятитысячный турецкий отряд. Казачьи заставы отступали, огнём турок не встречали: Суворов заманивал противника ближе к укреплениям. Позже казакам было приказано оказывать туркам посильное сопротивление. Турки, уверенные в том, что основные силы русских сосредоточены в замке, подошли вплотную к редутам и к Московскому ретраншементу. Массированную атаку на ретраншемент отразила артиллерия полковника Бахметьева. Турки отступили. Тем временем Суворов сосредотачивал силы для наступления по левому берегу Воруя. В атаку с полковником Мачабеловым пошли Севский и 2-й Московский полк – из войск Милорадовича. После битвы Суворов выделял командира 2-го Московского полка Гагарина, который с берегов Дуная ударил во фланг турецких позиций. Турки были отброшены – и начали беспорядочное отступление. Суворов лично возглавил кавалерийский отряд преследования. Русская кавалерия добивала бегущего противника на протяжении тридцати километров. Осмотрительные действия Суворова в Гирсове, когда вся операция была проведена с образцовым хладнокровием, без преждевременной атаки и чрезмерного увлечения преследованием противника, опровергают представления о Суворове как о прямолинейном волевом генерале – «сорвиголове». Первым это понял Румянцев, внимательно следивший за положением дел в Гирсове.
М. А. Милорадович. Раскрашенная гравюра С. Шифляра
Возвратившись в Гирсов, Суворов подвёл итоги дня: «Совершенно приобретённая над неприятелем победа». Турки потеряли более тысячи голов только убитыми. В корпусе Суворова насчитывалось 10 погибших и 167 раненых. Суворов не забыл упомянуть их по именам в реляции: «В плен взято до двухсот человек, но из них большая часть от ран тяжелых умерли, а 50 живых приведены. С нашей же стороны убиты: Венгерского гусарского полку капитан Крестьян Гартунг, вахмистр 1, капрал 1, гусар 6, мушкатер 1, лошадей строевых 25, казачьих 6; тяжело ранены порутчики: Андрей Каширинов и Гаврила Зилов, прапорщики: Василей Ладович и Георгий фон-Блюм, полковой лекарь Штейдель; сержант 1, гранодер 9, мушкетер 31, бомбардир 1, гусар 18, сотник 1, козак 1. Легко ранены: подпорутчик Федор Кусаков; прапорщики: Дмитрий Волженской и Алексей Исаков; гранодер 15, мушкатер 46, бомбардир 1, гусар 25, сотник 1, казаков 9, лошадей строевых 38, казачьих 8». О раненых в гирсовском лагере заботились рачительно: так, Суворов отметил, что в отряде князя Мачабелова из ста раненых ни один не умер.
В журнале военных действий первой армии о Гирсовском сражении была сделана обстоятельная запись, достаточно точно отражающая обстоятельства сражения: «От генерал-майора Суворова об одержанной при Гирсове над неприятелем победе получен обстоятельной рапорт следующего содержания:
Стреляй редко, да метко.
Пуля обмишулится, штык не обмишулится.
Штыком коли крепко.
Пуля дура, штык молодец.
Сего месяца на 3-е число ввечеру, в расстоянии от Гирсова верст за 20, показалась на высотах неприятельская конница, которой по примечаниям было до трех тысяч, и расположилась тамо на ночлег, не чиня никакого препятствия и нападения на расставленные от Гирсова к Бабадам для сообщения с корпусом генерал-порутчика и кавалера барона Унгерна казачьи форпосты. А 3-го числа поутру в 7-м часу, оная неприятельская конница, сделав движение к Гирсову, начала приступать к отъезжим казачьим форпостам так близко, что оные принуждены были от своих постов податься к Гирсову. За сею конницею, по приближении к Гирсову верст за шесть, открылась неприятельская пехота, построенная в три линии, числом, по уверению пленных, более 4000, которой фланги и ариергард прикрываем был конницею, а между тем их кавалерия по нескольку, а всей до 6000 начала уже подходить к Гирсовскому укреплению и редутам на пушечной выстрел. Тогда генерал-майор Суворов, не открывая батареи, чтоб тем лучше заманить неприятеля между огней от оных, велел только находящемуся при казаках Выборгского пехотного полку капитану Нелюбову и прапорщику Венгерских эскадронов Ладовичу делать с неприятелем перестрелку и сколько можно его стремление удерживать. Но когда неприятель зачал усиливаться великою толпою пехоты с его артиллериею, то тотчас приказал он, Суворов, гирсовскому коменданту полковнику Думашеву, естли бы неприятель покусился на замок, защищаться, а между тем, стоящие за рекою Варуем бригады генерал-майора и кавалера Милорадовича полки, командовавшему на сей случай оными старшему полковнику князю Мачебелову построить в два карел с резервами и, сняв палатки, состоять к сопротивлению в готовности, також и Венгерским эскадронам. Неприятельская пехота приближалась уже к Гирсову версты за две, а как конница начала подъезжать под самые сделанные у замка редуты, в которых командовали: в 1-м – Выборгского пехотного полку секунд-майор Бутурлин, а на высоте в редуте, того ж полку секунд-майор Пасиет, при устье ж речки Баруя на большой горе с первым Московским полком в ретраншаменте был полковник Бахметьев, то пехота неприятельская, не подходя к замку на пушечной выстрел, стала принимать вправо к высотам по берегу речки Баруя против ретраншамента, где заняв один пригорок и поставя свою артиллерию, открыла стрельбу по оному; часть же далкиличев