Генеральная репетиция — Александр Галич, Александр Шаталов

ПУТИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ (Первое дело)

Драматическая повесть в четырех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Варя Воробьева — адвокат.

Юрий Борисович Хмара — адвокат.

Алексей Владимирович Жильцов — директор подмосковного завода.

Тамара Жильцова — его жена.

Максим Медников — инженер.

Иван Ильич Кондрашин — инженер.

Нина Кондрашина — его жена.

Евгений Аполлонович Бубнов — профессор.

Катя Богачева — секретарь юридической консультации.

Басенька Пустовойтов.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕВ ЮРИДИЧЕСКОЙ КОНСУЛЬТАЦИИ

У одной из московских застав, в переулке, неподалеку от линии железной дороги, стоит большой некрасивый дом. В полуподвальном этаже этого дома помещается юридическая консультация.

В тесной и неуютной комнате, отделенной от узкого коридора матовой застекленной перегородкой, стоят вплотную друг подле друга несколько столиков — с неизменными школьными чернильницами-невыливайками, с круглыми пластмассовыми пепельницами и маленькими настольными лампами под бумажными абажурами. На стенах висит великое множество самых разных плакатов и объявлений, начиная с об явления о порядке оплаты и о стоимости услуг работников консультации в каждом отдельном случае и кончая плакатом с призывом вступать в ряды добровольного спортивного общества «Наука».

Хмурый зимний день. В консультации тихо и пусто. Только Катя Богачева, секретарь консультации, сердито и сосредоточенно стучит на пишущей машинке, а за самым крайним столиком, у запорошенного снегом окна, сидит, склонившись над какими-то бумагами, дежурный адвокат — Варя Воробьева.

Катя (с треском перевела каретку). Варвара Сергеевна, вы извините, но я что-то не понимаю — тут у вас в одном случае написано «комитет», а в другом «комитент»… Так и печатать?

Варя (рассеянно). Да, да, так и печатайте.

Катя (пожала плечами). Пожалуйста. Только вы уж потом не ахайте и не говорите, что у меня на каждой странице по сто тысяч ошибок! Вы сказали и забыли, а мне — неприятности!

Варя (подняла глаза). Что за вздор, Катя? Когда у вас были из-за меня неприятности?

Катя. Не были, так будут.

Варя. Странно! (Отодвинула бумаги, встала, подошла к Кате, проговорила негромко и сердито.) Странно вы со мной разговариваете, честное слово! Почему? Что я вам сделала? За что вы так невзлюбили меня?

Катя (медленно). За что невзлюбила? (Усмехнулась, прищурилась.) А за что, собственно, я должна вас любить, Варвара Сергеевна? Люди мы разные — вам двадцать пять, мне тридцать шесть… Улавливаете разницу? И вы счастливчик — у вас папа и мама, вы недавно кончили институт, полгода походили в стажерах и уже — член Московской коллегии адвокатов. А я как была секретаршей, так секретаршей и останусь… И вы будете называть меня Катей, а я вас Варварой Сергеевной… Вот и подумайте — за что мне вас любить?

Варя растерянно молчит. Из коридора, отряхиваясь от снега, в шубе нараспашку входит Юрий Борисович Хмара. Несмотря на вполне благообразную внешность, на бритое мятое лицо старого провинциального актера и крупную красивую голову, есть в нем что-то бульдожье — надменность, ум и равнодушная злость. В руках у Хмары какие-то разноцветные пакеты и свертки.

Хмара (торжественно). Привет тебе, приют моих трудов! Здравствуйте, сердце мое, Катенька! Здравствуйте, Варвара Сергеевна!

Варя. Здравствуйте, Юрий Борисович. Откуда вы такой веселый?

Хмара. Из суда. У меня слушалось дело— хозяйственная классика, Указ от четвертого июня! (Снял шубу, повесил ее на вешалку, взлохматил волосы и с полупоклоном протянул Кате коробку конфет.) Катенька, сердце мое, прошу — клюква в сахаре!

Катя. Юрий Борисович, не надо, что вы?!.

Xмара. Не благодарите. Я нынче богатый и щедрый. Ну-с, а что у нас? Все тихо? Ни убийств, ни поджогов, ни краж со взломом?

Катя. Все тихо.

Xмара (горестно покачал головой). Да-а, друзья мои, я бы дорого дал тому, кто укажет мне такую обитель, такую золотую консультацию, куда все еще забегают на огонек последние могикане, ветераны, так сказать, уголовного кодекса — сто седьмая… Вы еще не забыли, Катенька, за отсутствием практики, что означает сто седьмая статья?

Катя. Спекуляция.

Xмара. А сто девятая?

Катя. Злоупотребление властью.

Xмара. А сто шестнадцатая?

Катя. Растрата.

Хмара. Браво! (Взглянул на Варю и улыбнулся.) Почему вы смотрите на меня, коллега, такими недоумевающими глазами?

Варя. Я все еще не научилась понимать, когда вы шутите, а когда говорите серьезно.

Хмара. Серьезно я говорю только за деньги. (Помолчав.) Да поймите же, голубушка моя Варвара Сергеевна, — мы с вами представители на редкость несовременной, я бы даже сказал — вымирающей профессии! Да, да, уверяю вас — пройдет еще каких-нибудь десять — пятнадцать лет и всех нас выбросят за ненадобностью на свалку! Многие уже сегодня не понимают, что это за странная должность — защитник, и спрашивают, за чью футбольную команду я играю и какой я защитник — правый или левый!.. А ведь еще совсем недавно, еще в начале века сословие адвокатов составляло красу и гордость российской интеллигенции! Карабчевский, Плевако, Спасович, Андреевский, Холева — одни имена чего стоят. А теперь? Ну вы сами посудите — что нам защищать? Кого и от чего защищать? Где она, эта загадочная женщина под темным вуалем, указывая на которую адвокат восклицал: кто без греха, пусть первым бросит в нее камень! Где она? Кто вместо нее? Продавщица из продуктовой палатки, обвесившая покупателя на двести граммов чайной колбасы?.. Кто же мы с вами, Варвара Сергеевна, сегодня — мы, вчерашние защитники прав человеческой личности? Покровители Указников — так, что ли?! Да-а, черт побери, дернула же меня когда-то нелегкая посвятить себя адвокатской практике! А все из-за чего? А все из-за мальчишеского тщеславия! Хотелось, видите ли, венков и оваций, благодарных слез и студенческого обожания, хотелось, как острили в университете, переплюнуть самого Плевако…

Варя. А теперь вам всего этого уже не хочется?

Хмара (резко). Нет! (Прошел по комнате, улыбнулся.) Теперь мне хочется чаю… Катенька, сердце мое, соорудите мне стаканчик чаю. Покрепче и погорячее!

Катя молча достает из ящика письменного стола чайную чашку, полотенце, маленький чайник для заварки, электрический шнур и выходит в коридор.

Варя (после паузы). Кстати, Юрий Борисович, неловко вам надоедать, но…

Хмара (перебил). Вы насчет статьи? Напишу, напишу. Я ее уже почти кончил. Когда выходит наша популярная стенная газета «Красный защитник»?

Варя. На будущей неделе. Называется она, между прочим, просто — «Защитник»… А о чем будет статья? О том, что всех нас пора на свалку?

Хмара (поглядел на Варю и шутливо раскланялся). Мы квиты, коллега!..

В дверях, с шапкой в руках, появляется Максим Медников. Он молодой, примерно одних лет с Варей, синеглазый, румяный, в кожаном пальто с каракулевым воротником и высоких белых бурках.

Максим. Здравствуйте! А я только что звонил к вам домой, Варвара Сергеевна, и мне сказали, что вы дежурите в консультации… К вам можно?

Варя (радостно и торопливо поднялась ему навстречу). Максим?! Вот уж не думала…

Максим. Можно к вам?

Варя. Ну конечно, конечно — можно! (Протянула руку.) Здравствуйте, Максим.

Максим. Здравствуйте, Варвара Сергеевна!

Варя. А я еще вчера ждала вашего звонка. Вчера, и позавчера, и третьего дня!

Максим (развел руками). Конец месяца! В конце месяца у нас на заводе — сумасшедший дом!

Из коридора слышен голос Кати: «Юрий Борисович, к вам тут гражданин».

Хмара (взглянул на Варю и Максима, едва заметно поморщился, встал). Попросите гражданина, Катенька, пройти в соседнюю комнату. И принесите туда же чай. (Обернулся к Варе,) Варвара Сергеевна, если меня будут спрашивать — я по соседству!

Хмара выходит в соседнюю комнату.

Максим. Понимаете, Варвара Сергеевна…

Варя (перебила). А мне вас тоже надо называть Максимом Петровичем?

Максим (смутился). Нет, разумеется! Я просто полагал, Варенька, поскольку вы на работе…

Варя (усмехнулась). Считайте, что я не на работе! (Внимательно, сдвинув брови, поглядела на Максима.) А вот вы действительно даже похудели!

Максим. Даем план!

Варя. Счастливый! А как же вам сегодня удалось так рано вырваться?

Максим. Сегодня я получил ответственнейшее задание — повидаться с Варварой Сергеевной Воробьевой… Нет, совершенно серьезно, вы не смейтесь: утром меня вызвал Жильцов и попросил, чтоб я непременно к вам заехал.

Варя (очень удивленно). Жильцов?!

Максим. Ну да — наш директор. Я не помню, Варенька, я вам что-нибудь рассказывал про него?

Варя (смешливо). Что-нибудь?! Да мы, по-моему, когда видимся, только про Жильцова и разговариваем — про то, какой он замечательный, талантливый, знаменитый, умный…

Максим (добродушно). Смейтесь, смейтесь… Вот он сейчас приедет сюда, и вы сами увидите, что он за человек!

Варя. Куда приедет?

Максим. К вам сюда, в консультацию. Он обещал быть ровно к половине четвертого… Скажите, Варенька, ведь вы сейчас не очень заняты?

Варя. Не очень? (Усмехнулась.) Я совсем не занята! Совсем, понимаете?! Настоящие, интересные дела у других, а у меня — справочная работа, редколлегия стенной газеты, дежурства… Ах, господи, до чего же это все не то! И до чего же я завидую вам, Максим! Сразу после института попасть к такому человеку, как Жильцов, и… А зачем он приедет сюда?

Максим. К вам, Варенька. Он хочет, чтоб вы вели его дело.

Варя (радостно и недоверчиво). Вела дело? Вы шутите! Честное слово?

Максим. Причем для меня это тоже очень важно. Очень… Произошла глупейшая история… Короче, он вам сам все расскажет!

Варя (весело). Если расскажет! А вдруг он посмотрит на меня и решит, что ему нужен кто-нибудь посерьезнее и посолиднее… Такие случаи уже были! (Помолчала, пошарила в кармане, засмеялась.) Хорошо хоть, что я сегодня очки взяла! Можно будет надеть для важности, правда?

Максим. Вот как вредно читать до трех часов ночи!

Варя (быстро взглянула на Максима). А откуда вы знаете, что я читаю до трех часов ночи?

Максим. Знаю.

Варя. Ну откуда? Откуда?

Максим (с улыбкой). Вчера у нас было совещание, я вернулся в Москву последней электричкой, метро уже не работало, пришлось идти пешком… И как раз по пути, когда я шел мимо вашего дома, я обратил внимание, что в вашем окне горит свет.

Варя. По пути?! Странною дорогой вы шли домой!

Максим (смутился). Ну, свернул немножко. Чуть-чуть.

Варя (помолчав), В общем, эту истории* вы, конечно, придумали! Но мне все равно приятно!..

Максим хочет что-то сказать, но его перебивает негромкий и мягкий тенорок:

— Мне сюда, Медников?

Варя и Максим оборачиваются — в дверях стоит Жильцов. Он высокий, полнолицый, большой и в то же время какой-то удивительно собранный и подтянутый. На нем почти совершенно такие же, как на Максиме, белые бурки и кожаное пальто с каракулевым воротником, словно это военное обмундирование, полученное с одного вещевого склада, но только на Жильцове все это поновее, подобротнее и подороже.

Максим (вскочил). Алексей Владимирович!

Жильц о в. Разрешите?

Варя. Пожалуйста.

Максим. Знакомьтесь… Знакомьтесь, Варенька, — это и есть Алексей Владимирович Жильцов.

Варя (протянула руку). Здравствуйте.

Максим. А это — Варвара Сергеевна Воробьева.

Жильцов. Очень приятно! Вы тут ругаете меня, верно, за опоздание?

Максим. Что вы, Алексей Владимирович! Вы же обещали быть к половине четвертого.

Жильцов. А сейчас уже — без четверти. Меня Кузьмич, шофер мой, не на ту улицу завез, техник-механик! (Неожиданно круто обернулся к Максиму.) Да, Медников, насчет техучебы… Надо будет заняться тебе с молодежью. Вы завтра договоритесь с Полонским — что и как. Есть? (Рассеянно потер ладонью подбородок, дружелюбно улыбнулся Варе.) Вы уж извините нас, Варвара…

Варя. Сергеевна.

Максим (нерешительно). Так я думаю, что можно бы просто — Варя…

Варя удивленно подняла глаза на Максима, Жильцов перехватил ее взгляд и улыбнулся.

Жильцов. Зачем же?! «Варвара Сергеевна» — тоже достаточно просто. А то есть у нас любители щеголять тем, что цифры они помнят назубок, а имена-отчества путают! Такой, знаете, особый руководящий шик!

Входит Xмара со стаканом чаю в руках. Он проходит к своему столику, с интересом поглядывая на Жильцова.

Xмара. Здравствуйте.

Жильцов (не глядя). Привет! Так вот, Варвара Сергеевна… Вам Медников уже рассказал, в чем дело?

Варя. Нет.

Максим. Вы же не велели рассказывать, Алексей Владимирович!

Жильцов (засмеялся). Правильно, не велел. Это я проверяю — умеешь ты держать язык за зубами или не умеешь. Так вот, Варвара Сергеевна, какая со мной приключилась история — подали на меня в суд…

Варя. На вас?

Жильцов. На меня! (Помолчал, расстегнул пальто, уселся поплотнее и поудобнее.) У нас на заводе, в проектном отделе, инженером работал некий Иван Ильич Кондрашин. Во время оно, до войны еще, считались мы с ним вроде даже приятелями… Ну, не так, собственно, мы, как жены наши! Потом, конечно, развело нас в разные стороны, дело житейское! Назначили меня директором, а хозяйство у нас большое, людей много… И я ведь, знаете ли, не верю в поговорку, что друзья познаются в беде! Посочувствовать да поахать — это всякому лестно. И стоит недорого! А вот порадоваться чужой удаче, не позавидовать, а порадоваться — может только истинный друг… Ну да, впрочем, это все так — к слову!.. А с Кондрашиным — что ж? Ссориться мы с ним не ссорились, а просто разными людьми оказались! (Добродушно улыбнулся.) Я, как видите, из мужиков. А он из небожителей. Из тех, знаете, которым по грешной земле ходить скучно, которых все больше в эмпиреи заносит… То он с каким-нибудь немыслимым предложением выступит, то переругается со всеми в отделе, то статейку сочинит в многотиражку на манер Жюля Верна… Научный фантаст, одним словом! Я понятно рассказываю, Варвара Сергеевна?

Варя. Вполне.

Жильцов. Тогда поехали дальше. Некоторое время тому назад получили мы предписание министерства сократить в проектном отделе одну штатную единицу. Грешен, хотел было я по старой дружбе отвести удар от Кондрашина: хоть и бьют нас теперь за приятельские отношения — и правильно, между прочим, бьют, — но хотел я вступиться, да не вышло! Очень уж многих в руководстве он против себя восстановил! Так что пришлось нам с ним расстаться…

Варя. А теперь он через суд требует восстановления?

Жильцов. Нет, этим занимается обком союза. Тут другое… Вы уж разрешите, Варвара Сергеевна, я по порядку!

Варя. Слушаю вас.

Жильцов. Значит, расстались мы с Кондрашиным. Живем, трудимся, план даем… А я так даже ухитрился еще и книжку написать — по вопросам автоматики! Присвоили мне за эту книжку ученую степень… Одним словом, все хорошо, все честь честью! И вдруг позавчера повестка — вызывают в суд! Я в тот же день, по дороге на завод — мы ведь за городом находимся, на станции Чернополье, — ну вот, я по дороге и заехал в суд: в чем, дескать, дело?.. Оказывается — Кондрашин! И обвиняет он меня в том, что будто — бы некую его, Кондрашина, неопубликованную работу я переписал от корки до корки и выдал за свое сочинение! Попросту говоря — обокрал, да еще звание получил за это! Некрасиво, Варвара Сергеевна, как по-вашему?

Варя (пожала плечами). Некрасиво.

Жильцов (засмеялся. Вот и я тоже считаю, что некрасиво! Нехорошо поступил товарищ Жильцов! (Помолчал, стиснул зубы, проговорил сухо и сдержанно.) Но только принять я этого обвинения не могу! Все — вздор, игра обиженного воображения! (Улыбнулся Варо.) Вот я и хотел просить вас, Варвара Сергеевна, заняться этим глупейшим делом! А то мне по всяким вашим инстанциям бегать некогда, да и, честно вам признаюсь, противно! За всю свою жизнь ни разу выговора не имел, а тут — суд… Вот, значит, так! (Поглядел на Варю.) Что скажет высокая договаривающаяся сторона?

Несколько секунд длится молчание.

Максим. Варенька!

Варя (смущенно и взволнованно. Я очень рада… То есть, не рада, конечно, а я хочу сказать, Алексей Владимирович, что я с удовольствием возьму ваше дело. И я очень благодарна вам за доверие, Алексей Владимирович, очень… Но помнится, Максим Петрович говорил мне, что у вас на заводе юрисконсультом работает Брянский Михаил Михайлович. Я с ним знакома — он член Коллегии, опытный адвокат… А я ведь только недавно из стажеров, я еще по-настоящему и не выступала самостоятельно… И может быть, это неудобно, что вы поручаете дело не ему, а мне?

Жильцов (махнул рукой). Ну какой он там адвокат?! Старый старичок! Из тридцати букв русского алфавита не выговаривает тридцати трех! И вообще, Варвара Сергеевна, если мы с вами подружимся, то, я думаю, что и в дальнейшем… Короче, по этому поводу вы не тревожьтесь! Какие вам нужны от меня документы и сведения?

Варя. Повестка у вас при себе?

Жильцов (достал из кармана повестку). Повестка — вот. (Расстегнул портфель, вытащил толстую, переплетенную в коленкор рукопись, положил ее на стол.) Это моя работа, и там же, внутри, отзывы членов ученого совета, две рецензии и свидетельство о присвоении степени… Все?

Варя (надела очки). Нет, не все. Вам должны были вручить копию заявления этого Кондрашина.

Жильцов (пошарил в портфеле, похлопал себя по карманами), Копия заявления, копия заявления… Тьфу ты, будь она трижды неладна, забыл! Приготовил ее дома на столе и забыл! (Обернулся к Максиму.) Медников, дорогой, прояви оперативность — машина моя тут, у подъезда, — смотайся ко мне домой, возьми на письменном столе заявление Кондрашина и привези сюда. Мигом, есть? Одно колесо — тут, другое — там!

Максим (поднялся). Хорошо, Алексей Владимирович!

Жильцов. Минутку! (Встал, взял Максима под руку, проговорил, понизив голос.) Ты жене про суд не говори. Понял? У нее и так за двести давление, не надо ее волновать.

Максим. А если она спросит, зачем я приехал?

Жильцов (усмехнулся). Не спросит. Ей до моих дел… (Выразительно покачал головой.) Ну, а если вдруг спросит — выдумай что-нибудь. Учить тебя?! Скажи — Бальзака, что ли, новый том выдают — за квитанцией заезжал.

Максим (шутливо). Есть, товарищ начальник!

Максим исчезает — мгновенно, точно его сдунуло ветром, а Жильцов возвращается к столику и садится напротив Вари.

Жильцов. Золотой у вас друг, Варвара Сергеевна! Золотой! Я его все равно как брата полюбил, честное слово!

Варя. А он в вас влюблен, Алексей Владимирович.

Жильцов (весело). Есть такой грех! И что он, чудак, во мне нашел?! Смотрит на меня, как девица на гармониста! А я ж человек простой, без затей…

Смеркается. На улице уже зажгли фонари, и переплет окна косым отражением расплывается по стене. Хмара встает и включает свет.

Варя. Разумно. Спасибо, Юрий Борисович! (Перелистала рукопись Жллъцоаа.) Скажите, Алексей Владимирович, а что вы думаете насчет экспертизы?

Жильцов. Насчет экспертизы, Варвара Сергеевна, я имею следующее предложение — у нас в министерстве, в научном отделе, есть такой профессор Бубнов Евгений Аполлонович. Я слыхал, что он ученый солидный, знающий, честный… Попробуйте связаться с ним!

Варя (записала на листке бумаги. Евгений Аполлонович Бубнов… Хорошо, завтра же его разыщу.

Входит Катя с полотенцем через плечо, останавливается в дверях и насмешливо смотрит на Варю.

Катя. Варвара Сергеевна, вас к телефону. Мама. Беспокоится, что вы шерстяных носков не надели… Вы подойдете?

Варя мучительно вспыхивает, встает, растерянно смотрит на Жильцова и снова садится.

Жильцов (добродушно). Ступайте, ступайте, Варвара Сергеевна. И скажите вашей маме, чтоб она не волновалась, — у меня машина и я вас довезу до самого дома.

Варя (тихи). Спасибо, но у нас вечером лекция… (Встала, пошла к дверям, на ходу едва слышно сказала Кате) Неужели это нужно было — при всех?!

Варя уходит. Катя усмехается, подходит к своему столику, прячет полотенце и накрывает машинку чехлом.

Жильцов (поглядел на Катю и брезгливо оттопырил губу). А вы здесь, гражданочка, кем работаете, ежели не секрет?

Катя. Секретарем.

Жильцов (резко и грубо). Громче, не слышу! Кем, вы сказали?

Катя. Секретарем.

Жильцов. А почему же вы, секретарь, позволяете себе смешки, когда разговариваете со старшим, ответственным работником консультации?! Да еще во время приема! Откуда у вас тут такой стилек панибратский?!

Катя (растерялась). Простите…

Катя, наклонив голову, торопливо выходит. Молчание.

Хмара (осторожно покашливая). У вас, Алексей Владимирович, есть какие-нибудь особые причины не узнавать меня?

Жильцов. Вас? А разве ж… Позвольте, позвольте…

Хмара. Мы встречались как-то у Евгения Аполлоновича Бубнова.

Жильцов (равнодушно). А-а, совершенно верно. Теперь вспомнил. Вы с ним родичи, кажется?

Xмара. Отнюдь. Старые друзья всего-навсего! (Придвинулся вместе со стулом поближе к Жильцову). Вы извините, Алексей Владимирович, я слышал краем уха вашу историю. И я обеспокоен. Несмотря на то что мой юридический стаж на немного — только на двадцать пять лет — выше, чем юридический стаж очаровательной Варвары Сергеевны, мне ваше дело совсем не представляется таким уж бесспорным и очевидным.

Жильцов. Почему?

Xмара. Ну, это разговор долгий… Тут многое настораживает… Впрочем, если экспертом будет наш общий друг — Евгений Аполлонович Бубнов, — то это, разумеется, несколько облегчит ведение дела.

Жильцов (грозно привстал). Послушайте, вы!..

Хмара (мягко). Успокойтесь, Алексей Владимирович. Поверьте, что я далек от желания вас обидеть. Я просто хочу, чтоб вы поняли — одну и ту же картинку можно раскрасить разными красками. Раскрасим белой — будет зима, желтой — осень, зеленой — весна. И меня беспокоит, что вы поручаете ведение вашего дела адвокату, не имеющему опыта в деликатных вопросах авторского права, не знающему всех тонкостей, всех, как говорится, ходов и выходов судопроизводства…

Жильцов (зло). Всё хитрости да тонкости! Привыкли вы тут, как я погляжу, иметь дело с жуликами! А если отбросить дипломатию, то понимать вас, уважаемый, очевидно, следует так — напрасно я обратился к Варваре Сергеевне и не обратился к вам. Так?

Хмара (со смешкоом). Ну, не совсем так, но — примерно.

Жильцов (тоже засмеялся) — Ловко! Да-а, не сомневаюсь, что уж вы-то во всех этих хитростях и тонкостях плаваете, как рыба в воде! Вы только об одном забыли — опыт, знаете ли, приобретается практикой, а где ее молодежь возьмет, если мы с вами будем становиться им поперек дороги?

Торопливо возвращается Варя.

Варя. Извините, Алексей Владимирович!

Жильцов. Ничего, ничего, мы тут беседуем.

Варя. Я хотела бы записать…

Без шапки, в расстегнутом пальто врывается Максим.

Жильцов. Уже?

Максим (достал из бокового кармана заявление, с трудом отдышался). А мы, Алексей Владимирович, как «скорая помощь» — мимо всех светофоров.

Жильцов. Молодцы! (Взял у Максима заявление, передал Варе.) Прошу, Варвара Сергеевна.

Входит Катя и, боязливо покосившись на Жильцова, садится за пишущую машинку.

Варя (проглядела заявление Кондрашина, покачала головой— Странное заявление! Этот Кондрашин будто нарочно сам себе усложняет дело. Он пишет зачем-то, что работа его отпечатана всего в двух экземплярах. Один экземпляр хранится у Кондрашина дома, второй — в архиве научно-исследовательского института вашего министерства. Из архива работа Кондрашина никому на руки не выдавалась… Спрашивается — каким же образом мог ею кто-то воспользоваться?

Жильцов (весело) — То-то и оно! С ходу, Варвара Сергеевна, с ходу ухватили главное, браво! Который час, Медников?

Максим. Половина пятого.

Жильцов. Батюшки! (Положил Варе руку на плечо) Варвара Сергеевна, вы, стало быть, занимайтесь, а мы бежим! Не сердитесь. Я вам записываю свои телефоны — служебный и домашний. Если что-нибудь понадобится — звоните. Хорошо?

Варя. Непременно.

Жильцов. Значит, спасибо вам большое, очень рад был познакомиться, жду звонка… Поехали, поехали, Медников!

Максим (негромко— Варенька, я постараюсь к вам зайти вечером. Можно?

Варя. А вы сможете?

Жильцов. Сможет, сможет. До свиданья, Варвара Сергеевна.

Варя. До свиданья.

Хмара. Желаю всех благ!

Жильцов (мельком взглянул на Хмару и остановился). Да, Варвара Сергеевна! Если профессор Бубнов откажется или вам не удастся его разыскать — пускай это вас не огорчает. Договоритесь тогда с кем-нибудь другим. Мне решительно все равно с кем!

Жильцов снова кланяется, обнимает за плечи и уводит Максима, который в дверях пытается еще что-то знаками объяснить Варе. Несколько мгновений длится молчание. Потом за окном раздается автомобильный гудок.

Катя (поглядела в окно). Интересный мужчина! Он кто такой?

Варя. Директор завода.

Катя (вздохнула). Сразу видно — фигура!

Хмара (небрежно). А вы меня сегодня удивили, Варвара Сергеевна! Разве вам неизвестно, что, договорившись с клиентом, вы обязаны пройти с ним к заведующему консультацией, сообщить, что вами принято дело.

Варя (всплеснула руками). Ох, Юрий Борисович, милый, боже мой, — я забыла! Я так разволновалась и обрадовалась — наконец-то у меня дело, — что все на свете забыла!

Хмара. У нас не лавочка. Не частное предприятие. И мы не модные доктора, которым суют деньги в руку после визита…

Варя. Я знаю, знаю, вы правы… Ну, я просто забыла. Я ему позвоню, он приедет и сделает все, как надо. Ну неужели вы могли подумать?!

Хмара. Я только отмечаю факт. Я не делаю пока никаких выводов. Я не вспоминаю о печальной практике старой адвокатуры — о дополнительных гонорарах «микстах», о всевозможных ценных подарках…

Варя (тихо). Я не желаю вас слушать! Как вам не стыдно?! (Возмущенно вздернув плечи, забирает папку с делом Жильцова и уходит в соседнюю комнату.)

Хмара (покачался на носках). Тэк-с! Катенька, сердце мое, вы свободны? Я хотел бы кончить эту статью для стенной газеты… Найдите, на чем мы остановились! Нашли? Прочтите последний абзац!

Катя (читает). «…Некоторые горе-теоретики пытались утверждать, что в ряду исчезающих профессий обречена на умирание и профессия адвоката. Но сама жизнь разбила эти досужие домыслы!..»

Хмара (засмеялсв). И вы уверены, что это писал я? Катя. Представьте себе! Будем продолжать?

Xмара (помолчвв). Нет, не будем. Можете все это выкинуть в мусорную корзинку! (Прошелся по комнате, остановился, решительно проговорил) Мы начнем снова. И на другую тему. Пишите заголовок — «О моральном облике советского адвоката»!

Стучит пишущая машинка.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕДОМА У ЖИЛЬЦОВА

Улица Горького, корпус Б. В одном из парадных подъездов этого огромного, занимающего целый квартал, многоэтажного дома на шестом этаже находится квартира Алексея Владимировича Жильцова. Большая комната — гостиная — с книжными полками, коврами, мягкой мебелью, невразумительными картинами в золоченых рамах и огромным концертным роялем, на крышке которого стоит ваза с букетом искусственных цветов. Три двери — дверь в прихожую, дверь в столовую, за которой виден парадно накрытый стол, и дверь в кабинет Жильцова, откуда на ковер падает узкая полоска света от настольной лампы и доносится по временам треньканье телефона и негромкий раздраженный голос самого Алексея Владимировича.

Вечер. У окна, освещенного снаружи быстрыми и яркими огнями улицы, стоят Варя и Максим.

Максим. Вы хотите уйти?

Варя. Не знаю… Глупейшее положение — и уйти неудобно, и остаться я не могу! Я убедительно вас прошу на будущее— всегда говорите мне заранее, к кому и куда мы идем! Поймите, что я просто не имею права выступать днем по делу Жильцова в суде, а вечером как ни в чем не бывало являться к нему в гости!

Максим (примирительно). Ну не сердитесь, Варенька! Не надо сердиться в такой торжественный день! Сегодня вы блестяще выиграли дело! Начали, так сказать, славный путь!

На пороге своего кабинета, встрепанный, с потухшею папиросой в зубах, появляется Жильцов.

Жильцов. Сейчас, сейчас… Не велите казнить, Варвара Сергеевна, велите помиловать! Сейчас меня с главком соединят, и точка… Машина не возвращалась?

Максим. Нет.

Жильцов (в комическом недоумении развел руками). Ну чтобы скажете, а?! Жена пропала! В шесть часов, говорят, вышла из парикмахерской, от парикмахерской до дома три шага — и вот до сих пор ее нет!

Максим. А куда же вы послали машину?

Жильцов. Послал по городу — в объезд всех знакомых. Ничего, найдем! Медников, ты, я надеюсь, не даешь скучать Варваре Сергеевне?

Максим. Стараюсь, Алексей Владимирович.

Жильцов (шутливо погрозил пальцем). Смотри у меня! (Снова уходит к себе в кабинет.)

Варя (негромко). А чем занимается жена Алексея Владимировича? Она кто?

Максим, Жена? (Поглядел исподлобья на Варю, помолчал, нерешительно проговорил.) Послушайте, Варенька, я все никак не соберусь с духом, а мне… Вы только, пожалуйста, не обижайтесь… У вас сегодня праздник. А я как раз вчера, совершенно неожиданно, получил премиальные. И мне ужасно захотелось сделать вам какой-нибудь подарок. Не обижайтесь, пожалуйста, ладно? (Торопливо и неловко вытащил из бокового кармана какую-то коробочку, протянул Варе). Взгляните, вам нравится?

Варя (открыла коробочку, охнула, проговорила шепотом). Вы сошли с ума!

Максим, Вам нравится?

Варя (неожиданно серьезно). Ну что вы спрашиваете чепуху, честное слово! Как это может не нравиться?! (Секунду подумала и вернула коробочку обратно Максиму.) Нет, милый, большое вам спасибо, но вы же сами понимаете, что такого подарка я принять не могу!

Максим (упавшим голосом). Ну, Варенька!

Варя. Нет, нет! Я очень тронута — кольцо чудесное, и оно мне очень, очень нравится, и вы, наверное, истратили на него целую кучу денег… Но!.. (Почти насильно вложила коробочку с кольцом обратно в руку Максим..) Возьмите, милый, и спрячьте. Не обижайте меня. Возьмите!

Максим (окончательно растерялся), А куда же я теперь с ним?

Варя. Не знаю.

Максимі. Ведь я хотел… Я думал, чтобы это кольцо… (Замолчал, зачем-то прислонился лбом к оконному стеклу, проговорил угрюмо, не оборачиваясь.) Послушайте, Варя, выходите за меня замуж! (Обернулся, увидел Варины смеющиеся глаза и разозлился.) Ну чего вы смеетесь? Что вы нашли смешного?!

Варя (я трудом сдерживая смех). Я не смеюсь! Но если бы вы видели… Если бы вы только видели, милый, какое у вас было сейчас лицо! Как будто вы собирались сказать мне что-то совсем другое…

Максим. Я и собирался. Вот что, Варя, для работников министерства строится дом. Первая секция, которую отдают нашему заводу, будет готова к весне. Там, знаете, замечательные квартиры — с газом, с ванной, с телефоном… Ну, и мне твердо обещал Алексей Владимирович, что к маю получу двухкомнатную квартиру. Понимаете?

Варя (неожиданно грустно). Понимаю. Теперь понимаю. Солидный человек — премиальные, двухкомнатная квартира — можно и жениться… И это все, что вы хотели мне сказать?

Максим. Нет, не все, но это главное.

Варя. Ах, это главное?! А я-то думала, что главные слова другие. Не знаю какие, но другие. И я ждала их… А вы, верно, решили, что уж если есть газ, ванная и личный телефон — то ничего говорить не нужно? (В упор, сдвинув брови, поглядела на Максима.) Как все странно, Максим! Помните, когда нас познакомили, — уже через час мне стало казаться, что мы с вами знаем друг друга тысячу лет! А сегодня я смотрю на вас и думаю — а разве мы знакомы? Вот вы сейчас говорили… Как будто читали объявление из газеты «Вечерняя Москва» — а я смотрела на вас и вспоминала, как мы ходили на лыжах, и заблудились в лесу, и стояли вдвоем в снегу, взявшись за руки, а где-то далеко гудел поезд… Что с вами случилось, Максим? А ведь что-то случилось, правда?

Максим угрюмо молчит. Из передней, без стука, поправляя на ходу галстук, выходит профессор Бубнов. Он длинноногий и длиннолицый, с грустно прищуренными глазами старого пьяницы и пушистым серебряным венчиком вокруг лысой головы.

Бубнов (весело). Легкомысленнейший дом! Двери на лестницу настежь — входи кто хочет! Я захотел и вошел!

Варя (очень удивленно). Товарищ Бубнов?

Бубнов (с полупоклоном). Он самый. Только прошу вас, деточка, не называйте меня так официально! Называйте меня как-нибудь попроще. Например, «дядя Женя». Или даже «дядя Женечка»! (Огляделся.) А где же хозяева?

Максим (сухо). Тамары Николаевны дома нет. А Алексей Владимирович у себя в кабинете.

Бубнов. Занимается государственными делами? Благоговею! Не будем мешать! (Заглянул в столовую, поднял брови, улыбнулся.) Э-э, да я, оказывается, попал к званому ужину. Вот это удачно! (Быстро прошел в столовую и тут же вернулся — с бутылкою коньяку, рюмкой и маленькой тарелочкой, на которой лежит нарезанный кружочками лимон.) Прошу извинить — одну только рюмочку коньяку с лечебными целями! (Выпил, сел в кресло, вытянул ноги.) Сегодня в суде, Варвара Сергеевна, вы пронзили мое сердце, и я умоляю вас — обратите на меня свое благосклонное внимание…

Отворяется дверь кабинета, и Жильцов с порога быстро и озабоченно спрашивает.

Жильцов. Медников, скоренько… (Внезапно заметил Бубнова и нахмурился.) Профессор?

Бубнов (шутовски). Шел, понимаешь, мимо. И зашел на огонек. Надеюсь, не прогонишь?

Жильцов (пожал плечами). Да уж сиди, коли пришел!.. Медников, скоренько — какого числа посылали мы в главк запрос насчет новогодних фондов?

Максим. Пятого, Алексей Владимирович.

Жильцов. Точно? А сегодня у нас — двадцать второе? (Засмеялся.) Сейчас я им, голубчикам, шерсть подпалю! Ах, ловкачи, хотели меня с планом прижать, а сами… (Не договорив, снова скрывается.)

Бубнов (поднял над головой указательный палец). Государственный ум! Скажите, Варвара Сергеевна, он прислал вам корзину сирени с ценным подарком?

Варя. Алексей Владимирович? Нет, конечно. А почему он должен присылать мне корзину сирени?

Бубнов. Потому что должен! Потому что нарушать традиции — неблагородно! Потому что мы с вами сегодня, не щадя живота своего, ходили по самому краю истины, спасая Алешкину честь, — а он нарушает традиции!

Варя. Что это значит?

Максим (очень резко). Вы меня извините, профессор, но вам, очевидно, вредно пить коньяк! Даже с лечебными целями! Поверьте, что честь Алексея Владимировича Жильцова не нуждается в том, чтобы ее кто-то спасал! (Встал, подошел к роялю, поднял крышку.) Варенька, сыграйте что-нибудь, а?

Варя. Что это вдруг?

Бубнов. Вы играете, Варвара Сергеевна?

Варя. Очень плохо. И я даже не понимаю — почему Максим Петрович об этом вспомнил?

Максим (натянуто). Я просто подумал, что так сидеть скучно. И попросил вас сыграть. Но если вам не хочется…

Варя (после паузы). Ну, хорошо. (Садится к роялю, пробегает пальцами по клавишам и, секунду подумав, начинает играть)

Бубнов и Максим сначала слушают молча, а потом Бубнов принимается негромко подпевать:

Не искушай меня без нужды

Возвратом нежности твоей…

Из дверей кабинета выходит Жильцов, останавливается, улыбается.

Жильцов. А я-то слушаю и никак понять не могу — откуда у меня в доме музыка?

Варя (обернулась), Это я, Алексей Владимирович, извините.

Жильцов. Играйте, играйте. А то ж ерунда получается — рояль есть, а играть на нем некому! Думал я поучиться при случае, да все времени нет!

Бубнов. Зачем же ты его покупал, друг мой?

Жильцов (со смешком). Понравился! Да ты погляди, что это за машина! Это ж зверь, а не рояль… Концертный, дьявол! Фирма — Отто Дидерихс, понимаешь, и сыновья!

Бубнов (захлопал в ладоши), Великолепно! Если уж не иметь комнаты в Москве, то не иметь ее в центре и со всеми удобствами! Если уж не играть на рояле, то не играть на рояле фирмы Отто Дидерихс и сыновья…

В прихожей раздается звонок.

Жильцов. Тамара!

Бубн о в. Ура! ((Обнял Жилъцова за плечи.) Пошли встретим хозяйку дома!

Бубнов и Жильцов выходят в переднюю. Варя торопливо поднимается из-за рояля.

Варя (негромко и беспокойно). Что происходит, Максим? Я совсем уже ничего не понимаю! Почему он заявил, что мы сегодня в суде ходили по краю истины? Почему он вообще явился и ведет себя так, словно он свой человек в доме? А ведь мне Жильцов сказал, что он едва знаком с Бубновым! Что все это значит? (Взяла Максима об руку). Максим, милый, пожалуйста, давайте уйдем!

Максим (растерянно). Это неудобно, Варенька. Алексей Владимирович обидится. Я понимаю, что вам… Но я прошу вас — ну, еще хоть полчаса!

Варя (тяжело вздохнула). Ох, Максим!..

Возвращаются Бубнов и Жильцов.

Бубнов. Вернулась машина, а хозяйки нет!

Жильцов. Куда-нибудь зашла, очевидно, заговорилась и… Ничего, скоро будет! (Через силу улыбнулся.) Предлагаю, чтобы скрасить ожидание, выпить по предварительной, а?! Возражений нет? Принято единогласно! Медников, не смотри такими грустными глазами на Варвару Сергеевну, пошли — похлопочем. Евгений Аполлонович, покиньте ваше кресло…

Варя (быстро). Нет уж, Евгения Аполлоновича вы оставьте мне. Женщины и мудрецы не должны принимать участия в суете.

Жильцов. Профессор, можешь остаться!

Жильцов и Максим уходят в столовую.

Бубнов (приложил руку к сердцу) Благодарю, Варвара Сергеевна! Но так как вы — и женщина, и мудрец, то непонятно, в каком же качестве остался я? Разве что — осел мудреца!

Варя. Ну, какой я мудрец! Я еще слишком многого не понимаю. И кстати, Евгений Аполлонович, может быть, кое-что из этого многого сумеете мне объяснить вы?

Бубнов. К вашим услугам, Варвара Сергеевна!

Варя (медленно, как бы размышляя вслух). Сегодня в суде нам с вами удалось доказать, что работа Алексея Владимировича Жильцова есть работа самостоятельная. Что просто он и Кондрашин занимались одной и той же темой, пришли в итоге к одним и тем же выводам, и поэтому вполне естественно, что и в той, и в другой работе имеются некоторые совпадения. Так?

Бубнов. Совершенно справедливо. А чего же вы не понимаете?

Варя. А не понимаю я — почему же одна работа пылится в архиве научно-исследовательского института, а вторая немедленно принимается к печати и всячески поднимается на щит? Есть тут все-таки какая-то несправедливость, честное слово, есть! И может быть, поэтому вы сказали, что мы сегодня ходили по самому краю истины?

Бубнов (едва заметно улыбнулся). Ну что вы, Варвара Сергеевна! Это был просто неудачный ораторский прием, фигура преувеличения! (Серьезно.) Видите ли, и работники института, и мы — научный отдел министерства, занимаемся не отвлеченными забавами, не наукою для науки…

Варя (перебила). Скажите, Евгений Аполлонович, а вы в министерстве знакомитесь со всеми работами, поступающими в институт?

Бубнов. Как правило — со всеми.

Варя (быстро взглянула на Бубнова и опустила глаза)… Простите, я вас перебила!

Бубнов (продолжая). Что такое была работа Кондрашина? Взгляд в нечто, отвлеченные рассуждения на частную тему, не поддержанные производственными интересами! А когда в апреле этого года чернопольцы с легкой руки Жильцова занялись проблемами автоматики, мы тут же пришли им на помощь! И я лично сам набросал предварительный конспект в пятнадцать — двадцать страниц, который Алеша потом использовал для своей книги.

Варя (даже приподнялась). Вы набросали предварительный конспект?! Погодите, погодите, это что-то совсем новое! Вы набросали конспект — но ведь вы-то уже были знакомы с работой Кондрашина? Вы же сами сказали, что вам из института присылали всё…

Бубнов (в замешательстве). Нет! Нет, нет, позвольте, вы не так меня поняли! Нам посылали все, что заслуживало внимания…

Варя (упрямо). А работа Кондрашина? Она у вас в отделе была?

Бубнов. Господи, Варвара Сергеевна, ну какое это имеет значение?!

Варя (помолчав, тихо). Огромное! Для меня — огромное!

Максим из столовой вкатывает в гостиную квадратный столик на колесиках, уставленный всевозможными винами и закусками. Сзади, заложив руки за спину, с довольным видом следует Жильцов.

Жильцов. Хозяин просит дорогих гостей!

Варя сидит молча и неподвижно. Максим устраивается рядом с ней. Бубнов разливает вино, и Жильцов поднимается.

Вино есть у всех? Ну-с, так за что же мы выпьем первую?

Максим. Я могу предложить…

Жильцов. Предлагать буду я.

Максим (после неловкой паузы). Прошу извинить, я не понял.

Жильцов (как ни в чем не бывало). Я предлагаю выпить за хороших людей. За друзей. Я поднимаю этот тост за вас, Варвара Сергеевна, и за вас — Евгений Аполлонович и Максим Петрович!

Максим. Спасибо.

Бубнов. Ура! Можно пить?

Жильцов. Погоди! (Усмехнулся) Сказать откровенно, не очень-то меня беспокоил исход сегодняшнего громкого процесса «Кондрашин против Жильцова»! Но мне приятно и радостно, что молодой советский юрист, комсомолка… Ведь вы комсомолка, Варвара Сергеевна?

Варя (сухо). Я кандидат партии.

Жильцов. Молодой кандидат в члены партии, выступая по этому делу, получила свое боевое крещение и добилась серьезного и заслуженного успеха! Так позвольте же мне, дорогие мои друзья, поднять этот тост за вас и за все ваши настоящие и будущие удачи! А удач вам, знаю, предстоит много…

Из прихожей быстро входит Тамара Жильцова. Она высокая, красивая, крупная. Сильно подкрашенные и хитроумно уложенные в модной парикмахерской волосы совсем не идут к ее широкому и простому лицу. Она, ни с кем не здороваясь, молча останавливается в дверях.

Максим. Тамара Николаевна!

Жильцов (быстро обернулся). Тамара! (Встал.) Ну как же так можно, Тамарочка?! А я уж просто не знал, что и подумать! Где ты была?

Тамара (негромко). В парикмахерской.

Жильцов. Так долго? А почему же Кузьмичу сказали, что ты давно ушла?

Тамара. Да, я пошла домой. И у самого дома неожиданно встретила Ваню Кондрашина…

Жильцов. Кого?

Тамара. Ваню Кондрашина. С ним я и задержалась. Мы ходили по городу. Разговаривали! (Усмехнулась.) Я пыталась ему доказать, что мы с тобой совсем не такие уж плохие люди!

Жильцов (опешил), Да? И что же?

Тамара (после паузы) — Ничего, Алеша! Ни-че-го! (Медленно, ни на кого не глядя, проходит в кабинет.)

Бубнов (с наигранным оживлением). Тамара Николаевна! Тамарочка!..

Жильцов (угрюмо). Оставь!

Бубнов. Да ведь я хочу…

Жильцов. А я тебе говорю — оставь! Мне, знаешь, эти бабьи сантименты… Простите, Варвара Сергеевна! (Привычным движением потер ладонью подбородок, поднял рюмку.) Так давайте же, друзья мои, выпьем!

Никто не пьет. Все сидят молча, с напряженными лицами, стараясь не встречаться глазами.

Варя (тихо). Максим! Принесите мне, пожалуйста, из передней мое пальто. Я накину. Мне почему-то вдруг стало зябко…

Максим поднимается, отворяет дверь в переднюю.

Жильцов (нервно). Куда?

Максим. Я сейчас. (Выходит в переднюю, через секунду возвращается и набрасывает Варе на плечи пальто.)

Варя. Спасибо.

И снова наступает молчание.

Бубнов (вздохнул). Да-а, когда жена на вопрос «Что с тобой?» этак раздельно отвечает: «Ни-че-го!» — это значит, что барометр предвещает бурю!

Жильцов (передернул плечами). Подумаешь!

Бубнов. Ты, милый друг, не хорохорься! Есть только две породы мужей — те, которые боятся своих жен, и те, которые скрывают, что они их боятся! Правило без исключений!

Жильцов. Правило, правило… Какого черта, в конце концов! (Встал, со злостью отшвырнул ногой стул и, посапывая, большими шагами зашагал по комнате.) Подумаешь — встретила Ваньку Кондрашина, он ей поплакал в жилетку — и пожалуйста, готово — расстроилась, пожалела… Мне, может, самому жалко Ивана, но ведь у меня завод на плечах! И не какой-нибудь там захудаленький, а по нашему району из первых! А знаете вы, что это значит — быть первым в районе? Это значит, что все районное начальство одним тобой только и руководит. Об отстающих они на отчетных собраниях вспоминают, когда каяться надо, а руководит весь год — мною! Сегодня меня в райком тянут, завтра на коллегию в министерство, послезавтра Госконтроль заявляется — голова кругом идет! А тут еще Ванька Кондрашин со своими фантазиями — заниженные планы, неиспользованные ресурсы… Вот и бегай потом доказывай, что все это он сдуру мелет…

В дверях кабинета молча появляется Тамара..

Бубнов (предостерегающо). Алеша!

Жильцов (не обращая внимания). А Тамаре жалеть легко! Что ей? У нее только и забот что сидеть дома да ездить по врачам, магазинам и парикмахерским…

Тамара (спокойно). Все правильно, Алеша. Я только не пойму — с чего ты вдруг расшумелся? Ведь я тебе ничего обидного не сказала. (Подошла к столу, потерла озябшие руки.) Добрый вечер, товарищи!

Жильцов (запальчиво), Нет, погоди!

Тамара (тихо). Не надо, Алеша. Пожалуйста, не надо. Мы после поговорим.

Жильцов. А почему — после? Мне тут стыдиться некого! Я простым слесарьком был, когда мы поженились! А теперь…

Тамара. Перестань, Алеша.

Жильцов. Все эти годы, все эти годы я по двадцать четыре часа в сутки работал, света божьего не видел, а считай: получил институтский диплом, получил звание инженера, получил ученую степень кандидата наук…

Тамара (невесело улыбнулась). Получать ты умеешь. Что-что, а где получать — там ты первый!

Жильцов (рявкнул). Так я ж не чужое брал! Я брал, что положено!

Тамара (подошла к Жильцову, проговорила совсем тихо, все а той же невеселой улыбкой). Положено тебе было много, это верно. А много ли было, Алеша, заслужено?

Жильцов (злобным шепотом). Ну, а уж это и вовсе не твоего ума дело!

Тамара (кивнула). Правильно. Моего ума дело: когда плохо — жалеть, когда хорошо — молчать, улыбаться, принимать нужных людей… Ах, сколько я с этими нужными людьми водки выпила! И как давно уже не сидели за этим столом просто люди— Нина, Ваня Кондрашин… Кстати, Ваня ведь, он тоже из слесарей, а каким инженером талантливым стал!

Жильцов. Ну?

Тамара. Вот и все. Ничего больше. После поговорим, Алеша. Неудобно шептаться при людях. (Усмехнулась.) При нужных людях! (Пододвинула кресло к столу и села.) Извините, товарищи. Давайте ужинать, что ли. Есть хочется. Налейте мне, пожалуйста, водки.

Жильцов. Тебе нельзя водки, Тамара.

Тамара. Сегодня можно. Налейте.

Бубнов. Прошу. Уже давно замечено, что у женщин после хорошей ссоры необычайно разыгрывается аппетит.

Тамара (прищурилась). А разве я с кем-нибудь ссорилась, профессор? Я еще только собираюсь поссориться…

Бубнов. Например — с кем?

Тамара. Например — с вами.

Бубнов. За что же, помилуйте?!

Тамара (любезно). Ну, хотя бы за то, что вы меня сегодня не пригласили в суд. Не дали мне насладиться вашим выступлением. Представляю, каким вы соловьем заливались!.. Что ж, долг платежом красен!

Бубнов. Что вы имеете в виду?

Тамара. Я просто вспомнила, как в прошлом году, когда вас хотели уволить, Алеша хлопотал, суетился, писал куда-то письма… И я сама отвозила эти письма, потому что вы человек — нужный… Да, Алеша, а верно мне сказал Иван, что у вас на будущей неделе перевыборы партбюро?

Жильцов. Верно.

Тамара. Волнуешься?

Жильцов. Это еще почему?

Тамара. Не знаю. Я бы волновалась. Всякое бывает. А вдруг прокатят тебя?

Жильцов (стиснул кулаки, но сдержался). Ты есть хотела, Тамарочка, — ешь!

Бубнов. Ешьте, Тамара Николаевна! Оставьте в покое Алексея Владимировича и обратите внимание на лососину — обещает, как говорят, долголетие и успокаивает нервы!

Тамара (засмеялась). Оставить в покое Алексея Владимировича? Слышишь, Алеша, что мне советует профессор? Мне, значит, обратить внимание на лососину, а Жильцовым будете заниматься вы?! Нет уж — хватит, пожалуй… Да, жаль, жаль, что не знала я про суд… Хотелось бы мне взглянуть, как профессор держал речь!

Бубнов (поежился). Ну что вы, Тамарочка, все обо мне да обо мне! Я ведь лицо эпизодическое. В суде у нас первым номером выступала Варвара Сергеевна.

Тамара (мельком взглянула на Варю и равнодушно отвернулась). Варвара Сергеевна человек подневольный. Ее наняли выступать — она и выступала.

Варя (встала, проговорила очень резко и звонко, дрожащим от обиды голосом). Вы меня извините, Тамара Николаевна! Вы старше меня, и вы хозяйка дома, не мне делать вам замечания… Но все это по меньшей мере странно, честное слово! Ведь мы у вас в гостях… И мы не сами пришли, не с улицы… Ну почему мы должны выслушивать ваши оскорбления?! Если вы поссорились с Алексеем Владимировичем, если вы на него за что-то в обиде — то почему же вы на нас срываете свое настроение?!

И снова наступает за столом напряженное и неловкое молчание.

Тамара (теперь уже внимательно поглядела на Варю и улыбнулась). Что ж, замечание справедливое. Принимаю. Не обижайтесь, Варвара Сергеевна. Мы с профессором как вместе сойдемся, так у нас всегда — клочья летят… Цепная реакция! (Потянулась с рюмкой к Варе) Ваше здоровье, Варвара Сергеевна!

Варя. Благодарю.

Максим. Вы все чокаетесь, а рюмка полная.

Варя. Так ведь я думала, что Алексей Владимирович не закончил еще своего тоста.

Тамара. А ты за что предлагал тост, Алеша?

Жильцов (угрюмо). За друзей предлагал тост. За друзей и за удачу! (Увидел, как Тамара поморщилась, и деланно засмеялся.) И это тебе не нравится? Ну скажите на милость — ничем я сегодня не могу жене угодить! Даже тост мой — и тот ей не нравится!

Тамара (пожала плечами). Тост как тост. Я не люблю слова «удача». Не люблю и не понимаю. Люди живут на белом свете, горюют, радуются, терпят поражения, одерживают победы. А удача — это что-то вроде везенья. Что-то сделанное не своими руками, а случайное, со стороны. Одному — повезло, другому — не повезло, один — удачник, другой — неудачник.;. И что все это значит и как в этом разобраться? Взять, например, Алешу и того же Ваню Кондрашина! Кто из них — удачник?

Варя (с интересом). А по-вашему?

Тамара (подумай). А по-моему, так тот человек, который нашел в жизни свое место и не боится, что какой-нибудь мальчишка, как в сказке, крикнет про него, что король голый… Тот человек, что не должен шуметь на всех перекрестках о своих достоинствах и заслугах, потому что его работа, даже ошибки его, — сами за себя говорят… И если он пишет книгу, то пишет ее сам, и не чужая подсказка, а любовь, ненависть, гнев, радость водят его рукой… Вот такой человек и есть, как мне кажется, по-настоящему удачливый и счастливый!

Жильцов. Правильно!

Варя. Да, конечно, правильно. Но вы не ответили на вопрос, Тамара Николаевна. Вы сами предложили взять для сравнения Алексея Владимировича и Кондрашина…

Максим. Да неужели же вам не ясно, Варенька?

Варя (резко повернулась к Максим)). А вам ясно, Максим Петрович?

Жильцов. Давай, давай, Медников, выскажись. Выскажись, а мы послушаем.

Максим (встал). Пожалуйста, я скажу. Тут так… Конечно, Кондрашин инженер неплохой, способный инженер. Но ведь даже нельзя сравнивать — Кондрашина и Алексея Владимировича…

Неожиданно гаснет свет.

Варя. Что такое?

Жильцов (после паузы). Опять, должно быть, пробки перегорели, что у нас случается. (Крикнул.) Кузьмич! Кузьмич, где ты там? Организуй нам свет, быстренько!

Из прихожей, где уже мелькает огонек электрического фонарика, хрипловатый тенорок отвечает: «Сей момент, Алексей Владимирович!»

Бубнов (со смешком). Очень сгустилась атмосфера — пробки и те не выдержали! (Внезапно охнул.) Ох, дьявольщина! Я встал и на что-то наткнулся… Ага, понял — это наши старые приятели Отто Дидерихс и сыновья!

Молчание. Затем в темноте кто-то громко и уверенно проигрывает на рояле несколько тактов блестящего концертного вальса.

Максим. Кто там? Это вы, Варенька?

Бубнов. Нет, это я.

Тамара (очень удивленно). Вы?!

Бубнов (усмехнулся). Давненько я не играл! (Пробежал пальцами по клавишам в виртуозном пассаже.) Так вот — о родившихся под счастливой звездой, об удачниках. Не так-то все просто, Тамара Николаевна! По-разному складываются человеческие судьбы и не так-то все просто!

Жильцов (басом, ироническо). Ну, это, знаешь, все философия!

Бубнов (почти крикнул). Слушай, когда-то я был молод, здоров, почти недурен, считался восходящим научным светилом и твердо верил в свое великое будущее! Так почему же все кончилось так бесславно и глупо? Почему не суетятся вокруг меня благодарные ученики? Почему сердитая женщина — Тамара Николаевна — называет меня циником и лентяем, а я отмалчиваюсь или отшучиваюсь?

Тамара. А вы разве можете мне возразить? Разве сплетни и шутовское благодушие — не единственные радости, которые вы для себя выбрали в жизни?

Бубнов (со злым смешком). Ну, Тамарочка! Вам-то я бы мог возразить! Ведь и вы не ищете, мятежная, бури. А роль «домашнего обличителя на всем готовом» — это скорее комедийная роль, чем трагическая! И пока Алексей Владимирович занимается вопросами преуспеяния…

Тамара (перебила). Что-о? (Помолчав, холодно.) Надеюсь, вы понимаете, что вам придется сейчас или извиниться, или уйти? Можете все что угодно говорить обо мне, но об Алексее Владимировиче…

Бубнов. Но вы же сами, Тамарочка, пятнадцать минут тому назад…

Тамара. А вы полагаете, что наши права равны?

Жильцов (примирительно).Ну будет вам, будет— Тамара, Евгений Аполлонович! Что с вами нынче? Вы бы хоть Варвару Сергеевну пожалели. Человек в первый раз у нас в доме, а вы…

Зажигается свет.

Максим. Варенька!.. Позвольте, а где же Варвара Сергеевна?

И только теперь все замечают, что в комнате действительно нет Вари. Максим вскакивает, заглядывает в кабинет, в столовую, отворяет дверь в прихожую.

Бубнов. Варвара Сергеевна!

Максим. Нет, она, очевидно, ушла совсем — в прихожей ни ботиков ее, ни платка…

Жильцов (налил себе вина, выпил, отфыркнулся). Ушла, а?! Так! Зелен виноград!.. Погоди, Медников, а кольцо ты ей отдал?

Тамара (насторожилась). Что за кольцо?

Жильцов. Ювелирное. За труды. Все-таки старалась девушка, речь держала. Деньги ей сверх того, что им по таксе положено, предлагать мне было неудобно…

Максим, Алексей Владимирович, что вы?!

Тамара. Деньги неудобно, а кольцо?

Жильцов (улыбнулся). Кольцо Максим Петрович купил и дарил. Психологическая тонкость! Выдал я ему на это дело, как бы в долг, некую сумму…

Максим (ошеломленно), Алексей Владимирович, господи, да что вы говорите такое?! Я… я не понимаю, Алексей Владимирович… Почему «как бы в долг», Алексей Владимирович? Нет, именно, именно в долг! Мы же с вами условились… И вы еще сами сказали, что в конце месяца я получу премиальные и смогу вам отдать…

Жильцов (почти добродушно). А за что тебе, голубь мой, премиальные? За какие такие выдающиеся заслуги, а?!

Максим (у него запрыгали губы), Алексей Владимирович!

Я хочу думать, что это шутка, но даже вам я не могу позволить… Даже вам! (Неловко вытащил из кармана коробочку с кольцом, положил на стол) И вот — пожалуйста… Вот это кольцо… Варвара Сергеевна его не взяла. И я теперь очень рад.

Жильцов (после паузы, серьезно). Что ж, и я очень рад! Молодчина она, Медников, настоящая молодчина! (Поглядел на Бубнова, который, сидя за роялем, все еще перебирает пальцами клавиши.) Ну что ты там чушь какую-то играешь, профессор? Сыграй веселое! Жаль, Варвара Сергеевна ушла, а то бы мы сплясали…

Тамара (тихо). А почему все-таки она ушла?

Бубнов (засмеялся). А может быть, и не было никакой Варвары Сергеевны? Может быть, друзья мои, она вам просто приснилась? Вы не находите? (Обернулся к Жильцову.) Так, значит, сыграть тебе что-нибудь веселое, друг мой, Алексей Владимирович? А что ты называешь веселым?!. (Смотрит на Жильцова и, секунду помедлив, снова опускает руки на клавиши рояля.)

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕЗА ГОРОДОМ У КОНДРАШИНА

Электричка, даже со всеми остановками, идет из Москвы полчаса, а от станции до Центрального поселка, где живут Кондрашины, десять минут самым медленным шагом. Но вечером в декабре, когда подмораживает и пронзительный ветер завивает над сугробами снежную пыль, когда круглый фонарь в конце платформы со звоном и скрежетом пляшет на высоком столбе, когда молчат собаки, а темные, точно присевшие на корточки, заснеженные ели покряхтывают по-стариковски, — в такой вечер живущим на даче кажется, что кругом дичь, глушь, и не то что до Москвы, а до ближайшего поселка не меньше суток пути. Занимают Кондрашины в самом обыкновенном дачном доме всего одну комнату — с низким бревенчатым потолком и некрашеным полом, с двумя окнами, выходящими в сад, и полутемным чуланом-кухней. Поэтому с первого взгляда довольно трудно понять, как на таком сравнительно небольшом пространстве разместилось такое количество самых разных вещей — и книжные шкапы, и чертежный стол, и обеденный стол, и широкий низкий диван с ситцевыми подушками, и пианино, и замысловатого устройства печка, сложенная из грубого кирпича, покрытого глазурью.

Вечер. За окном ветер и снег, а в комнате тепло, светло, поет, закипая, чайник, постреливают в печке поленья. Варя, взволнованная и раскрасневшаяся, в шубе и шапочке, сидит на краешке стула и, зажав в коленях руки, глядит в окно. На диване, на клетчатом одеяле, лежит груда мужских носков, которую сосредоточенно разбирает Нина Кондрашина — спокойная темноглазая женщина.

Нина (с добродушной ворчливостью)» Говорят, говорят про Кондрашина, что он и такой, и сякой, и немазаный… А вот никто почему-то не скажет, что вещи на этом Кондрашине горят совершенно как на мальчишке! Каждую неделю, верите ли, Варвара Сергеевна, каждую неделю по дюжине носков ему штопаю, и никогда ни одной целой пары! (Прислушалась к резким порывам ветра за окном, поежилась.) А ветер-то, ветер развоевался!

Варя. Да, на улице ужас что делается, метель! А у вас славно — тепло, светло, поет чайник, трещит печка…

Нина (откусила нитку). Ох уж эта печка! Ее сам Кондрашин сложил. Он ведь у меня мастер на все руки от скуки. Хвастался, когда складывал ее, невозможно! Сын у нас в Ленинграде учился, в нахимовском. Приезжал домой в отпуск, так и ему Кондрашин покоя не дал — заставил глину месить! Ну, а потом, конечно, оказалось, что дымоход они куда-то не туда вывели… Я уж Ивану Ильичу и не говорю об этом, а то расстроится!.. А у вас дома, в Москве, центральное отопление?

Варя. Центральное.

Нина (вздохнула). Хорошо! Да-а, надеялись и мы к весне комнату получить. Со всеми удобствами. Завод для работников дом строит — ну и Ваня надеялся, что ему тоже дадут комнату… Теперь, конечно, об этом и думать нечего! Говорила я ему — не мечтай, сглазишь. Вот и сглазил! (И вдруг, точно испугавшись, что Варя примет ее слова как жалобу, торопливо проговорила.) Нет, нет, вы только не подумайте, что я жалуюсь. У нас тут очень неплохо, очень. Особенно летом. И природа хорошая, и вообще… Электричкой до Москвы полчаса, а до завода и совсем близко. Кондрашин по шоссе ходил ровно тридцать минут. И поликлиника моя рядом… Ну, я-то хотя везде устроюсь — хирургическая сестра со стажем, шутка ли! (Снова вздохнула и улыбнулась Варе.) Кстати, Варвара Сергеевна, вы извините, то ли я прослушала, то ли не поняла… Но вам зачем нужен Иван Ильич? Вы его откуда знаете?

Варя (сдержанно). Я его не знаю, Нина Михайловна. Я только видела его. Один раз. В суде.

Нина (резко отшвырнула в сторону заштопанные носки, встала, тихо переспросила). В суде? Тогда — с Жильцовым?

Варя. Да.

Нина. И вы приехали, чтобы говорить с ним об этом?

Варя, Да.

Нина (быстро), Это невозможно! Нет, нет, Варвара Сергеевна, это решительно невозможно… Я прошу вас… Боже мой, надо было видеть, с каким лицом он в тот день приехал, каким он был оскорбленным и измученным! И я взяла с него слово — никогда, никогда не вспоминать об этой истории, не огорчаться, не подавать на обжалование… Не хочу! Руки у нас есть, головы есть — проживем! И я прошу вас, Варвара Сергеевна, — давайте мы скоренько придумаем, зачем еще вы могли бы приехать к Кондрашину! Ну, думайте, думайте — зачем?

Варя (с трудом), Это ни к чему, Нина Михайловна. Поймите, что я не случайно встретилась с Кондрашиным в суде. Я адвокат и работаю в консультации. Мой жених, Максим Медников…

Нина. Что?!

Варя (заторопилась), Да, да, мой жених, Максим Медников, познакомил меня с Жильцовым. И я взялась вести его дело. Я выступала в суде против Ивана Ильича…

Нина (после паузы). Это правда?

Варя. Правда.

Нинабс внезапным гневом). Как же вы посмели… Как же у вас, девчонка, хватило совести приехать к нам в дом?! Убирайтесь вон, немедленно! Убирайтесь вон, слышите?!.

Варя (встала). Хорошо. Я дождусь Ивана Ильича на улице. Я понимаю вас. Я прекрасно вас понимаю, но все равно я должна его повидать! (По-детски вздохнула, заматывает шарф и идет к двери)

Нина. Подождите… Ну, куда же вы пойдете?

Молчание. В дверь осторожно стучат. Нина спрашивает:

— Кто там?

Курносое мальчишеское лицо заглядывает в комнату:

— Это я, Нина Михайловна, здравствуйте. Вася Пустовойтов с завода, не узнали? К Ивану Ильичу можно?

Нина. Васенька? А Иван Ильич уехал в Москву. Ты проходи, раздевайся, он должен скоро вернуться. Проходи.

Васенька (очень вежливо). Благодарю вас, но я тут не один. (Сделал неопределенный жест рукой.) И не могу ждать… А Ивану Ильичу вы просто передайте, пожалуйста, следующее: заходил, мол, Василий Пустовойтов по поводу техучебы, он знает. Поскольку с Медниковым мы заниматься отказались наотрез, то комсомольская организация договорилась с партийным бюро, и с дирекцией даже, что объединенным общезаводским молодежным кружком будет по-прежнему руководить товарищ Кондрашин… Но возникли, Нина Михайловна, некоторые осложнения… А именно — в лице начфина!

Нина. Что такое?

Васенька (сбился с тона). А ну его, бюрократ чертов, кредит-дебет! Отказывается платить!

Нина. Не понимаю. Кому платить? Разве Кондрашин не бесплатно руководил вашим кружком?

Васенька. Раньше. Но теперь, пока Иван Ильич не добился еще восстановления, мы считали…

Нина (сердито и смущенно). Глупости вы считали!

Варя (осторожно). Простите, товарищ, вы не скажете — а почему вы отказались заниматься с Максимом Петровичем?

Васенька. Это с Медниковым-то? Да мы с ним не то чтобы заниматься — здороваться не желаем! Мы, знаете, в курсе, из-за кого Ивана Ильича с завода уволили!

Нина (резко). Сплетни, Вася!

Васенька. Нет, не сплетни, Нина Михайловна.

Нина. А я говорю — сплетни. И вредные сплетни. И не стоило бы тебе, комсомольцу, повторять их! Кондрашина уволили потому, что было предписание сократить в отделе штатную единицу…

Васенька (стукнул себя в грудь кулаком). Единицу! Единицу, а не Кондрашина!..

За окном звонкие девичьи голоса раздельно кричат: «Вась, Вась, мы уходим, Вася-а-а!»

Нина. Тебя?

Васенька (с виноватой улыбкой). В общем, меня.

Нина. Ну, беги, беги. Я Кондрашину все скажу. Заходи завтра.

Васенька надвигает на самые брови шапку-ушанку, туго завязывает под подбородком тесемки, кланяется и уходит. Нина снимает с огня закипевший чайник и, покосившись на Варю, снова садится на диван.

Вы не тревожьтесь. Это все чепуха, дурацкая сплетня!

Варя (усмехнулась). Вы меня утешаете?

Нина (холодно). И не думаю. Я только хочу быть справедливой. А я твердо знаю, что к увольнению Ивана Ильича Медников не имеет ни малейшего отношения.

Варя. Но ведь кем-то она пущена в ход, эта сплетня! Нина. Неужели вы не понимаете — кем?

Варя (не сразу). Вы думаете…

Нина (перебила). Уверена! Это называется у него «умением руководить»! Разделяй и властвуй! Выбери себе на время некое доверенное лицо, носись с ним, выдвигай, а потом, в нужную минуту, — подставь под удар! Жильцов надеялся, что избавится от Кондрашина тихо и незаметно. А тут и в райкоме этим делом заинтересовались, и в министерстве, и на заводе пошли нехорошие разговоры… Кроме того, на будущей неделе перевыборы партбюро. Вот он и заторопился — подготовить общественное мнение…

Без стука распахивается дверь, и на пороге появляется Иван Ильич Кондрашин. Он среднего роста, плотный, широкоплечий, с веселыми голубыми глазами и воинственным седым хохолком, по-мальчишески упрямо торчащим на макушке. В руках у Кондрашина картонный футляр для чертежей.

Кондрашин (таинственно). Приехали на грузовике какие-то люди…

Нина (вздрогнула от неожиданности). Иван? Господи, ну кто же так врывается?! Добрый вечер! Кто там приехал?

Кондрашин. Приехали на грузовике какие-то люди и разыскивают Нину Михайловну Кондрашину! (Сурово поглядел на Нину и вдруг, не выдержав, улыбнулся.) Испугалась? Эх ты, а еще туда же — конспирацию развела! (Расстегнул пальто, достал из кармана какую-то бумажку и протянул Нине) На, спрячь!

Нина (смущенно). Что это?

Кондрашин. Квитанция. «Получено от гражданки Кондрашиной двадцать пять рублей за перевозку и доставку принадлежащего ей пианино со станции Чернополье в скупочный магазин…» И так далее! Короче, квитанцию я у них отобрал, перевозку и доставку отменил, а двадцать пять рублей так и пропали! (Обнял Нину за плечи, привлек к себе, тихо спросил) Ах ты, Нина, Нина! Как же тебе не стыдно?

Нина покачала головой.

Не стыдно?

Нина. Нет. Ничуть. Мне так хотелось тебе помочь… Ия не могла больше видеть, как ты сидишь, и сидишь, и сидишь над этими проклятыми леспромхозовскими чертежами… И я ни капельки не стыдилась — я даже радовалась, что так хорошо придумала — продать пианино!

Кондрашин (передразнил). «Придумала»! А я, может быть, только из-за этого пианино на тебе и женился, а ты… (Помолчал, проговорил серьезно и сдержанно) Ничего, Нинушка, ничего! (Улыбнулся) Ведь это я сам, вздорный человек, заупрямился! Мне сегодня в министерстве предложили на выбор целых три места. А я опять отказался. Я хочу добиться восстановления, и я… (Внезапно заметил Варю и спросил шепотом.) Стой, погоди, а кто это у нас? Ко мне? Кто такая? Как зовут?

Нина (хмуро). Зовут Варвара Сергеевна.

Кондрашин. Отлично! (Громко и весело.) Здравствуйте, Варвара Сергеевна!

Варя. Здравствуйте, товарищ Кондрашин.

Молчание. Нина забирает пальто и шапку Кондрашина и уносит все это в чулан.

Кондрашин (узнал Варю и растерялся). Вот, оказывается, какое явление! Любопытно! Не ждал… Вы, простите, зачем?

Варя. Я приехала, чтобы узнать — прошло, товарищ Кондрашин, уже четыре дня, а вы до сих пор не подали жалобу на решение народного суда…

Кондрашин (насмешливо)). Жильцов волнуется? Напрасно! Я не собираюсь подавать на обжалование.

Варя. Почему?

Кондрашин. Надеюсь, я не обязан вам докладывать?

Варя (помолчав), Я понимаю, товарищ Кондрашин, что вам неприятно мое присутствие. Я скоро уйду, не беспокойтесь. Но до этого я непременно, непременно должна с вами поговорить!

Кондрашин (заложил руки за спину, прошелся по комнате, покосился на взволнованную Варю, хмыкнул). Поговорить? Да-а, тоже, между прочим, работенка у вас! Что же это вас в такую погоду пригнали? Да еще на ночь глядя! Не могли до утра потерпеть?

Варя. Меня никто не гнал. Я приехала сама.

Кондрашин. Ах, сами! Так, так. И давно вы меня ждете?

Варя. Часа полтора.

Кондрашин. Понятно! (Подышал на оконное стекло, спросил, не глядя на Варю.) А чаем вас поили? (И, не дожидаясь ответа, закричал страшным голосом.) Нина! Нина, ты поила… эту гражданку чаем?

Из чулана спокойно отвечает Нина: «Еще нет».

Ну и свинство! Приехал человек из Москвы, по делу, в такую метель, а ему даже чашки чаю никто не предложит!

Входит Нина — в платке, в высоких ботиках, в тулупчике.

Нина (очень мирно). Что ты кричишь, крикун? Через полчаса я вернусь и будем пить чай. Ты не умрешь от голода?

Кондрашин (замялся). Нет, нет. Мне вообще почему-то не хочется пока есть.

Нина (негромко). Почему-то? (Покачала головой.) Слушай, сколько уже раз ты мне давал слово, что не будешь наедаться в электричке мороженым?! Ведь ты пожилой, седой человек, тебе сорок с лишним лет, и…

Кондрашин (сердито и смущенно). Ну, хорошо, хорошо! Какое отношение имеет возраст к мороженому, что за чушь! Куда ты собралась?

Нина. Мне надо в магазин — у нас кончился сахар. И потом я хотела забежать в поликлинику.

Кондрашин (нахмурисяо). А это зачем? Дежурит новый хирург? Покоритель сердец?..

Нина (оборвала) Постыдись! (Уходит.)

Сконфуженный Кондрашин провожает ее до самых дверей, и подождав секунду, пока в коридоре затихнут ее шаги, оборачивается к Варе.

Кондрашин. Так что же вам от меня нужно? Зачем вы приехали?

Варя. Могу объяснить. Я с этого начала — прошло уже четыре дня, а вы до сих пор не подали жалобу на решение народного суда.

Кондрашин. А я вам ответил, что не собираюсь ее подавать.

Варя. Не собираетесь? Значит, вы не уверены в своей правоте?

Кондрашин (возмутился). Не уверен?! (Развел руками.) Ну, знаете ли…

Варя (горячо). А если уверены — так почему же вы сдались и сложили оружие? Почему не обжаловали решение суда? Почему еще раньше, до суда, не поговорили в райкоме партии и не написали в газету? Что с вами, Иван Ильич? Ведь это так все на вас не похоже!

Кондрашин. А вы уже знаете, что похоже на меня и что не похоже?

Варя. Знаю.

Кондрашин. Однако! Смотрите, какая дотошная! (Неожиданно улыбнулся.) А вам не кажется, Варвара Сергеевна, что для защитника Жильцова вы занимаете несколько… Ну, скажем, двусмысленную позицию?

Варя. Нет, не кажется. У меня, конечно, совсем мало опыта. Но я не защитник Жильцова в том смысле, как вы об этом сказали. Я не продавала ему ни знаний своих, ни совести. Это в старину говорили — «аблокат — нанятая совесть»! А я советский защитник! И всюду, всегда я защищаю единственно советский закон! Именно это перед вашим приходом я собиралась объяснить Нине Михайловне…

Кондрашин (весело). Ах, так с Ниной у вас тоже было сражение?

Варя. Скорее, разведка боем.

Кондрашин (расхохотался). Хорошенькая семейка! Муж и жена по очереди стараются выставить гостя на мороз!

Варя (сдержанно), Поверьте, что мне совсем не весело. И не потому, что вы так меня приняли. Я и не надеялась, что вы примете меня иначе… Во всей этой истории, как ни грустно, в самом глупом и самом трудном положении оказалась я… Конечно, я виновата — но ведь поначалу я была совершенно, совершенно уверена, что правда на стороне Жильцова! Посудите сами — ну какие у меня были основания сомневаться? Имелось заключение комиссии, отзыв членов ученого совета, мнение эксперта Бубнова… А что я могла знать? Ну скажите?

Кондрашин. Продолжайте, продолжайте. Я пока, с вашего разрешения, от замечаний воздержусь.

Варя (все возбужденнее)), И уже только потом мне стало ясно, что я помогла ввести в заблуждение суд, что я защищала неправое дело… Я поняла, что все обстоит совсем не так…

Кондрашин. А именно?

Варя. Я поняла, что Алексей Владимирович Жильцов, и профессор Бубнов, и Максим Медников — совсем не такие безупречные герои…

Кондрашин (насмешливо поклонился). Здрасьте! А Медников тут к чему?

Варя. Очень даже к чему! Если хотите знать, так Медников даже хуже всех! Это он наговорил мне всякой всячины про Жильцова, это он привел Алексея Владимировича к нам в консультацию… Он хуже, хуже, хуже всех!

Кондрашин (пристально поглядел на Варю, улыбнулся, тихо и серьезно спросил). Вы любите его? Да?

Варя, не отвечая Кондрашину, всхлипнула.

Э-э, а вот это уже ни к чему! Совсем ни к чему! Зачем же плакать, Варвара Сергеевна? (Сел рядом с Варей, дружески положил ей руку на плечо,) Не плачьте, и давайте попробуем спокойно во всем разобраться. Вы сказали, что поначалу были совершенно уверены в том, что Жильцов прав… Так?

Варя (сквозь слезы кивнула). Так.

Кондрашин. Вы, значит, обманулись? А почему же не мог обмануться Максим Петрович? Ему, как говорится, сам бог велел быть обманутым! Молодой парень, без отца-матери, приехал из Сибири в Москву учиться… Окончил институт, получил путевку к нам на завод… Положение известное — ходит человек как потерянный, и кажется ему, что он последняя спица в колеснице… И вдруг Жильцов, сам Жильцов приближает его к себе, советуется с ним, выдвигает, на технических совещаниях сажает от себя по правую руку… Кому не лестно! Ну, а Максим Петрович вдобавок человек молодой, увлекающийся, он все что ни делает — очертя голову! (Покосился на Варю.) Ну, перестаньте же плакать, Варвара Сергеевна, как вам не стыдно!

В а р я. Я сейчас… Я сейчас уже ухожу…

Кондрашин. Да никто вас не гонит, чудачка вы этакая! И куда вы поедете такая зареванная? Что щуритесь? Хотите умыться?

Варя. А можно?

Кондрашин. Нужно! (Достал с полки мыло, полотенце, поглядел на Варю и засмеялся) Видик! А каким вы тогда, на суде, Аникой-воином… (Увидел, что Варя нахмурилась, и весело махнул рукой) Ладно, ладно, не буду! Так зачем же все-таки вы приехали, не пойму! А, Варвара Сергеевна? Хотите, чтоб я подал на вас жалобу?

Варя (угрюмо). Не на меня, а на решение суда. Правда на вашей стороне, и вы обязаны драться за нее до конца!

Кондрашин. Обсудим! (Протянул Варе полотенце и мыло) Ладно, идите мойтесь. А я, кстати, тем временем переоденусь… Так что вы, матушка, не входите, пока я вам не скажу — можно!..

Варя, повесив полотенце через плечо, уходит в чулан. Кондрашин переносит лампу на чертежный стол, снимает пиджак, вытаскивает из какого-то ящика старенькую пижамную куртку с короткими рукавами, облачается в нее, достает почти обязательную у каждого мужчины большую коробку с отвертками, шурупами и прочей мелкой железной дрянью, ставит ее на чертежный стол, роется в ней. И все это он проделывает, не переставая говорить.

А когда вернется Нина, мы устроим торжественное чаепитие… И даже проводим вас на поезд… А то еще заблудитесь тут, в снегах, отвечай за вас потом!

За окном — резкий порыв ветра и глухой стук наружного ставня.

Варя (из чулан)). Кто там?

Кондрашин (продолжая рыться в шкатулке).

Буйный ветер в окна бьет!

Ставни с петель буйно рвет!

Варя. Это Блок?

Кондрашин (одобрительно) Блок, Блок. Как это вы догадались? А я думал, что вы — нынешние — насчет стихов не очень-то!

В а р я (отфыркиваясь). Мы — нынешние… А вы что же — прошлый?

Кондрашин (хитро и довольно). Я — будущий! Ладно, ладно, не болтайте, пожалуйста, воды в рот наберете — захлебнетесь!

В а р я (невнятно). Уже набрала!

Несколько мгновений длится молчание. Потом в дверь стучат.

Кондрашин (негромко) Кто там?

Входит Жильцов и, щурясь от света, останавливается на пороге.

Жильцов. К тебе можно? Ты дома, Иван?

Кондрашин (не сразу) Здравствуй, Алексей. Да, я дома.

Жильцов. А Нина?

Кондрашин. А Нины нет дома.

Жильцов (снял свое кожаное пальто, сел в кресло, положил пальто на колени) Жаль! Хотелось мне вас вместе, разом, порадовать. Затем и приехал — потолковать по душам и порадоваться! Такой уж я человек — зла не помню. Вы меня, черти, обидели, а я и помнить про это не хочу!

Кондрашин. Мы тебя обидели?

Жильцов. А нет? Может, это я сам на себя в суд подавал? Ведь, наверно, еще и на пересмотр дела меня потащишь! Не так ли? (Засмеялся). Шучу, шучу! В общем, Иван, нажимал я, нажимал и сегодня наконец добился у министерства разрешения взять тебя обратно. Доволен?

Кондрашин (cдержaнно). Доволен. Я только не пойму — зачем же ты у министерства добивался этого разрешения? Ты же сам и составил и подписал — приказ о моем увольнении…

Жильцов (перебил). Нет, брат, ты комик! Неужели тебя так никогда и не научат, с какой стороны хлеб маслом мазать? Я подписал приказ! А знаешь ли ты, сколько месяцев подряд из того же самого министерства капали мне на голову, чтоб я его подписал?!

Кондрашин (насмешиво). За что же они так на меня?

Жильцов (доверительно). Об этом у Медникова спроси. У Максима свет Петровича! И что он с тобой не поделил, аллах его ведает!

Кондрашин (гневно поглядел на Жильцова, встал, подошел к двери, спокойно сказал). Уходи. Не хочу я с тобой толковать по душам. Противно. Да и не за этим ты приехал, хитришь! Тебе нужно было узнать, не собираюсь ли я подавать на обжалование? (Кивнул.) Собираюсь! Не буду ли я выступать на перевыборах партбюро и крыть тебя? (Снова кивнул.) Буду! Что еще? (Усмехнулся.) Нехитрые хитрости! А ведь в своем директорском кабинете, в центре вселенной, в окружении телефонов и секретарш, ты мне почему-то казался умнее… Впрочем, тут, очевидно, все дело в кабинете, а не в тебе!

Жильцов (неожиданно искренне и горячо). Вот, вот, вот! Все дело в кабинете, правильно! Вот мы наконец и добрались до сути, Иван! Все дело в моем директорском кабинете! Не можешь ты мне его простить! Уже четыре года, с того самого дня, когда ты узнал, что меня назначают директором, с того самого дня не можешь простить! Как так? Вместе росли, вместе слесарили, вместе в партию подавали, вместе в институте на заочном учились, вместе получали диплом… А теперь — один директор, а другой — рядовой инженер! Обидно! Только прямо ты этого сказать, конечно, не можешь — вот и ругаешь меня за что ни попало! Что ж, ругай, ругай! Нынче такая мода пошла — директоров ругать!

Кондрашин. Чушь! Я об отношении к жизни говорю, а ты о должности! Будь кем хочешь — директором, слесарем, счетоводом, — какое это имеет значение?! Слышали мы разговорчики: ходил в рабочих — был хорошим, назначили директором — стал плохим… Да откуда же берутся, если так, превосходнейшие наши директора, главные инженеры, начальники цехов? Нет, извини за дурную шутку, но думается мне, что не место портит человека, а человек место!

Жильцов (со смешком). Ты, часом, не в «Крокодиле» работаешь?

Кондрашин (остановился, отчеканил). Я нигде не работаю! Пока! (Снова заходил по комнате.) Ты вспомнил сейчас институт! А почему же ты не вспоминаешь, сколько людей тебе помогало, когда мы готовили диплом, — один подбирал материал, другой чертил чертежи, третий писал пояснительную записку… И где-то здесь началось! Где-то здесь ты понял, что можно легко и ловко прожить на всем готовом, пользуясь чужими руками и чужим умом! Ты и заводом руководишь именно так — всеми правдами и неправдами, за счет других, отстающих, получаешь для себя все самое лучшее…

Жильцов (перебил). Был бы я плох — меня бы уже давно сняли!

Кондрашин. И снимут. Не волнуйся, обязательно снимут. Величие твое — это просто случайный попутный ветер удачи! А твое падение — это как раз то, может быть, единственное, что ты сделаешь в жизни своими собственными руками! И никакого Максима Медникова нельзя будет винить — только самого себя…

Молчание. Из чулана раздается спокойный голос Вари: «Иван Ильич, я могу, наконец, войти?»

Жильцов (вскочил). Кто это? Нина?

Кондрашин. Пожалуйста, Варвара Сергеевна. (Включает верхний свет.)

Из чулана, с полотенцем через плечо, выходит Варя.

Жильцов. Варвара Сергеевна?

Варя. Добрый вечер.

Жильцов (помолчав, развязно). Здравствуйте, здравствуйте. А вы прямо как в цирке — исчезаете с улицы Горького и появляетесь на станции Чернополье!

Варя (улыбнулась Кондрашину). Вы, наверное, забыли про меня? А мне ужасно захотелось принять участие в разговоре…

Жильцов (надел пальто), А разговор, собственно, кончен.

Кондрашин (подошел к Жильцову, проговорил тихо и грозно). Нет, разговор не кончен! Мы еще продолжим его! И ты не вздумай, кстати, обозлившись, пытаться задерживать мое возвращение — я все равно приду! Ты можешь издавать обо мне приказы и на какое-то недолгое время торжествовать победу, можешь высокомерно не замечать- меня и говорить гадости обо мне за моей спиной, можешь мешать мне работать и трепать нервы, — но я твердо знаю, да и ты это знаешь, что я все равно вернусь на завод!..

Жильцов, не отвечая, с каменным лицом идет к дверям. И вдруг, уже у самого порога, он останавливается, словно осененный внезапной мыслью, смотрит на Варю, ухмыляется и подмигивает Кондрашину.

Жильцов. А Нины-то, значит, дома нет? Порядок! (Снова ухмыляется, толкает кожаным плечом дверь и уходит.)

Варя (встревоженно). Что он сказал?

Кондрашин (чистосердечно). Я не понял… Какую-то гадость, кажется… Бог с ним! Почистили перышки, Варвара Сргеевна?

Варя. Почистила! (Подошла к зеркалу, поправила волосы, скорчила сама себе гримасу и испуганно — не заметил ли? — обернулась к Кондрашину). В общем, большое вам спасибо, Иван Ильич, и…

Распахивается дверь, и стремительно входит Нина.

Нина (еще с порога), Иван, слушай…

Кондрашин. Что? Что случилось?

Нина (улыбнулась). Ничего не случилось! Просто я встретила сейчас заводских — Лодыженских, Павлова… Они нас пригласили… Сегодня в Доме культуры кино… Пойдем?

Кондрашин (медленно), В кино? Ну что ж, можно сегодня и в кино! (После паузы,) Понимаешь, Нинка, был здесь сейчас Алексей Жильцов.

Нина (ахнула, прижала руки к груди, села, тихо спросила). Ну?

Кондрашин. Ты не пугайся, все хорошо! Через несколько дней будет подписан приказ о моем восстановлении!

Молчание. И вдруг за окном — долгий, глухой и протяжный гудок.

Варя (прислушалась). Это завод?

Кондрашин. Завод, Варвара Сергеевна! (Тоже прислушался, улыбнулся, зачем-то повторил.) Завод! (Подошел к Нине, взял ее за руку, заглянул в глаза.) Ах ты Нина, Нина! Ну что же ты плачешь? Что же ты плачешь, глупая? Что же ты плачешь, когда все так хорошо?..

Громко и протяжно гудит за окном заводской гудок.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Картина перваяСНОВА В ЮРИДИЧЕСКОЙ' КОНСУЛЬТАЦИИ

Здесь на первый взгляд все по-прежнему — то же запорошенное снегом окно, те же настольные лампочки под бумажными абажурами и школьные чернильницы-невыливайки. Впрочем, подле недавнего ремонта комната стала словно светлее, просторнее и выше. У шкафа, забытое, стоит ведерко с толстыми малярными кистями, а проходу в соседнюю комнату мешает закапанная известкой лестница-стремянка. Конец дня. Юрий Борисович Хмара, потирая озябшие руки, ходит по комнате из угла в угол и негромко диктует Кате, которая сидит, не поднимая глаз, низко наклонившись над пишущей машинкой.

Хм ар а (диктует). «…И уже только потом, после того как попытка договориться с клиентом помимо консультации и получить с него «микст» в виде вышеупомянутого ювелирного кольца стоимостью в семьсот пятьдесят восемь рублей сорвалась, — адвокат Воробьева воспылала внезапной симпатией к истцу гражданину К. Возможно, впрочем, что они и ранее находились в близких отношениях…»

Катя (умышленно громко повторяет последнюю фраз)) «Возможно, впрочем, что они и ранее находились в близких отношениях…»

Хмара (замахал руками) Тише, Катенька, тише! Вы напечатали?

Катя. Нет.

Xмара. Почему? Я слишком быстро диктую?

Катя (спокойно). Нет, не поэтому. Но я ведь не обязана, Юрий Борисович, в свое служебное время печатать доносы!

Хмара. Что-о-о?! (Онемев на мгновение, уставился на Катю, потом скривил губы в подобие улыбки, проговорил торопливо, чуть заикаясь). Катенька, сердце мое, что с вами? Вы сошли с ума!.. Это же шутка, шутка… Вы не так меня поняли… Это же только личные мои размышления, и я…

Катя. Личные размышления, адресованные в президиум Московской коллегии адвокатов? А что, если и я по тому же адресу пошлю свои личные размышления?!

Xмара. О чем, господи?!

Катя. Об адвокате Юрии Борисовиче Хмаре! (Невесело засмеялась.) А ведь я могла бы многое написать! Вы настолько уверены в том, что я в вас по уши влюблена, что в последнее время вовсе перестали меня стесняться! И я могла бы написать про то, как адвокат Хмара отбивал и перехватывал клиентов у других работников консультации, как он издевался над молодым стажером, как он не брезговал, помимо законного гонорара, никакими подачками — от крупных денежных сумм до карандашиков и перочинных ножичков!

Хмара (умоляюще). Катенька, Катенька, что вы говорите! Это чудовищно! Поверьте, поверьте — я ничуть не думал, что вы в меня влюблены, но я всегда знал…

Катя (резко) Что вы знали? Хотя ваша правда, вы тоже многое знали обо мне! Вы знали о том, что у меня умер муж, и о том, что мне очень трудно одной растить и воспитывать дочь! Вы знали о моем скверном характере и о том, что я действительно хотела бы выйти замуж… И только одного вы не сумели понять — того, что я честный человек! Я всего-навсего секретарша, невелика птица… Но ведь это же не позор — быть секретаршей, правда? И все верно — у меня сквернейший характер, я бываю часто грубой и несправедливой… Но я честный человек!

Хмара. Ну конечно! Ну конечно, Катенька!..

Катя (брезгливо). Послушайте, какая я вам Катенька?!

Входит Бубнов. Он слегка навеселе — небрежно засунутый в карман белый шелковый шарф свисает до полу, шляпа сдвинута на затылок, пальто расстегнуто.

Бубнов. Здравствуйте, друг мой, Юрий Борисович! Здравствуйте, мой дорогой и бесценный друг!

Хмара (сухо). Здравствуйте!

Катя накрывает машинку чехлом, поднимается и идет к двери.

Бубнов. А вы покидаете нас?

Катя (остановилась)), Я нужна вам?

Бубно в. Нужны. Я бы хотел, чтобы мой друг Юрий Борисович представил меня вам…

Катя (тихо) А у меня, извините, нет такого желания! (Уходит.)

Бубнов (посмотрел ей вслед и засмеялся). Злюка. Люблю злюк. Досадно, что она убежала!

Хмара. Не огорчайтесь! Вспомните, у старого поэта Омара Хайяма есть такое четверостишие:

Развеселись! В плен не поймать ручья?

Зато ласкает беглая струя.

Нет в женщинах и в мире постоянства?

Зато бывает очередь моя!

Бубнов. Я рад, что вы помните этот стишок. Лет пятнадцать тому назад вы его впервые услышали от меня! (Протянул Хмаре какую-то бумажку.) Я заехал к вам, друг мой, чтобы выяснить — что сей сон означает?

Хмара. Повестка в суд.

Бубнов. Настолько я грамотен. Я даже сумел прочесть, что вызываюсь свидетелем по делу Жильцова о нарушении авторского права. Но почему — все снова?

Хмара (взорвался). Вы еще спрашиваете у меня— почему все снова?! Вы не знаете?! Вы, как всегда, ни при чем?! Вам достаточно выпить рюмку коньяку и увидеть смазливое личико, как вы забываете обо всем на свете, распускаете павлиний хвост и готовы кому угодно наговорить сорок бочек арестантов! (Сдержался, помолчал, спросил спокойно и сухо.) Вы сказали Воробьевой, что составляли предварительный конспект для книги Жильцова?

Бубнов. Сказал.

Xмара. Ну, а она, не будь дурой, отправилась в научно-исследовательский институт. И получила там справку, что работа Кондрашина посылалась на консультацию в министерство. И что некий профессор Бубнов дал об этой работе неблагоприятный отзыв…

Бубнов (улыбнулся). Устно. Я никогда не даю письменных отзывов.

Хмара. Ничего, найдутся люди, которые слышали! И я не сомневаюсь, что вас за ложную экспертизу при первом рассмотрении дела непременно привлекут к уголовной ответственности! Предупреждаю, что я сам буду об этом ходатайствовать!

Бубнов. Вы? А почему — вы?

Xмара. Потому, что теперь я буду защищать Жильцова!

Бубнов (весело). Вот оно что! Поздравляю, вам везет! Будете, значит, защищать Жильцова и постараетесь все свалить на меня? Логично! (Встал) Что ж, желаю удачи! (Помолчав) Но знаете, Юрий Борисович, хочу вас предупредить по старой приязни — не торопитесь! Дождитесь хотя бы завтрашнего дня, а уж потом решайте!

Хмара (насторожился). А что должно произойти завтра?

Бубнов. Завтра на Чернопольском заводе перевыборы партийного бюро. И есть такой слух, что уважаемый Алексей Владимирович Жильцов может и не… Одним словом — судьба играет человеком и она, так сказать, изменчива всегда…

Xмара (помолчав). Что вам известно?

Бубнов. Ничего. Решительно ничего. Одни только предположения.

Хмара. Я прошу вас, Евгений Аполлонович…

С улицы входят Жильцов и Максим.

Бубнов. Ба, знакомые все лица!

Жильцов (Бубнову, грубя). Вы здесь зачем?

Бубнов. У меня было дело. И оно кончено.

Жильцов. Вот и прекрасно!

Бубнов (усмехнулся). Это в смысле — атанде? Ухожу, ухожу! (Поглядел на Хмару, прищурился). Кстати, Юрий Борисович, у старого поэта Омара Хайяма есть и такое четверостишие:

Друзей — поменьше. Сам, день ото дня,

Туши пустые искорки огня.

И думай о руке, что пожимаешь,—

Ох, замахнутся ею на меня!

Запомнили? Лет через пятнадцать я к вам зайду, и вы мне его, я надеюсь, продекламируете! (Насмешливо кланяется и уходит.)

Жильцов (вслед. Недолго ему веселиться! Прохвост! Воробьева тут?

Xмара. Она в суде, на дежурстве.

Жильцов. Жива, стало быть, и здорова? (Поглядел на Максима.) Убедился? (Подмигнул Хмаре.) Он, понимаете, ей позвонил, а она бросила трубку! Ну, и точка! Будь мужчиною, Медников! Где твоя гордость?! (Вытащил папиросы.) Поезжай-ка сейчас в министерство, зайди в научный отдел и попробуй осторожненько…

Максим (тихо), Я еду домой.

Жильцов. Ты едешь не домой, а в министерство…

Максим. Я еду домой.

Жильцов (с угрозой в голосе). Ой смотри, Медников, поаккуратнее!

Максим (выкрикнул). Я еду домой! (Резко поворачивается и, не попрощавшись, уходит.)

Жильцов (покачал головой). Кругом неврастеники! (Закурил, придвинул стул, сел, спросил вполголоса.) Вы послали письмо насчет Воробьевой?

Xмара. Н-нет.

Жильцо в. А чего вы ждете?! Послушайте, уважаемый, я уже дал вам помимо тех денег, которые я внес в консультацию, тысячу рублей…

Хм ара (торопливым шепотом). Я верну их, Алексей Владимирович, верну!

Жильцов. Как это — верну?

Хмара (пожевал губами, помолчал, проговорил, не глядя на Жильцова). Вы должны меня извинить, товарищ Жильцов, но так все получилось, что я, очевидно, к моему глубокому сожалению, не смогу вести ваше дело! Вы не обижайтесь, но поймите, что я не могу иначе… И вам тоже лучше всего обратиться в другую консультацию… Поймите — у нас вокруг этой истории накипело столько страстей и вздора… Я не могу иначе!

Жильцов (расстегнул пальто, размотал шарф, бросил в пепельницу папирус). Такие дела.

Xмара. Не обижайтесь на меня, Алексей Владимирович!

Жильцов (с грубоватой насмешкой). А я не обижаюсь. Вот если вы мне, уважаемый, денег не вернете — тогда я на вас обижусь. А так — вольному воля. Каждый сам себе госконтроль!

Из соседней комнаты стучат в стенку и кто-то кричит: «Хмара, к телефону!»

Хмара. Вы позволите? До свидания, Алексей Владимирович…

Жильцов (не подавая руки). Ступайте.

Хмара, секунду помедлив, уходит, и Жильцов остается один. Он сидит, едва различимый в темноте, привалившись головой к косяку книжного шкафа, и непонятно — то ли он о чем-то думает, то ли дремлет. Из коридора с папкой в руках входит Варя. Не замечая Жильцова, она снимает пальто, отряхивает от снега шапочку, садится за свой столик, зажигает настольную лампочку, раскрывает папку и вдруг встревоженно поднимает голову.

Варя (беспокойно). Тут кто-то есть? Кто? Не молчите — кто тут?

Жильцов (не сразу). Это я.

Варя. Кто?

Жильцов (встал, подошел к свету). Алексей Владимирович Жильцов. Слышали о таком? Испугались, Варвара Сергеевна?

Варя (просто). Испугалась… Я была уверена, что здесь никого нет, и вдруг…

Жильцов. Бывает. Как поживаете, Варвара Сергеевна?

Варя. Спасибо, хорошо.

Жильцов (усмехнулся). А я плохо. И надо бы хуже, да нельзя! А почему — знаете? А потому, что слишком я, дурак, доверял всем и каждому. Теперь-то я хорошо это понял!

Варя. Не много же вы поняли, Алексей Владимирович!

Жильцов (почти искренно). Послушайте, две недели тому назад я пришел с чистой душой в этот ваш полуподвал и доверил вам, школьнице, извините меня за резкость, ведение своего дела. Я мог нанять любого опытнейшего адвоката, но я понадеялся на вас…

Варя. Понадеялись?! А может быть, вам и нужна была именно школьница? Может быть, на этом и строился весь расчет? Школьница, да притом почти свой человек — невеста Медникова…

Жильцов (грубо). Какой расчет? Бросьте вы глупости! Откуда же я мог знать, что этот мерзавец Бубнов подсунул мне чужую работу?!

Варя (кивнула). Чужая работа, чужая голова, чужие слова и чужие руки! А ведь рано или поздно они должны были вас подвести, не могли не подвести!

Жильцов (яростно). Вы не учите меня! Не учите! Молоды еще меня учить! Карьеру решили на мне сделать? Ох, обожжетесь, не по чину берете!

Варя (снова придвинула к себе папку с бумагами, надела очки, холодно сказала). Извините, но я не имею времени вести этот напрасный разговор… Да еще в таком тоне!

Из соседней комнаты возвращается Хмара, и наступает молчание.

Жильцов (сдержался, улыбнулся, проговорил добродушно и укоризненна). Эх, молодежь! Перед вами, можно сказать, все дороги открыты, а вы… Не тем, братцы, занимаетесь! Не тем! (Не спеша надевает шапку, застегивает пальто и молча, ни на кого не глядя, уходит.)

Хм ара (после паузы, заискивающа). Добрый вечер, Варенька, — мы еще сегодня не виделись.

Варяъ Добрый вечер.

Xмара. Вы знаете, а ведь я отказался вести дело Жильцова.

Варя. Вот как?

Xмара. Отказался, отказался. И не потому, кстати, что не нахожу в этом деле материалов для защиты. Просто не хочу быть неэтичным по отношению к вам! Я, быть может, несколько старомоден, но привык придерживаться законов адвокатской этики!

В а р я. А разве есть такие законы?

Xмара. Варенька, милая Варенька! Я старше вас…

Варя. Ну и что? (Усмехнулась.) Вы, конечно, старше меня. Но мой профессор, Борис Михайлович Покровский, был намного старше вас. А он нас учил, что нет и не может быть никакой особой адвокатской этики, а есть советская этика, советская нравственность и мораль, общая и обязательная для всех. Да, да, я знаю — я натворила кучу ошибок… И если мне вынесут выговор — это будет правильно! Но вы… Вы помните, что вы мне сказали в тот вечер, когда я поняла, что защищала неправое дело, и, зареванная, прибежала к вам за помощью и советом? Вы сказали мне: успокойтесь, забудьте, это не ваша забота, пойдите и купите на свой первый гонорар билет на «Лебединое озеро»!..

Xмара. Но ведь мы же защитники, Варенька! А защитники должны защищать. Для выяснения виновности государство не нуждается в наших услугах. Есть прокуратура, следственные органы, суд… А нам поручено — защищать!

Варя. Мы и будем защищать! И нас не пора на свалку, как вы говорили когда-то… В новом Уставе Коммунистической партии Советского Союза сказано, что член партии не смеет допускать сокрытия и искажения правды… Вы обратите внимание на эти слова — сокрытие и искажение правды! Так что же, вы считаете, что к защитникам они отношения не имеют?!

Из коридора входит Катя.

Катя. Товарищ Хмара, к заведующему.

Хмара (обернулся, вздрогнул). Меня? А что такое? Зачем?

Катя (усмехнулась). Не знаю.

Хмара поднимается и быстро уходит. Катя садится на свое обычное место, за машинку.

Варя (помолчав). Скажите, Катерина Ивановна, пока я была в суде, тут никто ко мне не приходил и не звонил?

Катя. Нет, Варвара Сергеевна, никто.

Варя. Я имею в виду — не по делу, а…

Катя (участливо). Я понимаю. Нет, Варвара Сергеевна, никто не звонил и не приходил!..

Занавес

Картина втораяНА ЗАВОДЕ

Проходная. За высоким окном в глубине виден угол заводского двора — с темною горою не то угля, не то шлака, присыпанной снегом, с переплетами кранов и ярко освещенными окнами здания цеха. Чуть пониже площадки, где выдают пропуска, за деревянными колоннами проходит неширокий коридор. По обе его стороны друг против друга расположены две двери — дверь на улицу и дверь на заводской двор.

Вечер. У окошечка с надписью «Выдача пропусков» на садовой скамейке, изрезанной инициалами и пронзенными сердцами, сидит Нина Кондрашина. Подперев кулаками подбородок, она смотрит на Тамару Жильцову, которая говорит по внутреннему телефону.

Тамара (негромко). Вы думаете, что уже кончили? Так… Нет, нет, я не из Москвы. Я здесь, у вас на заводе, в проходной… Спасибо, пропуска мне не надо. Когда Алексей Владимирович зайдет, вы просто скажите ему, что я жду его внизу, в проходной, — пусть он спустится. (Медленно вешает телефонную трубку и подходит к Нине.)

Нина. Ну?

Тамара. Собрание, кажется, кончено… Но она, правда, не знает — ни что, ни как! А может быть, и знает, да только не хочет мне говорить!

Нина. Почему?

Тамара (задумчиво). Видишь ли, я ведь почти уверена, что Алексей не пройдет в члены бюро! (Села рядом с Ниной, откинулась на спинку скамейки) Господи, до чего же я рада, Нина, что встретила тебя здесь сегодня! Сколько лет мы уже не виделись — знаешь?

Нина. Нет, я не считала.

Тамара. А я считала. Два года. А прошлым летом, помнишь, я посылала тебе телеграмму — просила, чтоб ты приехала. А ты не приехала, не захотела.

Нина (тихо) Я приезжала.

Тамара. Когда?

Нина. В тот самый день. Мы даже с тобою встретились, но ты не заметила меня. Как раз когда я подходила к вашему дому, ты вылезла из машины, сказала шоферу, что он может быть до утра свободен, и прошла прямо перед моим носом в парадное…

Тамара. Почему же ты меня не окликнула?

Нина (усмехнулась). А мне расхотелось к тебе идти. Ты была такая красивая, самоуверенная, благополучная. И все оглядывались на тебя. Особенно женщины. Знаешь эту жалкую бабью растерянность, когда вдруг сама себе начинаешь казаться старой, неумытой, усталой, когда внезапно обнаруживаешь, что платье на тебе мятое и туфли стоптанные… И это не зависть, нет, нет, я не позавидовала тебе! Я просто подумала: а почему я должна, бросив все дела, мчаться из-за города в Москву, трястись в электричке, в метро и троллейбусе — и все это только затем, чтобы ты могла отвести душу! Почему, если я так уж тебе нужна, ты сама не приехала к нам? Боялась нарушить субординацию?

Тамара (тихо). Это очень жестоко — то, что ты сейчас говоришь!

Нина (резко). Все эти годы ты жила с Жильцовым под одной крышей, ела за одним столом, спала в одной постели, ездила на одной машине, и ты не могла не видеть раньше других, как он теряет старых друзей, как он становится барином и вельможей, как начинают вертеться вокруг него всякие проходимцы, вроде этого вашего профессора Бубнова… Почему же ты молчала?

Тамара. Почему? Да потому что думала, что это и есть любовь… А ведь я до сих пор люблю его. Я его так люблю, Нинка! Он сейчас сходит с ума… Боится, верно, что я собираюсь бросать его… А я не могу… Да и не имею права… Любовь — это ведь не только, когда все хорошо, а чуть стало плохо — и спасайся, кто может! И знаешь, чем хуже будет теперь — тем лучше!

Чем хуже, тем скорее я смогу до него достучаться, заставить его услышать меня, тебя, Ивана… Так я надеюсь! (Поглядела на Нину и неожиданно засмеялась.) Ах, Нинка, ну до чего же мне тебя не хватало! Ты прическу переменила? Вот и я тоже — все меняю, меняю, и ничего что-то не получается! Стареем, черт побери! А помнишь, Нинка, как здесь же, в этой же самой проходной, мы с тобою по вечерам поджидали Ивана и Алексея? Какие мы веселые были, а, Нинка?! Какие мы с тобой песни пели! (Прислонилась головой к Нининому плечу и негромко пропела.)

Стоит белая береза над зеленою рекой,

Ой, зачем меня ты бросил, мой залетка дорогой?

Нина (тоже засмеялась). Сумасшедшая! Сейчас придет охранник, и нас с тобой выведут!

Тамара (с озорством). Не выведут! Я же все-таки жена директора!

С заводского двора озабоченно выходит Кондрашин.

Нина (негромко окликнула). Иван!

Кондрашин (остановился, заметил Тамару и Нину, удивленно присвистнул). Здравствуйте, красавицы! (Улыбнулся Нине.) Кого караулишь, а? (И тут же, нахмурившись, поглядел на Тамару.) Ты уже была у Алексея или только идешь?

Тамара. Жду. Собрание кончено?

Кондрашин, Кончено. (Помолчав).) Ты не огорчайся, Тамара, но тут такая история…

Тамара (усмехнулась)). Все ясно, можешь не продолжать. Он сейчас у себя?

Кондрашин. Вероятно.

Тамара встает, снова подходит к телефону, снимает трубку.

Тамара, Кабинет Жильцова… Зоя Ивановна, это опять Тамара Николаевна. Спасибо. Алеша?.. Да, я приехала… Я тебя жду внизу, в проходной… Что? (Растерянно поглядела на Нину и Кондрашина, прикрыла трубку рукой.) Он просит, чтобы я поднялась к нему! (В телефон.) А ты не мог бы… Ну хорошо, я сейчас поднимусь. Позвони в охрану, чтобы меня пропустили. (Вешает трубку, секунду помедлив, достает из сумочки зеркальце и губную помаду, быстро подкрашивает губы и оборачивается к Нине и Кондрашину).) До свиданья, милые мои! Мы скоро увидимся! Я иду! Пожелайте мне… Нет, ничего не надо желать! Я иду! (Уходит)

Кондрашин (поглядел вслед, вздохну)), Да-а, трудно ей будет!

Нина. Не труднее, чем было. Может быть, даже легче.

Кондрашин. Так. Ну-с, а теперь, Нина Михайловна, потрудитесь мне все-таки объяснить — кого вы тут караулите? Нет, честное слово, ты, очевидно, считаешь, что я маленький мальчик, которого надо поджидать после школы и провожать домой! После целого рабочего дня, вместо того чтобы полежать, почитать, отдохнуть, ты тащишься в такой мороз на завод… Что за чепуха!

Нина (спокойно). Все сказал? Пошарь-ка, пожалуйста, по карманам — куда ты задевал ключ от комнаты?

Кондрашин (охнул). Нина! Неужели я забыл оставить ключ?! ((Торопливо расстегнул пальто, залез рукою в карман пиджака, вытащил ключ, виновато и растерянно засмеялся.) Действительно, забыл! Ниночка, прости меня, я негодяй!

Нина. Прощаю. Могу тебе признаться, — если бы ты и не забыл оставить ключ, я бы все равно пришла.

Кондрашин. Да? Ну, тогда и я могу признаться — я ужасно, ужасно счастлив, что ты здесь. Мне было бы очень трудно идти сейчас домой одному… Я даже сговорился с Медниковым, что подожду его. Понимаешь, сначала Алексей злился, и мне не было его жалко. А потом у него вдруг стали такие растерянные глаза…

С улицы, с трудом переводя дыхание, вбегает Варя.

Нина. Варвара Сергеевна?

Варя (остановилась). Ох, добрый вечер! Я так бежала… Я была дома у Максима… у Медникова… И мне сказали, что он на заводе, что идет собрание… И я поехала… Я только боялась, что мы можем разминуться… Но я не опоздала, нет?

Кондрашин. Нет. Он должен сейчас выйти. Что-то случилось, Варвара Сергеевна?

Варя. Ничего… Скажите, а он не может выйти каким-нибудь другим путем? Я видела — там многие выходят через ворота.

Нина. Нет, нет, он пойдет проходной… И кстати, передайте Максиму Петровичу, что Кондрашин не сумел его дождаться, потому что его увела домой жена!

Варя (улыбнулась). Хорошо, передам. А чем кончилось собрание, Иван Ильич?

Кондрашин. Много было всякого… Ваш Максим — молодец! Он сам расскажет! (Протянул Варе руку.) До свиданья, Варвара Сергеевна. В будущий четверг — вы знаете? — снова слушается наше дело.

Варя. Я знаю. Я буду в зале. До свиданья. До свиданья, Нина Михайловна.

Нина. Приезжайте к нам, Варвара Сергеевна. Приезжайте в гости, ладно?

Варя. Непременно. Спасибо.

Нина и Кондрашин уходят. И вдруг, уже от самых дверей, Кондрашин, бросив Нину, почти бегом возвращается к Варе.

Кондрашин (быстрым шепотом). А вот такие стихи вам известны?

Варя. Какие?

Кондрашин (торжественно).

Звезды ночи и солнечный свет!

Дней кипучих исход и начало!

Проживи я хоть тысячу лет,

Все равно мне покажется — мало!

Варя. Нет, такие стихи мне не известны.

Кондрашин. Хорошие?

Варя. Плохие.

Кондрашин. Ну и свинство! Ничего вы не понимаете! Варя. А чьи они?

Кондрашин. Мои!.. (Шутливо салютует и опрометью бросается вдогонку за Ниной.)

Варя остается одна. Она садится на ту же скамейку, на которой сидели Тамара и Нина, ждет. Тишина. Потом раздаются громкие голоса, отворяется дверь, и с заводского двора в сопровождении Васеньки Пустовойтова выходит очень возбужденный и усталый Максим.

Васенька. Так что, Максим Петрович, я вам от лица всех наших ребят говорю — мы вам решили оказать поддержку! Выступили вы, конечно, толково… но ведь выступить — одно, а доказать — другое… И тут очень может пригодиться поддержка, правда?

Максим (без улыбки). Правда.

Васенька. Ну, вот мы и решили вам ее оказать.

С улицы звонкие девичьи голоса кричат: «Вась, а Вась, мы уходим. Вася-а-а!»

Максим. Твои?

Васенька (смущенно). В общем — мои! До скорого, Максим Петрович! (Крепко жмет Максиму руку и убегает.)

Варя. Максим!

Максим (обернулся, увидел Варю, нахмурился и тихо спросил). Варя?! Вы откуда?..

Варя (после неловкой паузы). А Кондрашин велел вам передать, что его Нина Михайловна увела домой.

Максим. Жаль! Я с ним хотел… Погодите, зачем вы приехали? К кому?

Варя. К вам.

Максим (махнул рукой, проговорил устало и жестко). Напрасно! Незачем было приезжать! Ничего нового вы мне не скажете… Я все сам знаю… Я знаю, что вы не можете любить такого, как я… И правильно. Сегодня у меня… Ну да ладно — пусть уж всё сразу! (Потер варежкой лоб.) Что-то я устал! Можно мне посидеть минутку рядом с вами?

Варя. А мы не опоздаем на последнюю электричку?

Максим. Нет, нет. (Сел на скамейку рядом с Варей, закрыл глаза, тихо проговорил.) Ох, какое счастье, что вы приехали! А ведь я был уверен, что уже никогда… Я позвонил вам — а вы бросили трубку…

Варя (с хитрецой). А вы бы позвонили еще раз! Вам пятнадцать копеек стало жалко, да? (Побренчала в кармане мелочью.) Я припасла для вас целую кучу мелочи, чтоб вы мне теперь звонили по сто раз в день. Хорошо?

Максим. Варенька!

Варя (помолчав). Очень было тяжко сегодня?

Максим. Очень.

Варя. А Жильцов?

Максим. Ну, он не вошел, конечно, в состав нового бюро. Но боюсь, что это еще не все! (Стиснул кулаки, сказал с прежним ожесточением.) Не ждал я такого… Честно вам скажу — не ждал! Я же за ним, как собака, по пятам ходил, подражал ему во всем — даже бурки эти дурацкие нацепил, каждому его слову верил… И когда я помогал ему в работе над книгой…

Варя (насторожилась). Как это — помогал?

Максим. Жильцов, по сути, дал ведь только основную идею. Он меня вызвал к себе — на этом и началась наша, если так можно выразиться, недолгая дружба, — вызвал меня, показал мне написанные им конспективный и тематический планы книги, пожаловался на то, что он, дескать, очень занят, и попросил ему помочь…

Варя (расхохоталась). И вы помогли?

Максим. Почему вы смеетесь?

Варя. Стойте, стойте, я хочу разобраться! Жильцов показал вам план всей книги. Так? Занимал этот план, вероятно, страниц пятнадцать — двадцать…

Максим. Совершенно верно — ровно двадцать страниц.

Варя. А остальное доделали вы, верно? (Снова расхохоталась.) Круг замкнулся, король оказался голым! (Неожиданно сердито и грустно поглядела на Максима.) Впрочем, милый, и вы в этой сказке играли не слишком красивую роль!

Максим (честно). Пожалуй. Но знаете, он удивительно ловко умел давать понять, что то, что я делаю для него, — такая сущая безделица… И он приходил и давал какой-нибудь совет… У него же все-таки голова, черт его побери! И меня совершенно искренне возмутил Кондрашин, заявивший внезапно свои права!

Варя (задумчиво). Вот как все сложно…

Максим. Да, сложно! (Улыбнулся.) Помните, когда мы кончали школу, мы твердо верили, что нам суждена безупречная и необыкновенная жизнь, в которой ни единого дня нельзя будет ни вычеркнуть, ни изменить. А сколько мы уже натворили ошибок!

Варя (тихо). Что ж, а нам ведь и вправду суждена необыкновенная жизнь. Но мы ее получаем не в наследство, не за красивые глаза, не за чужие заслуги… Мы должны доказать, что имеем на нее право, — мужеством доказать, честностью, добротою, упорством… И пусть в этой жизни будет все — поражения и победы, ненависть и любовь, разочарования и надежды! (Прогудел вдалеке поезд, и Варя прислушалась.) Вот и это, должно быть, — дальние дороги! Чтобы стучали колеса и разносили чай в стаканах с большими подстаканниками… (Улыбнулась и протянула Максиму руку.) Ну что ж, пойдемте, Максим?

Максим (встал). Пойдемте, Варенька!..

Далеко гудит поезд, и ему отвечает громкий и протяжный заводской гудок.

Занавес

(1953)

АВГУСТ

Предыдущая Стр. 10 из 46 Следующая

ПУТИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ (Первое дело)

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕВ ЮРИДИЧЕСКОЙ КОНСУЛЬТАЦИИ

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕДОМА У ЖИЛЬЦОВА

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕЗА ГОРОДОМ У КОНДРАШИНА

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Картина перваяСНОВА В ЮРИДИЧЕСКОЙ' КОНСУЛЬТАЦИИ

Картина втораяНА ЗАВОДЕ

АВГУСТ

Оглавление