— Господи, благослови, — истово перекрестился Александр Васильевич и неожиданно для всех прыгнул через первый стул.
— Одного Салтыкова обошел. Последовал прыжок через второй стул.
— Помилуй бог, и другого Салтыкова обошел. Прыжки продолжались, и при каждом Суворов называл имя генерала, старшего его по службе, которого он обошел.
— Вот и Репнина.
— И Эхсита.
— И Прозоровского.
— Мусин-Пушкина.
— Каменского.
— Каховского.
— И вас, князь Юрий Владимирович Долгорукий, обошел. Во как, — сказал Александр Васильевич, прыгнув через последний, девятый стул. — Всех обошел, а никого не уронил. Это хорошо, знатно, помилуй бог, как хорошо, как знатно. Ну, Прошка, теперь давай мне мундир.
Александр Васильевич вышел. Удивленные гости остались в томительном ожидании разгадки всего происходящего.
Наконец, вернувшись в полной парадной форме, Суворов объяснил, в чем дело, приказал явившемуся духовенству служить молебен, а после молебна вышел к войску.
Солдаты уже знали о полученной их любимым начальником царской милости. Громкое «ура» раскатилось по их радам при появлении вновь назначенного фельдмаршала.
Александр Васильевич верхом на коне въехал в середину войска и сказал речь, полную высоких наставлений о вере в милосердного Бога, верности и преданности к престолу и о нравственности.
— За Богом молитва, а за государыней служба не пропадет, — заключил он ее.
Еще более громкое и радостное «ура» солдат было красноречивым на нее ответом.
Александр Васильевич пробыл в Польше до конца 1795 года, когда последовал окончательный раздел королевства, расстроенного внутренней смутой. Король отрекся от престола. По разделу России достались: Вильно, Гродно, остальная часть Волыни, Семигалия, Троки, Новогрудск, Брест и Холм с уездами. Пространство приобретенной земли составляло 2183 квадратных мили, с 1 176 590 жителями.
В ноябре 1795 года Суворов сдал Варшаву пруссакам и сам уехал в Петербург.
VIIОтец и дочь
Расставшись окончательно с женой в 1784 году, Александр Васильевич Суворов, как уже известно читателям, поместил свою девятилетнюю дочь в Петербурге, в надежные руки Софьи Ивановны де Лафон, начальницы Смольного монастыря.
Тотчас вслед за этим началась его переписка с любимой дочерью Наташей, затем он находился на службе в Петербурге, следовательно, виделся с дочерью лично и опять в конце 1786 года разлучился с нею на довольно долгий срок.
К этому-то времени и относится, в сущности, та переписка Суворова с «Суворочкой», переписка, так хорошо очерчивающая отца и сделавшая дочь известностью.
Горячая привязанность Александра Васильевича к своему ребенку проглядывает в каждой строке, в каждом слове этой переписки. Известиями о своих победах Суворов постоянно делился с дочерью, беседовал с ней вскользь и о других предметах, подделываясь даже слишком к ребяческому пониманию Наташи.
В своих кратких письмах он любил рассыпать нравоучительные сентенции и разного рода наставления. О жене, Наташиной матери, он не упоминал никогда.
После кинбурнской победы, оправившись от ран, он пишет:
«Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку Софью Ивановну, или она тебе выдерет уши и посадит на сухарики с водицей… У нас драки были сильнее, чем вы деретесь за волосы, а от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили, насилу часов через восемь отпустили с театра в камеру… Как же весело на Черном море, на Лимане: везде поют лебеди, утки, кулики, по полям жаворонки, синички, лисички, а в воде стерляди, осетры — пропасть».
В следующем письме он говорил:
«Милая моя Суворочка, письмо твое получил, ты меня так утешила, что я, по обычаю своему, от утехи заплакал. Кто-то тебя, мой друг, учил такому красному слогу. Как бы я, матушка, посмотрел теперь тебя в белом платье! Как это ты растешь? Как увидимся, не забудь рассказать мне какую-нибудь приятную историю о твоих великих мужах древности. Поклонись от меня сестрицам (монастыркам). Божье благословение с тобою».
К историческое теме, которую, как видно, затрагивала Суворочка, писавшая вообще складно, Александр Васильевич возвращается и в следующих письмах.
«Рад я с тобой говорить о старых и новых героях; лишь научи меня, чтобы я им последовал. Ай да Суворочка, здравствуй, душа моя в белом платье (старшем классе), носи на здоровье, расти велика. Уж теперь-то, Наташа, какой у них (у турок) по ночам вой: собачки воют волками, коровы охают, волки блеют, козы ревут. Они (турки) так около нас, очень много, на таких превеликих лодках, шесты большие к облакам, полотны на них на версту. На ином судне их больше, чем у вас в Смольном мух, — красненькие, зелененькие, синенькие, серенькие. Ружья у них такие большие, как камера, где ты спишь с сестрицами».
Продолжая угощать свою Суворочку, или сестрицу, как он ее называл, подобными детскими гиперболами и описаниями, Александр Васильевич в 1788 году ей сообщает:
«В Ильин и на другой день мы были в refectoire с турками; ох, как мы потчевались! Играли, бросались свинцовым большим горохом да железными кеглями в твою голову величины; у нас были такие длинные булавки да ножницы кривые и прямые, рука не попадайся, тотчас отрежут, хоть и голову. Кончилась иллюминацией, фейерверком. С festin турки ушли ой далеко, Богу молился по-своему и только; больше нет ничего. Прости, душа моя, Христос Спаситель с тобой».
В таком роде продолжал Суворов переписку с дочерью всю вторую турецкую войну, то по-русски, то по-французски, изредка писал и по-немецки.
После Рымникской победы, пожалованный в графы и Русской, и Священной Римской империи, Александр Васильевич с гордостью написал письмо к своей дочери, начав его словами: «Comtess de deux empires», говорит, что чуть не умер от удара, будучи осыпан милостями императрицы.
«Скажи Софье Ивановне и сестрицам, что у меня горячка в мозгу, да кто и вытерпит. Вот каков твой папенька за доброе сердце».
Ответных писем своей дочери он ждал с нетерпением.
«Мне очень тошно, я уже от тебя и не помню, когда писем-то видал. Мне теперь досуг; я бы их читать стал. Знаешь, что ты мне мила, полетел бы в Смольный и тебя посмотреть, да крыльев нет. Куды право какая, еще тебя ждать 16 месяцев».
Ровно через месяц он ей пишет:
«Бог даст, пройдет 15 месяцев, то ты поедешь домой, а мне будет очень весело. Через год я буду в эти дни по арифметике считать. Дела наши приостановились, иначе я не читал бы твоих писем, ибо они мне бы помешали ради моей нежности к тебе».
Время это пролетело.
Александр Васильевич, после недружелюбного объяснения с Потемкиным в Яссах о награде за взятие Измаила, приехал в Петербург. Это было незадолго до выпуска дочери из Смольного монастыря.
Наконец 3 марта 1798 года выпуск состоялся. Графиня Наталья Александровна была пожалована во фрейлины и помещена во дворец около императрицы.
Этот знак особой милости и внимания Екатерины к ее знаменитому полководцу произвел на него совсем не то действие, на которое рассчитывали.
Под разными предлогами, которые сводились к желанию отца видеть около себя дочь после давней с ней разлуки, Наташа через некоторое время перешла в родительский дом.
Государыня, конечно, не стала настаивать на своем, уступила, но этот поступок Суворова не мог не затронуть ее щекотливость, тем более что задевал, вообще, придворные круги, выказывая к ним пренебрежение.
Поступить так бестактно, в ущерб своим собственным интересам, заставила Александра Васильевич сильная антипатия ко всему придворному, разжигаемая опасениями насчет дочери.
По своей натуре, по военно-солдатскому воспитанию, по вкусам, по внешним качествам, вообще по всему Суворов не был человеком придворным или даже способным приспособиться к требованиям придворного быта.
Пребывание дочери у отца продолжалось до отъезда последнего в Финляндию, когда волей-неволей надо было снова представить ее ко двору.
Снова началась переписка между отцом и дочерью. В ней целый ряд житейских наставлений.
«Будь непререкаемо верна великой монархине, — писал Александр Васильевич. — Я ее солдат, я умираю за отечество; чем выше возводит меня ее милость, тем слаще мне пожертвовать собою для нее. Смелым шагом приближаюсь я к могиле, совесть моя незапятнана, мне 60 лет, тело мое изувечено ранами, и Бог оставляет меня жить для блага государства».
В другом письме он пишет:
«Помни, что дозволение свободно обращаться с собой порождает пренебрежение; берегись этого. Приучайся к естественной вежливости, избегая людей, любящих блистать остроумием, по большей части это люди извращенных нравов. Будь сурова с мужчинами и говори с ними немного, а когда они станут с тобой заговаривать, отвечай на похвалы их скромным молчанием… Когда будешь в придворных собраниях и если случится, что тебя обступят старики, показывай вид, что хочешь поцеловать у них руку, но своей не давай».
Время шло.
Александр Васильевич был все время вне Петербурга, а его дочь находилась на попечении его сестры Олешевой и родственника Хвостова.
Постоянная забота о Наташе и вечные за нее тревоги должны были, наконец, утомить Суворова и натолкнуть его на мысль о женихе, хотя недавно он назначил Хвостову термин в 2 или 3 года, раньше которого Наташа не должна выходить замуж.
В кандидатах в женихи не было недостатка.
Первым явился молодой сын графа Н. И. Салтыкова, управлявшего военным департаментом.
Графине Наталье Александровне в то время не было еще шестнадцати лет.
Молодой граф был неказист и подслеповат, и, несмотря на блестящие связи, которые бы приобрел Александр Васильевич, выдав замуж свою дочь за сына Н. И. Салтыкова, ему было отказано за молодостью невесты.