Не только тем велик и дорог он,
Что бранной славой жизнь его богата,
И что нигде он не был побеждён —
Нет: верой в Родину была объята
Его душа. Той верою силён,
Он полюбить умел меньшого брата,
И светлый образ русского солдата,
Наш чудо-богатырь, в нём воплощён.
Молитвою готовился он к бою
И, глазомер венчая быстротою
И натиском, врага шёл поражать.
Сразив, его щадил он милосердно:
Вот отчего Россия чтит усердно
Создателя науки побеждать.
В четырнадцать строк К.Р. как будто вмещает конспект учебного курса сувороведения.
В годы Первой мировой поэты снова обращаются к образу непобедимого генералиссимуса.
Потёмкин гордый и Орлов,
И сердце русских войск – Суворов…
Пред ними бледен холод слов,
Ничтожно пламя разговоров! —
писал Георгий Иванов в стихотворении о XVIII веке. Он же рассуждал о мирской славе у памятника Суворову…
В самом начале своего творческого пути, в 1915 году, Эдуард Багрицкий написал стихотворение «Суворов», ставшее образцом для целого течения в русской поэзии. Суворов Багрицкого стар и величествен:
В серой треуголке, юркий и маленький,
В серой шинели с продранными локтями,
Он надевал зимой теплые валенки
И укутывал горло шарфами и платками…
Когда вдалеке звучал рожок почтовой кареты,
На грязных окнах подымались зеленые шторы,
В темных залах смолкали нежные дуэты,
И раздавался шепот: «Едет Суворов!»
Суворов у Багрицкого – герой фольклорный, сказочный и эпический. Ему пишет заискивающие письма императрица (не император, а именно легендарная матушка Екатерина), он преображается, когда пробивает час подвига. Он стар, не любит быстрой езды, боится холода – но, надев мундир, превращается в «Суворова учебников и книжек», который легко переносит огонь и стужу, совершает стремительные переходы, крепкой дланью указывая путь отставшим. Багрицкого интересовал сказочный момент перевоплощения «по призыву». Суворов – герой патриархальной сказки – подобно Святогору-богатырю, лежащему на печи Илье или армянскому пахлевану Мгеру Младшему является на выручку, когда его Родине невмоготу. Мягкая ирония длинных повествовательных строк делает образ Суворова ещё обаятельнее. В этом стихотворении Багрицкий нашёл собственную интонацию.
При получении фельдмаршальского жезла Суворов велел отнести его в церковь для освящения, а сам, в одной куртке расставил девять стульев и стал перепрыгивать через них, приговаривая: «А таки перескочил». – «А таки перескочил!». – «Салтыков позади». – «Долгорукий позади!» – и так всех девять старейших его генералов (двух Салтыковых, Долгорукого, Эльмпта, Прозоровского, Мусина-Пушкина, Каменского и Каховского), а когда перепрыгнул чрез последний стул, перекрестился и произнес: – Помилуй бог матушку-царицу! Милостива ко мне, старику!
Затем облекся в фельдмаршальскую форму и пошел в церковь.
После Гражданской войны к образу Суворова, как к имперской святыне, обращаются публицисты и поэты русской эмиграции. В первую очередь здесь следует упомянуть замечательного казачьего поэта, открытого в последние годы благодаря стараниям исследователя Виктора Леонидова и президента Российского
Фонда культуры Никиты Михалкова. Это – Николай Туроверов (1899–1972). Донской казак, чей предок воевал с Суворовым, сам участник Гражданской войны, он был одним из лучших поэтов русского зарубежья. Влюблённый в Суворова, на чужбине он то и дело возвращался к образу героя – и в стихах, и в прозе (новелла «Конец Суворова»), и в исторических исследованиях. Образ Суворова у Туроверова – очень тёплый. Так пишут о самых родных людях:
Всё ветер да ветер. Все ветры на свете
Трепали твою седину.
Всё те же солдаты – любимые дети —
Пришедшие в эту страну…
«…»
Ты понял, быть может, не веря и плача,
Что с жизнью прощаться пора.
Скакала по фронту соловая кляча,
Солдаты кричали «Ура!»
Кричали войска в исступлённом восторге,
Увидя в солдатском раю
Распахнутый ворот, на шее Георгий —
Воздушную немощь твою.
Кто знает, откуда эту чувство солдатской идиллии – из реального армейского прошлого или из мечты казака Туроверова? Позже, после Великой Отечественной, Туроверов напишет ещё одно стихотворение о Суворове – «Треббия» (1947):
Треббия. Италия. А где-то
Есть Кончанское – родной порог.
Нет конца, и края нет у света
Для солдатских полусбитых ног.
Нет суровее солдатских разговоров:
Об увечьях и о смерти, наконец.
– Александр Васильевич Суворов
Не фельдмаршал, а родной отец.
Яркое стихотворение «Суворовское знамя» посвятил нашему герою поэт Арсений Несмелов (1889–1945), самый значительный поэт русской эмиграции в Китае, трагически закончивший свои дни, воюя за неправое дело… Арсений Иванович Несмелов (настоящая фамилия – Митропольский) писал:
Отступать! – и замолчали пушки,
Барабанщик-пулемет умолк.
За черту пылавшей деревушки
Отошел Фанагорийский полк.
В это утро перебило лучших
Офицеров. Командир сражен.
И совсем молоденький поручик
Наш, четвертый, принял батальон…
И тогда, – клянусь, немало взоров
Тот навек запечатлело миг! —
Сам генералиссимус Суворов
У седого знамени возник.
Был он худ, был с пудреной косицей,
Со звездою был его мундир.
Крикнул он: «За мной, фанагорийцы!
С Богом, батальонный командир!»
И обжег приказ его, как лава,
Все сердца: святая тень зовет!
Мчались слева, подбегали справа,
Чтоб, столкнувшись, ринуться вперед!
Ярости удара штыкового
Враг не снес; мы ураганно шли,
Только командира молодого
Мертвым мы в деревню принесли…
И у гроба – это помнит каждый
Летописец жизни полковой, —
Сам Суворов плакал: ночью дважды
Часовые видели его.
Автор этого стихотворения изведал на своём веку не одну войну и крушение России, и холод тюремных нар, ставших в 1945 году местом его смерти. Стихотворение «Суворовское знамя» Несмелов не включил ни в один из прижизненных сборников. Сам сюжет стихотворения передает чувство прикосновения к высокой легенде. Старый герой, один из вечных заступников России, в роковую минуту помогает солдатам знаменитого Фанагорийского полка, с которым Суворов прошёл немало славных боевых дорог и которому указом государя Николая Павловича было присвоено имя генералиссимуса. Фанагорийский полк назывался «Суворовским Фанагорийским», а полковое знамя – как и стихотворение Несмелова, Суворовским знаменем. Несмелов служил в Фанагорийском…
Творчество Арсения Несмелова сочетает приверженность державинским традициям и ярко выраженную тенденцию к новому мифотворчеству, к созданию свежего, постдержавинского, мифа о старых героях, накрепко связанного с обстоятельствами истории XX века. Несмелов приглядывался к сталинской России, надеялся, что последователи Суворова – новые советские маршалы – вернут стране имперскую стать.
Артист Николай Черкасов-Сергеев в роли Суворова. Фильм режиссёра В. Пудовкина
Суворов несмеловского стихотворения кажется дальним родственником «отца Суворова» из поэзии В. А. Жуковского («Певец во стане русских воинов»). Суворов Жуковского, в свою очередь, в известной степени был отражением Суворова державинского стихотворения «На победы в Италии», в котором поэт трактовал образ полководца как легендарного славянского богатыря. Поэтика несмеловского стихотворения восходит к предшественникам и в таком важном для сюжетного стихотворения элементе, как описание внешности героя. Здесь перед нами не грозный славянский богатырь Жуковского и державинского стихотворения «На победы в Италии». Несмелов ясно пишет:
Был он худ, был с пудреной косицей.
Реалистический образ Суворова – тщедушного маленького человека, побеждающего силой духа, а не богатырским посвистом, – в русской поэзии связан со стихотворениями Г. Р. Державина «К лире» и «Снигирь», с шишковской эпитафией. Общность смысловых элементов, необходимых в обиходе суворовского мифа поэтических наработок, объединяет творчество Державина и творчество позднейших поэтов, писавших о Суворове.
Логика векового развития русской поэзии от Жуковского до Несмелова, авторов несопоставимых по масштабам дарования, но связанных прикосновением к суворовской теме, позволила ввести в поэтический язык укорененный в фольклоре, создаваемый десятилетиями символ России – Суворова. За появлением Суворова в любом стихотворении угадывается множество дополнительных, подчас не связанных с ним напрямую контекстом, смыслов. У Арсения Несмелова Суворов – этот непререкаемый авторитет российской государственнической культуры – является образом уходящей империи, оплакивающим «гибель богов» в веке двадцатом. У Жуковского чудесное появление легенды Екатерининского века – Суворова – приносит России победу. У Арсения Несмелова речь идет о временной победе, за которой чувствуется обреченность, поражение, задним числом известное поэту. Сюжет «чудесного спасения» сменяется трагедией «погребённого Китежа».
Суворов оказывается необходимым героем для развития и первого, и второго сюжетов на российском материале. Архетип, содержащийся в стихотворении Несмелова, осваивался и в советской поэзии. Иной раз у авторов нового времени возникали даже мотивы языческой по духу мистики. Старый герой, приходящий на помощь в роковой час, встречается в поэзии И. Сельвинского, С. Щипачева.