Князь остановился.
— Говорят, он очень богат… — вставил Сигизмунд Нарцисович.
— Водятся у старика деньжонки, водятся, имений несколько в разных губерниях… Дочерей обеих выдал замуж, славные девушки. Анну Васильевну за князя Горчакова, а Марью Васильевну за Олешева, по семнадцати тысяч приданого дал, и партии сделали обе хорошие… Так-то…
Князь Иван Андреевич замолчал и участил походку. Молчал и Кржижановский.
— А сынок-то его, сынок… — снова начал князь, — в генеральском чине, не нынче завтра генерал-поручик… Знаменитость, как ваших-то сорванцов он усмирил… Хе, хе, хе…
— Н-да-а… — издал неопределенный звук Сигизмунд Нарцисович.
— В Петербурге, говорят, его на руках носили, сама императрица подолгу с ним беседовала… У Григория Александровича Потемкина, говорят, в большом фаворе…
— Н-да-а… — снова прогнусил Кржижановский.
— А главное, сам до всего добился… От отца получил самую безделицу; сколько лет солдатскую лямку тянул, хочу, говорит, быть фельдмаршалом, и будет… Помяните мое слово, что будет!
Князь Иван Васильевич остановился и вопросительно посмотрел на Кржижановского.
— Будет, отчего не быть!.. — согласился тот. — Уж теперь из конца в конец, даже за границею, о нем знают, какой-то необыкновенный…
— Истинно необыкновенный… герой! — с пафосом воскликнул князь. Прозоровский.
— Н-да-а… герой, — согласился Кржижановский.
— Карьера, батенька, у него впереди такая, что голова закружится… К нам, в Москву, на побывку скоро приедет…
— А-а-а…
— Я нынче, после обедни, зашел к старику Василию Ивановичу… чайку попить… От него и узнал… Жду, говорит, сына дня через два… Да тут же и одолжил меня словечком… Ума не приложу…
Князь вдруг замолчал и еще быстрее стал ходить по кабинету.
— Чем же это он вас одолжил?.. Каким словечком?.. — спросил делано равнодушным тоном Сигизмунд Нарцисович.
Иван Андреевич ответил не вдруг, видимо собираясь с мыслями.
— Да уж таким, батенька, Сигизмунд Нарцисович, что в себя не приду… Как и рассудить?..
— Что же именно рассудить?.. Или, быть может, секрет?
— Какой, батенька, от вас секрет… Сами, чай, знаете — ум хорошо, а два лучше… Вот мы с вами, двумя-то умами, и пораскинем.
— Пораскинем…
— Заговорил это Василий Иванович, сперва-наперво, о том, что сын его уже в летах, сорок три года, а до сих пор бобыль… А я ему на это говорю, что вот приедет на побывку в Москву — невест-де здесь много, а он на линии жениха, какого не надо лучше… Может-де выберет… Куда ему, говорит, он у меня, что красная девушка, да и ум не тем занят… Сам я ему невесту-то присматриваю… Вот оно что…
— Вот как…
— Что же, спрашиваю, присмотрели, ваше превосходительство?.. Присмотрел, говорит, уже с полгода как присмотрел, даже и ему отписал, коли, конечно, пишу, согласие родительское будет, а с родителем-де я еще не говорил… Вы кстати пришли, ваше сиятельство… Это он мне-то говорит, поняли?
— Понял…
— Ну, а я, нечего греха таить, спервоначалу не понял… Я-то, спрашиваю, почему кстати… А потому, говорит, нечего делать-то в долгий ящик откладывал, у вас товар, а у меня купец… Имею честь за сына своего Александра просить руки вашей дочери, княжны Варвары… Меня в жар бросило от неожиданности…
Князь Иван Андреевич и теперь вынул из кармана халата фуляровый платок и отер выступившие от волнения на лбу крупные капли пота.
— Что же вы ему на это ответили?.. — спросил Кржижановский.
— Я, что же, не обдумав, да не обсудив, ответить сразу нельзя… Поблагодарил за честь… Надо, говорю, подумать, поговорить с дочерью… Я ее не неволю…
— А он что?..
— Зачем, говорит, неволить, но вы, ваше сиятельство, все же отец, лучше своего дитяти ее пользу или счастье видите, так сами и рассудите… Сын мой в летах уже, а пишет мне: из вашего, батюшка, повиновения не выйду, на какой невесте благословите, на той и женюсь… Уповаю, дурную не выберете… Полез к себе в конторку старик, достал письмо, прочел… Именно так и сказано…
— Что же, это хорошо, что он такой покорный, княжна Варвара Ивановна тоже не любит противоречий…
— Хе, хе, хе… — засмеялся князь. — Водится этот грешок за Варей, самовластна. Но шутки в сторону, как тут быть?
— Да вам как, по душе этот жених-то? — спросил Сигизмунд Нарцисович.
— Что же, по-моему, партия хорошая, человек известный, на виду, богатый, сестры выделены… Отец с собой в могилу богатства не унесет…
— Староват, пожалуй, для княжны Варвары Ивановны…
— Какой староват, мужчина в самой поре, солдат, крепыш… Бабами не избалован…
— Некрасив, может быть?
— С лица не воду пить.
— Варваре Ивановне как взглянется.
— Вот то-то и оно-то. Как тут и придумать, не знаю… Сразу можно все испортить. Характерна она очень, не знаю уж и в кого… Разве в покойного моего батюшку, тот был, царство ему небесное, кремень, а не человек.
— Значит, вы бы хотели, чтобы эта свадьба устроилась?
— Хотел бы… Ведь что же, год, другой пройдет, перестарком будет, — со вздохом сказал Иван Андреевич.
— Тогда надо действовать умеючи.
— Да как?..
— Поручите мне.
— Вам!
— Да, мне… Я, бог даст, сумею…
— А как же?
— Не секрет, скажу… Надо воспламенить ее воображение рассказом о нем как о герое и знаменитости, исподволь, умело, заставить ее заочно влюбиться в него… Слава мужчины для женщины имеет притягательное свойство, за нее она простит и лета, и отсутствие красоты. Вспомните Матрену Кочубей и Мазепу. Чем успел увлечь этот старик молодую красавицу? Только ореолом воинской славы…
— Так, так, — даже потер от удовольствия руки князь Прозоровский. — Уж и умница вы у меня, Сигизмунд Нарцисович, уж и умница!
Кржижановский сделал сконфуженный вид.
— Не хвалите заранее, еще, может, и не удастся.
— Ну, вам, кажется, все удастся.
— Так благословите действовать?
— Обеими руками.
— Начнем сегодня же.
— С Богом. Вот у меня теперь точно камень с души свалился. А где теперь Варя?
— Она уехала кататься с Эрнестиной Ивановной.
Князь Иван Андреевич на самом деле совершенно успокоился и с наслаждением уселся на диван.
— А где теперь молодой Суворов? — спросил Сигизмунд Нарцисович.
— Отец мне говорил, что он писал ему из взятого им города Туртукая.
— А-а-а…
— Он ранен, но, слава Создателю, не опасно, в ногу, без повреждения костей.
— Как бы не искалечили его там перед свадьбой.
— Избави Бог. Храни его Бог для России.
— И для княжны Варвары Ивановны, — добавил шутливым тоном Кржижановский.
— Шутник, — потрепал его по плечу князь, — век не забуду услуги, если все это устроится.
Сигизмунд Нарцисович молчал, как-то загадочно улыбаясь.
— А не сыграть ли нам партию пока до обеда, — предложил он после некоторой паузы.
— А что же, сыграем, — радостно принял предложение князь.
Кржижановский достал шашечницу, поставил ее на стол и стал разглядывать шашки, пересев на стул против князя Ивана Андреевича. Игра началась. Слышны были лишь относящиеся до нее замечания:
— Ишь, в дамки пробирается. Не раненько ли?
— А ну-ка я сюда пойду.
— А я так две штучки возьму.
— Пробралась-таки в дамки, и я недоглядел.
— Что толку в дамке, когда ей ходу нет.
— Дамка везде ходит, гуляй себе.
Князь и Кржижановский начали уже четвертую партию, как в передней раздался звонок.
— Это наши, — сказал князь.
Он не ошибся.
Вскоре в кабинет легкой походкой вошла княжна Варвара Ивановна.
За истекшие два года она пополнела и возмужала и положительно могла бы служить моделью художнику для русской красавицы.
Она поцеловала у отца руку и церемонно присела Кржижановскому.
Выражение их встретившихся взглядов далеко, однако, не гармонировало с этой церемонностью.
XIXПод властью «змия»
В странном положении очутилась княжна Варвара Ивановна Прозоровская относительно Сигизмунда Нарцисовича. С того самого дня, когда она беседовала с ним с глазу на глаз и с радостным чувством убедилась, что пошатнувшийся было пьедестал ее героя стоит незыблемо, она, сама не замечая этого, подпала под власть этого героя.
Кржижановский поставил при этом разговоре на карту свою упроченную в доме ее отца репутацию и будущую возможность обладания ею, но как только увидал, что в его руках козыри, сумел этим воспользоваться.
Княжна, и без того увлеченная его нравственным, да к тому же и физическим обликом, считала себя после возникшего в ее уме страшного подозрения виноватой перед ним и сама шла навстречу этому подчинению железной воле этого человека, подчинению, скоро обратившемуся почти в рабство.
Женщина, даже самая властная, самая своевольная, самая капризная, всегда готова преклониться перед силой и, кажется, в подчинении ей находит больше наслаждения, нежели на свободе. Последняя делает ее ответственною за ее поступки, а женщина более всего не любит этой ответственности и даже, не найдя властелина, старается все ею содеянное объяснить посторонним влиянием. Роль жертвы, большей частью мнимой, любимая роль женщины.
Женщина никогда не виновата. Уголовная статистика всех народов подтверждает, что сознавшихся преступниц наименьший процент. Если же такие преступницы и сознаются, то это самое сознание непременно рисует их жертвами. Это свойство общее для всех женщин.
Княжна Варвара Ивановна, как мы знаем, почти с малолетства не знала над собой власти и была домашним деспотом, а потому привыкла к свободе и подчинение было для нее новинкой, имеющей свою привлекательность неизведанного.
Путы, надеваемые на нее любимым человеком, казались ей легки и приятны, и скоро она была ими связана по рукам и ногам. Сигизмунд Нарцисович, как искусный паук, ткал свою паутину около нравящейся ему мухи. Люди, подобные ему, обладающие не только сильным характером, но и хладнокровием злодея, действуют неотразимо на женщину. Библейское сказание красноречиво доказывает ее склонность поддаваться обаянию зла.