Не забудем и про движение так называемых «шестидесятников», которое в национальных республиках принимало временами странный оборот. Первые собрания ранних шестидесятников проходили в киноклубе Киевского института благородных девиц, который большевики переименовали в Октябрьский дворец. Молодые писатели, художники, музыканты, актеры и режиссеры — все встречались в Клубе творческой молодежи. И там впервые появились такие значимые личности, как Иван Дзюба, Евгений Сверстюк, Алла Горская. Очень скоро посиделки молодых творцов приобрели политический оттенок. В 1962 году художница Алла Горская и поэт Василий Симоненко обнаружили в Киеве и его окрестностях, Быковне и Василькове, полигоны НКВД, где в 1937–1941 годах будто бы были расстреляны и захоронены не менее семи тысяч жертв сталинских репрессий.
Параллельно с распространением информации о жертвах репрессий украинские шестидесятники выступали против чрезмерного, по их мнению, присутствия русского языка в общественной жизни Украины, против идеологических ограничений на творчество и так далее, как водится в таких шизоидных кругах. Об идеях независимости как таковой говорить не приходилось, однако движение за гражданские и национальные права непрерывно усиливалось.
Знаковым для первой волны украинских шестидесятников стал 1965 год. В сентябре в кинотеатре «Украина» состоялась премьера фильма Сергея Параджанова «Тени забытых предков» о любви двух молодых людей из враждующих западноукраинских родов. Перед показом фильма выступил режиссер, а после на сцену поднялись литературный критик Иван Дзюба, аспирант Василий Стус, и журналист Вячеслав Черновол. Они объявили присутствующим, что в стране повторяется 37-й год, а представителей украинской интеллигенции арестовывают по политическим статьям.
После их выступления под воззванием с требованием прекратить политические преследования подписались 140 зрителей. Как таковых последствий эта акция не имела, кроме исключения молодых людей из университетов и увольнения с работы, однако именно она стала первым публичным протестом новой национально ориентированной украинской интеллигенции. Вот вам и цветочки усиленной украинизации. Плоды мы уже знаем. Там, где украинство, там всегда кровь и смерть. Бисовы дити!
Поэтому в кулуарах я прохладно отнесся к сентенциям некоторым руководителей, особенной партийных: что мол, не надо педалировать в такое сложное время националистический подтекст и относиться с уважением к украинской культуре. Честно говоря, они меня прямо выбесили. Брежнев внезапно стал хмур и бесстрастен. Отсутствие у него улыбки испугало больше, чем громовые речи. Тогда и пришел черед плану номер два. Никакой Украины не будет!
Так что в завершающем выступлении на второй день я отжег основательно. Проехался и по Грушевскому, вспомнил Петлюру, Бандеру и их сторонников. Не забыл и конкретные персонажи, что раздували рознь между Россией и её южной сестрой, перечислив их по именам. И жестко спросил — почему партийные органы стояли в стороне? И где в это время была советская власть? Почему открытые националисты буржуазного в самом центре республики смело подняли свои головы? Почему они собирают незаконные собрания около памятника Шевченко? К черту, выброшу этого пастуха из школьной программы! Через четверть века его окончательно забудут. Бездарный поэтишка, поднятый на знамена либералами.
Пообещал короче административному ресурсу УССР Кузькину мать, Хиросиму и Нагасаки. Многие из партийных бонз выходили с заседания с серыми лицами. Брежнев ведь всегда слыл человеком донельзя спокойным. И если он сердится, то произошло нечто ужасное. Видимо, о смене руководства у силовиков многие уже были в курсе и сейчас гадали, сколько голов полетит в этот раз. Падение Никиты докатилось и до неньки. Но сначала стоит успокоить Щербицкого. Моя резкая речь его явно напугала. А у меня к нему претензий нет. Зато имеется много предложений.
— Хорошо сидим, товарищи! Как настоящие братские народы.
Машеров поднял брови, затем с легкой улыбкой согласился:
— Так и есть. Даже не сразу заметил.
— Россия, Белоруссия и Малороссия.
Щербицкий не нашелся что ответить на мой глубокомысленный пассаж, Мазуров же с любопытством поинтересовался:
— Почему не Украина?
Я сделал хороший глоток пива. Действительно, очень вкусное. Есть у них бутылочное, в дорогу взять?
— Не нравится мне это слово. Окраина, чего окраина? Как можно республику называть окраина? Шляхта любила так обзывать здешние места. Украина их шляхетского мира. Речи Посполитой от можа до можа. Малороссы всегда были ближе к русским и белорусам, чем к ляхам. Здесь в Киеве начало нашей общей истории. Почему мы используем чужое название?
Новый первый УССР вконец растерялся:
— А как же сейчас быть?
— Работать! Чтобы лет через 10 букву «У» заменить на букву «М». В первую очередь зачистить поле пропаганды и культуры. Мои люди тебе помогут. И не забывай, что в Малороссии, как и в большой России живет много народностей. Зачем вы гордых гуцулов, бойков и лемков записали в украинцы? В Грузии никто не трогает сванов, в России карачаевцев. Все помнят свое изначальное, никого не принуждают. И все знают русский язык, потому что без него в Союзе, да и в мире никуда.
Мазуров уже успел в Москве осознать величие Империи и потому мне поддакивает:
— Леонид Ильич прав. Сеять рознь контрпродуктивно. Нам требуется больше общения друг с другом. Союз трех славянских народов — залог крепости Союза.
Мы все пригляделись друг к другу, мысленно согласившись с доводами белоруса. Так что считай, сговор между нами, уже состоялся. Чуть позже я его оформлю в договоренностях. В Киеве буду еще несколько дней. Впереди не менее интересное и захватывающее мероприятие.
Информация к размышлению:
Владимир Семичастный
А чтобы русским специально отдавалось предпочтение при каких-то кадровых назначениях — да не было никогда такого! Чаще как раз, бывало, наоборот. Помню, когда в 1947 году меня выдвинули на пост первого секретаря ЦК ЛКСМУ, я попытался было отказаться, сказав, что есть же второй секретарь Митрохин, он более опытный и подготовленный для этой должности. Так Каганович мне заявил: «Вот если б он был не Митрохин, а Митрохненко, мы бы его и без вашего совета назначили. Но вы-то украинец, язык знаете. Будем вас избирать». Так я и возглавил комсомол Украины, хотя мне тогда было всего 23 года.
Каких-то открытых, а тем более массовых проявлений национализма на Украине в те годы не было. Имелось скорее пассивное недовольство своим положением — в основном в кругах украинской интеллигенции.
Впрочем, иногда случались странные вещи, которые для меня были просто непонятны. Так, например, во второй половине 60-х вдруг каждый год в мае перед памятником Шевченко в Киеве небольшие группки людей начали устраивать какие-то сходки. Поводом для них служила очередная годовщина перевоза тела Шевченко из Петербурга на Канев. И хотя кучковались там обычно несколько десятков, самое большее — сотня человек, носило это явный характер какой-то демонстрации, причём с откровенным националистическим душком.
Или вот любят говорить о «русификации». А что в русские школы кого-то водили по приказу? Ведь полно было в советское время в том же Киеве школ с украинским языком обучения, но большинство родителей предпочитало давать детям образование на русском языке. Никто их не заставлял и не насиловал — для них это был родной язык. И, между прочим, 99 процентов украинских писателей отдавали детей в русские школы — а почему? Да потому, что рассчитывали устроить их затем в престижные московские вузы — МГУ, МГИМО и т. д. Да и сами эти писатели, тот же Павлычко и прочие, были бы они так известны в стране, если бы их не издавали миллионными тиражами на русском языке?
На независимость Украины. Бродский
Дорогой Карл Двенадцатый, сражение под Полтавой,
слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
«время покажет кузькину мать», руины,
кости посмертной радости с привкусом Украины.
То не зелено-квитный, траченый изотопом,
— жовто-блакитный реет над Конотопом,
скроенный из холста: знать, припасла Канада —
даром, что без креста: но хохлам не надо.
Гой ты, рушник-карбованец, семечки в потной жмене!
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
с залитыми глазами жили, как при Тарзане.
Скажем им, звонкой матерью паузы метя, строго:
скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.
Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире,
по адресу на три буквы на все четыре
стороны. Пусть теперь в мазанке хором Гансы
с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть, так сообща, сук выбирая в чаще,
а курицу из борща грызть в одиночку слаще?
Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит.
Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит,
брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый
отвернутыми углами и вековой обидой.
Не поминайте лихом! Вашего неба, хлеба
нам — подавись мы жмыхом и потолком — не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.
Кончилась, знать, любовь, коли была промежду.
Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом!
Вас родила земля: грунт, чернозем с подзолом.
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Эта земля не дает вам, кавунам, покоя.
Ой-да левада-степь, краля, баштан, вареник.
Больше, поди, теряли: больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза,
Нет на нее указа ждать до другого раза.
С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тарас
Глава 12
20 мая 1965 года Киев. Симпозиум «Новые вызовы 20 века»