'На нас напали злые чехи,
Село родное подожгли.
Отца забрали в первом взводе,
А мать мою в костре сожгли'
Так и во время Великой Отечественной часть чехов вообще добровольцами пошла с Гитлером. В плен попало около семидесяти тысяч чехословаков. Вдобавок во время войны ударными темпами, Чехословакия увеличила в два раза выпуск военной продукции. Третья часть всего вооружения Вермахта было с клеймом Чехии. Ага, освободили вас. В том числе и я, генерал Брежнев. Потому, когда я в сердцах чешским товарищам об этом напомнил, они долго обижались. Но прежде всего были удивлены. Как, мы Это еще помним? Но мы же друзья! Это я еще не упомянул об украденном «Золоте Колчака». К черту чехов! Будем разговаривать со словаками о разделе страны. Ильич еще не забыл их антифашистское восстание в сорок четвертом.
В своё время бывший руководитель западногерманской разведки Рейнхард Гелен прямо признавался, что Чехословакия настораживает страны Запада, ибо она уж настолько солидаризируется с Советским Союзом, что становится его младшей сестрой. В 60-е годы в Чехословакии сконцентрировалось большое количество международных организаций. Пресса, близкая к Пентагону прямо, заявляла, что в то время Чехословакия могла стать как шлагбаумом для Запада, так и коридором, который бы быстро привёл вооруженные силы Западных стран к границам Советского Союза. То есть наши «партнеры» ни на миг не прекращали свою деструктивную работу. А чешские товарищи об этом забывали.
С приходом к власти коммунистов в 1948 году из Чехословакии эмиграции практически не было, и все те, кто добровольно участвовал в «Крестовом походе на Восток», остались в стране, жили и работали. Постепенно в партии и обществе усилилось противостояние среди прогрессистов и консерваторов. Начались разногласия в среде интеллигенции. Особенно пагубную роль сыграло огромное число эмигрантов, которые стали стекаться к тому времени в Чехословакию. В этом деле свою лепту вложил, и «Клуб 231», лидеры которого прямо заявляли: «лучший коммунист — мёртвый коммунист». Появилось целое движение за превращение Чехословакии в нейтральную страну, чтобы Чехословакия объявила свой нейтралитет и вышла из варшавского договора.
И где в это время была их компартия? Почему они такое терпят? Я остался крайне недоволен разговором с чешским руководством и не скрывал этого. За этими придурками постоянный пригляд надобен. Чтобы не наворотили дел, как в том шестьдесят восьмом. Вторжение войск в Чехословакию нам тогда огромным боком вышло. Один раскол коммунистического движения в Европе чего стоил. Но сначала требуется щекотливая работа разведки. Кого сюда послать? Сразу всплывает мысль о скорой встрече с Питоврановым. Наверняка у его в Праге есть свои люди. Мутный товарищ. В будущем о нем противоречивые слухи ходят. Но тем более, это повод держать к себе поближе. Используем и… посмотрим. Решение принято!
Затем мысли сами собой ушли в то будущее, которое для меня прошлое. Есть нечто схожее в настроениях чехов и советских времен Перестройки. Что заставляло его выходить тогда на митинги. Наш человек не хотел постоянно «горбатиться на дядю», а хотел иметь возможность хотя бы подрабатывать частным образом. Хотел уже плюрализма — чтобы выбирать, как в Америке, из двух партий; читать в газетах что-то погорячее, чем отчеты о партийных пленумах и битвах за урожай. Но если все восточноевропейцы, разве что кроме румын, уже имели эти радости в той или иной степени, откуда возникли «бархатные» и не очень революции?
Может, дело в том, что мещанская по сути мелкособственническая мечта наших «братьев» уже к началу 80-х оказалась на грани банкротства. Их мелкотравчатый социализм очень не походил на советский. Например, венгерские реформы шли с середины шестидесятых и к восьмидесятым дошли до «разукрупнения предприятий», массовой сдачи в аренду общепита, распада сельхозкооперативов на индивидуальные хозяйства, малых частных производств и запуска на внутренний рынок иностранной продукции — конкуренции ради.
В Польше на селе доминировал мелкий частник, минимально причесанный под советские идеологические стандарты. Значительный частный сектор сохранялся также в торговле и сфере услуг. Государственной, «советской» была крупная и средняя промышленность. Восточная Германия строила экономику а-ля СССР с небольшими вкраплениями частного сектора, вдобавок ситуация дополнялась непривычной нашему человеку многопартийностью. Благодаря этому разнообразию подходов оказался накоплен огромный теоретический и практический опыт движения к социализму без советских эксцессов 30-х: опыт кооперации, самоуправления на госпредприятиях, альтернативных выборов. Твори, совершенствуй, действуй!
Казалось, какого рожна вам еще надо?
В Польше первые звоночки прозвенели в 70-м. После войны в стране выросли государственные животноводческие комплексы, ориентированные на валютный экспорт. Мелкий частник не мог их обеспечить кормами, поэтому их обеспечивал Советский Союз — по льготным ценам. Никита Сергеевич Хрущев пытался, как МВФ в будущем, обусловить экономическую помощь требованием «структурных реформ» — дальнейшей коллективизации и механизации сельского хозяйства. Однако польские товарищи стояли за своего частника, В итоге все закончилось ничем.
Решительней к данному вопросу подошел Леонид Ильич Брежнев, при котором поставки кормового зерна сократились почти втрое с 3 миллионов тонн до 1,2 миллиона. И ситуация стала выходить из-под контроля — в Польше начались перебои с продовольствием. За перебоями последовало повышение цен, волна забастовок и беспорядки 1970-го в Гданьске со штурмом милицейского офиса и несколькими десятками убитых. Закончилось все отставкой руководства и приходом к власти нового лидера Эдварда Герека, который элегантно разрулил проблему, попросту залив недовольство взятыми в долг деньгами. За десятилетие его правления внешний долг Польши западным государствам сравнялся по размеру с советским. Но зато его поляки жили по сравнению с советскими людьми в сытости и благости. Почти «европейцы»
Однако к концу 70-х цены на нефть выросли, кредиты стали дороже, да еще и надо было отдавать старые. Загнанный в угол Герек решил провернуть знакомый фокус с повышением цен. По стране снова прокатилась волна забастовок и беспорядков. В Венгрии все было не столь драматично. Хотя ситуация усугублялась относительной открытостью экономики и шоп-турами населения в соседнюю капиталистическую Австрию, вымывающими из страны валюту. Оказавшись в долговой яме, венгерское руководство в 1982 году сделало решительный шаг из социалистического лагеря — вступило в Международный валютный фонд, что открывало доступ к новым кредитам. Советское руководство было против. Но было послано. Ко всеобщему удивлению, утершись, проследовало в указанном направлении.
В 1980-м в Польше все вернулось к ситуации бунтов 70-го. С той разницей, что кредитов никто не давал и произошла смычка бунтующих рабочих с либеральной интеллигенцией. Да еще папа римский, будучи поляков под сурдинку постарался раздуть огонь. Восходящая звезда профсоюза «Солидарность» Лех «Болек» Валенса, настаивал на участии в переговорах «правительство-рабочие» еще и «экспертов» из числа столичной интеллигенции, которые носились повсюду с любимой песней про тоталитаризм и реформы. Бастовали едва ли не все и что с этим делать было непонятно.
Затем случился генерал Ярузельский. Встав в 1981 году во главе государства, Ярузельский ввел военное положение, и, казалось, уже распадающийся госаппарат внезапно обрел впечатляющую эффективность. Лидеры оппозиции и многие активисты были «изолированы» на неопределенный срок, армия вышла на улицы, спецслужбы громили типографии и уничтожали тиражи. Волна забастовок пошла на спад, и польская экономика, несмотря на санкции, впервые за долгое время начала демонстрировать какой-никакой рост. Более того, если перед военным положением правящей партии доверяло только 12 % населения, а «Солидарности» более 40 %, то к 1987-му ситуация практически перевернулась — 44 % у правящей ПОРП и 16 % у «Солидарности». Вот так поворот, не правда ли?
Затем что-то сломалось, и в 1987 году Ярузельский вынес на референдум пакет реформ, по сути, означавших сворачивание социалистического эксперимента. Главный его вопрос звучал так:
'Выступаете ли вы за полное осуществление представленной Сеймом программы радикального оздоровления экономики, направленной на значительное улучшение условий жизни общества, если это потребует двух-трехлетнего периода быстрых и трудных перемен?'7
Население ответило вежливым отказом: «за» проголосовало 44,2 %, а попытки протащить либерализацию цен явочным порядком натолкнулись на новый рост забастовочного движения. Казалось бы, сдай назад. Судьбу страны решил диалог — серия неформальных встреч власти и оппозиции (лидеры которой давно вышли на свободу) в 1988 году, увенчавшаяся официальным круглым столом в 1989-м.
Стороны быстро нашли общий язык. Один из членов оппозиционной делегации Яцек Куронь вспоминал:
«Люди, которые участвовали с нами в переговорах, не только не были сталинистами, но и не были даже идейными коммунистами. Это были прагматики, реалисты, понимающие, что принцип централизованного руководства провалился, и теперь надо как можно быстрее и лучше перейти к новому принципу управления».
Недовольных представляли тоже не злые рабочие с заводов и судоверфей, более 50 % делегации были теми самыми «экспертами» с научными степенями и должностями. Стороны договорились о двух вещах. В июне 1989-го должны были пройти выборы в двухпалатный парламент, на которых «Солидарность» получала 35 % мест в Сейме и могла свободно конкурировать за Сенат. А в августе должны была начаться «шоковая терапия» в экономике.
На волне такого «национального единения» и «прогресса демократии» о результатах референдума 1987 года никто не вспоминал. Более того, на предстоящих выборах складывалась беспроигрышная для польских элит ситуация — когда за кого бы ни проголосовали граждане, они все равно голосовали за приватизацию и либерализацию цен, о которых все политические игроки договорились заранее. Солидарность' предсказуемо победила, выбрав все предлагаемые места в Сейме и заняв практически весь Сенат.