А.З.) прав: Суворов тут участия более не имел, как Томас, а приехал по окончании драк и по поимке злодея». Сравнение с Томасом – комнатной собачкой Екатерины – звучит обидно. Острота императрицы, конечно, была подхвачена столичными кругами. Так была нанесена Суворову одна из придворных ран, которые, по признанию полководца, болели сильнее боевых… То были годы возвышения Григория Александровича Потёмкина – суворовского соратника по первым кампаниям Русско-турецкой войны, который станет смело выдвигать Суворова для великих дел.
Наградой за поволжскую кампанию для Суворова стало только милостивое письмо императрицы от 3 сентября – когда она получила известие о спешном появлении героя Туртукая в районе пугачёвского восстания. Да ещё Екатерина пожаловала ему две тысячи червонцев. За службу верой и правдой в условиях гражданской войны это награда пустяковая…
Череда обидного непризнания заслуг Суворова продолжилась: Гирсов, Козлуджи, Пугачёв… И в 1781-м он будет вспоминать эти печальные обстоятельства в письме к одному из самых доверенных своих корреспондентов, Петру Ивановичу Турчанинову, правителю канцелярии Потёмкина:
«Подобно, как сей мальчик Кам[енский] на полном побеге обещает меня разстрелять, ежели я не побежду, и за его геройство получает то и то, а мне – ни доброго слова, как и за Гирсов, место первого классу, по статуту, хотя всюду стреляют мои победы, подобно донкишотским. Не могу, почтенный друг, утаить, что я, возвратясь в обществе разбойника с Уральской степи, по торжестве замирения, ожидал себе Св. Ан[дрея]. Шпаги даны многим, я тем доволен! Обаче не те награждения были многим, да что жалко – за мои труды».
Вписаться в виражи придворных партий боевому генералу было нелегко: на этот раз в борьбе Паниных и Потёмкиных проиграл Суворов. А удалился генерал-победитель с берегов Волги уже после кончины отца – генерал-аншефа Василия Ивановича Суворова. Опасная и трудоёмкая работа в Поволжье выполнена на совесть – и у Суворова снова осталось разочарование, что его обошли награды…
Крым, Кубань, Астрахань – на форпостах Российской империи. 1776-1783
Среди политических оценок Российской империи, увы, превалируют две крайности. Одни оценивают державу с позиций анархического морализаторства. «Тюрьма народов», «жандарм Европы», агрессор… Тёмная восточная сила, мешающая развитию европейской цивилизации, подавляющая всё свободное и живое. Другая крайность свойственна нашим патриотам. Многие из них искренне уверовали в исконный гуманизм России. Твердят, что Россия никогда не вела завоевательных войн, никого не притесняла, а все территориальные приобретения были следствием исключительно оборонительных действий. Оба стереотипа или откровенно лицемерны, или иллюзорны. Россия XVIII века – воинская держава на пике пассионарности. Она стремилась на Запад и на Восток. Империи Петра Великого был чужд авантюризм мечтателей о мировом господстве. Сказывались старомосковские традиции: Россия умело рассчитывала силы и умела довольствоваться малым. Окажись на троне Екатерины Фридрих Великий или Наполеон – вряд ли в разделе Польши участвовал бы кто-либо, кроме России. И западные владения Ирана и Османской империи русский штык захватил бы без дипломатических маневров…
Россия медленно, но верно продвигалась к Закавказью, осваивала Сибирь, теснила Швецию, Польшу, Турцию. Сдержанно, но неотвратимо стремилась к Константинополю, к заветным проливам. Империя стремилась к экспансии. Подчас провоцировала войны. Но никогда Россия не угнетала народы, не относилась с презрением к тем, кто присягал (пусть и под военным давлением!) империи. Не проводила, в отличие от Британской империи, истребительных карательных операций. Во многом благодаря имперской воле малые народы сохраняли самобытность, не исчезли в междоусобных распрях. Проводником именно такой политики был Суворов на Кубани.
Потёмкин доверял Суворову, видел в нём первую шпагу страны. Эту репутацию Суворову приходилось подтверждать там, где Российская империя нуждалась в твёрдой руке и неутомимой энергии.
Кучук-Кайнарджийский мир был великим достижением русской армии и румянцевской дипломатии. Это – наша политическая классика золотого екатерининского века. Земли северного Причерноморья уже получили название «Новороссия». Генерал-аншеф Г. А. Потёмкин стал генерал-губернатором Новороссийской, Азовской и Астраханской губерний.
Турки осознавали опасность усиления России в Причерноморье – и, в нарушение договора, продолжали вершить свою политику в Крыму. Друга России, крымского хана Сагиб-Гирея, свергли. На штыках десятитысячного турецкого отряда, который стоял в Феодосии, на бахчисарайский престол взошёл один из братьев отставленного Сагиба – Девлет-Гирей, ревностный сторонник Порты. Россия не могла оставаться безучастной. Петербург сделал ставку на другого брата Сагиба – Шагин-Гирея, которого следовало поддержать в борьбе за ханскую власть.
Обучение нужно,
лишь бы с толком и кратко.
Солдаты его любят.
После службы в краях пугачёвского восстания, перед крымской экспедицией Суворов некоторое время командует 6-й Московской дивизией. Штаб командующего дивизией располагался в Коломне, но нередко Суворову приходилось бывать в Белокаменной, дышать её старосветским воздухом. Но на роль украшения столичных паркетов израненный генерал-поручик не годился. В ноябре 1776 года Военная коллегия принимает решение отправить полководца на Юг империи, в Крым (туда уже были переброшены полки Московской дивизии), где стоял корпус князя А. А. Прозоровского, родственника Суворова со стороны жены. Суворов незамедлительно прибывает в Перекоп, в штаб Прозоровского. Вскоре, по причине болезни князя, Суворов временно принял командование над всем крымским корпусом. Ожидалось прибытие в Крым хана Шагин-Гирея, в воздухе витала тревога близких столкновений между русскими войсками и татарами – и Прозоровский почёл за благо дипломатически приболеть. Суворову он оставил ласковый письменный наказ: «Об искусстве ж и храбрости вашей всякому уже известно, в чём и я удостоверен, только извольте поступать по выше предписанному: прогнав неприятеля, далеко за ним не преследовать, ибо на то будет от меня особое учреждение, смотря по обстоятельству дел. Но только как ваше превосходительство не имели никогда дела с татарами, то я за должность почитаю сделать вам описание о роде их войны». В корпусе состояли пехотные полки: первый и второй Московские, Смоленский, Ряжский, Орловский и Днепровский. А также – понтонная команда с мастеровыми, 19 орудий и, наконец, шесть гренадерских батальонов.
Но военного конфликта не случилось, с появлением Шагин-Гирея боевые действия не начались. И выздоровевший Прозоровский вернулся к войскам. По планам Екатерины и Потёмкина, следовало утвердить дружественного России хана Шагин-Гирея на посту главы государства, уже не являвшегося вассалом Оттоманской Порты и пока не вошедшего в Российскую империю.
Вооружённые отряды противников Шагин-Гирея сновали по Крыму. Это было своеобразное продолжение русско-турецких войн. Стамбул стремился передать власть в Крыму Девлет-Гирею – брату ставленника России. Воцарение Шагин-Гирея было своеобразной военной операцией, в которой Суворов сыграл центральную роль. Прозоровский вверил Суворову крупное соединение – в него вошли Орловский и Ряжский полки, Ахтырский гусарский и Чугуевский казачий полки, два гренадерских батальона, сотня казаков-донцов, четыре орудия. С этим войском Суворов выступил в утомительный, но по-суворовски скорый поход из Перекопа к Крымским горам.
Девлет-Гирей с войском стоял в районе Карасу-Базара. Суворов продемонстрировал противнику свою силу, выслав к Карасу-Базару небольшой кавалерийский отряд. Психологический ход возымел действие. Отряд Девлета был рассеян от одного вида русских конников, а сам хан, ставленник Стамбула, бежал в Кафу (современная Феодосия). Из Тамани, вместе с русским отрядом генерала де Бальмена, в Еникале прибыл Шагин-Гирей. Мурзы, один за другим, переходили на его сторону. Суворов на берегу Булзыка объявляет Шагин-Гирея ханом, а затем очищает от враждебных сил крепость Кафу. На штурм крепости Суворов отрядил Ряжский пехотный полк под командованием полковника А. Я. Шамшева. Авангард майора Ушакова занял крепость 20 марта, действовали ряжцы быстро, проворно, выученно, с полуслова понимая своего командира. А на следующий день к двум ротам Ушакова к нему присоединились другие части Рижского полка.
И на этот раз Суворов обходится без кровопролития: войска Девлета, завидев передовые русские части, морем бежали в Турцию. Бежал и сам хан Девлет-Гирей. Шагин-Гирей занял Бахчисарайский дворец, верховный диван провозгласил его правителем, лишив власти Девлет-Гирея. Как и требовалось России, Шагин-Гирей попросил оставить в Крыму русский гарнизон, имея в виду в первую голову полюбившегося ему Суворова. В июне 1777 года Суворов уже считал службу в Крыму видом бездеятельного прозябания и просил Потёмкина о перемене места службы, даже съездил в Полтаву, в отпуск, для встречи с женой. В отпуске Суворов приболел, для лечения на месяц поселился в Опошне. Между тем обстановка и в Крыму, и на кавказском побережье складывалась непростая: на полуострове сохранялась опасность выступления протурецки настроенных крымских мурз, а на Кавказе турки укрепляли крепости Анапу и Суджу к-Кале.
29 ноября 1777 года Суворов получает ордер Румянцева: «Ехать для принятия команды над корпусом на Кубани относительно дел татарских и взаимного сношения поступать».
Портрет адмирала Фёдора Фёдоровича Ушакова. Художник С. Александровский. 1873 г.
Граница империи проходила на Кавказе по Кубани. Там, в Копыльском ретраншементе (позже – станица Славянская), он принял командование над Кубанским корпусом у генерал-майора И. Ф. Бринка, чьи неспешные действия вызывали ярость Румянцева. В Копыльском Суворов осмотрел войска и долго беседовал с Бринком о здешних делах.