Но все-таки кое-что полезное я от бывшего главы Наркомата получил.
— Не верь американским партийным бонзам. Они пешки. Если и вести переговоры, то лишь с деловыми кругами Нью-Йорка. Все финансы мира находятся там. Нувориши из Техаса сильны. Но еще пока не до такой степени. Лет через десять и с ними можно будет решать дела. И вот что еще важно:- вопрос прибыли для американских бизнесменов понятен и ясен. А вот к идеологическому шуму они относятся со скепсисом. Начнешь чепуху нести, они с тобой дела иметь не будут. Предложишь хорошие проценты — они твои!
— Так вы договаривались о ленд-лизе?
— Это Рузвельт их убедил, он умел. Сидя на кресле и больной насквозь, он держал их яйца железной хваткой. Больше так никто не умеет. Жирный боров в Англии думал о себе слишком много и с кресла слетел в мгновение ока. Но все равно нагадить нам напоследок успел. Да и остальное совсем не такое, каковым смотрится со стороны. Как только Красная Армия вступила на территорию стран Восточной Европы, то конфликт наших с союзниками интересов был налицо. Принцип проведения многопартийных выборов на освобожденных землях и формирование коалиционных правительств с фактической ориентацией на Запад предложил в Ялте президент Рузвельт. Он мог быть приемлем для нас лишь на переходный период после поражения гитлеровской Германии. По завершении войны мы у себя в комитете решили, что коалиционные правительства в Восточной Европе долго не протянут, и начали действовать на опережение. А Хрущев чуть все не просрал!
Я внутренне холодею, ведь Молотов возглавлял тогда Комитет информации. Он же с 1947 по 1951 год Комитет являлся главным разведорганом, куда стекалась почти вся информация из-за рубежа по военным и политическим вопросам. Я вспоминаю разговор с Судоплатовым, где он мне подробно рассказал о том, как в 1946–1949 годах принимал участие в установлении послушных нам режимов. В частности, в Чехословакии и Болгарии. Так вот кто на самом деле возглавлял противодействие планам американцев в Европе!
Ставлю кружку на стол и осторожно интересуюсь:
— Вячеслав Михайлович, а у вас случайно не осталось материалов из вашего Комитета?
Молотов снимает очки, долго их протирает. Странно, вблизи он вовсе не выглядит близоруким.
— Леонид Ильич, я понимаю, с какой целью вы интересуетесь. Но и вы меня поймите! Я старый большевик, и мне обидно находится вне партии.
Вот жук! Требует невозможного. В моей реальности его восстановил только будучи Генсеком Черненко, вернув партийный стаж. Но сохраняю лицо.
— Вы знаете, что не я один такой вопрос решаю.
Молотов позволил себе ухмыльнуться:
— Товарищ Первый секретарь, я вижу, что вы можете. Даже Коба позавидовал бы вашим возможностям. Столько лет таиться… В подпольщиках вам бы цены не было.
И смотрит так внимательно, как будто сканером просвечивает. Пора заканчивать разговор. Эта птица высокого полета, людей такого масштаба ни в Президиуме, ни в ЦК или Совмине уже не найдешь. А мне палиться не стоит.
— Хорошо, я постараюсь. Но вы дадите согласие работать на меня.
Вот тут бывший нарком всерьез удивился:
— Кем?
— Посланником по особым делам, — ядовито ухмыляюсь. — С Судоплатовым вместе работать буду. До свидания.
Успеваю заметить открытый рот и уже на улице ржу, как не в себя. Охрана с удивлением оборачивается, но помалкивает.
Иду по тихим коридорам Центрального Комитета, вдыхая буквально стерилизованный воздух, и внезапно боковым зрением замечаю нечто несуразное. Хм, полки! С книгами. Что эти начетники тут держат? Да быть не может! Последний сборник Стругацких, что так и назвали «Мир Полудня». Обложка цветная, качество хорошее. А типография для издательства подобной литературы еще не введена в строй. Где напечатали? Рядом лежат сборники фантастических рассказов и журналы. Интересно…
— Леонид Ильич, желаете что-то взять?
В коридоре остановился Василий Павлович Степанов, еще не так давно заведующий Отделом по связям с иностранными коммунистическим партиями и редактор газеты «Правда». Сейчас он член Идеологической комиссии ЦК КПСС.
— Да просто стало любопытно. Откуда это?
— Какой-то светлой голове пришла мысль устроить тут небольшую библиотеку, создать этакий обменный фонд, — главный редактор журнала «Коммунист» не скрывает улыбки. — Хороший ход, Леонид Ильич. Вы за день сделали больше, чем наша комиссия за многие годы. Мозги у народа прямо на глазах распрямляются.
Даже непонятно, издевается он или иронизирует. Подстреленный лебедь, ему уже все равно. Но люди с опытом мне нужны.
— Вот даже как? Василий Павлович, не желаете ко мне в отдел «П»?
Вопрос застал врасплох. Улыбка у Степанова тут же исчезла. Предложение крайне серьезное.
— Не стар я для такого?
— Вы подумайте и сообщите. Мне обязательно.
У Суслова, как всегда, в кабинете было жарко. Он постоянно боится простудиться. Михаил сидел, сгорбившись за столом, изучая какие-то бумаги, и поднял на меня удивленные глаза:
— Леонид Ильич, ты каким ветром в ЦК? Что-то срочное?
Киваю стоящему в дверях секретарю, показывая жестами, что пусть несет чай.
— Да как тебе сказать. Я вот намедни к товарищу Молотову заезжал. Помнишь такого?
Суслов аж закашлялся и наполовину безумно глянул на меня. С ним точно все в порядке? Надо бы тайком у врачей поинтересоваться.
— И что он хочет?
— Партийный билет!
— Не бывать!
Сказано было так безапелляционно, что я растерялся.
Потом осторожно спросил:
— В партии есть деятели куда похуже. А Молотов много для страны сделал. Несправедливо.
— Ты знаешь мнение партии.
— Но он мне нужен, Миша! Забыл, где он служил после войны?
Секретарь ЦК споткнулся на середине слова, а затем со странным интересом уставился на меня.
— Леонид Ильич, что копать вздумал?
Аж мурашки по спине пробежали. Да что у него тут творится?
— Многое. Считаю, что часть важных для партии сведений утеряна. Потому мы и спотыкаемся постоянно.
Принесли чай, для Суслова какой-то особенный на травах. Он махом выпил половину стакана, потом уже деловито поинтересовался:
— Это для этого ты при себе чекистов держишь? Судоплатова освободил. А ведь на нем кровь.
— И что с того, — ворчу в ответ я. — Мы все замазаны. Революция в белых перчатках не делается! Главное — эффективность и польза для партии и страны. Отлично знаешь, что не для себя стараюсь.
— Знаю, — протяжно вздохнул секретарь ЦК, затем неожиданно соглашается. — Я пробью постановление, и чтобы на Секретариате его согласовали. Но ты мне должен будешь достать бумаги по одному делу.
Еще не понимая, во что втягиваюсь, радостно отвечаю:
— Договорились! Кстати, что там такое страшное на столе. Вид у тебя в последнее время уж больно…
Суслов внезапным рывком пододвигает ко мне лежащие на столешнице документы.
— Смотри! — затем отрывисто и каким-то жалобным тоном добавляет. — Я даже не знаю, что со всем этим делать⁈
Бросаю косой взгляд на второго человека в партии и понимаю, что жалко его дурака. И как он мне неожиданно дорог. Где еще таких кристальных доходяг найти? Умных много, честных нет.
Наверное, трудно представить такую советскую республику, которой предоставляли режим наибольшего благоприятствования, как Грузия. Например, в 70-х республику дотировали на 60 процентов, в то время как, например, Узбекистан вдвое меньше. 60−80-е годы двадцатого века были, возможно, самым беззаботным периодом в истории Грузии: общереспубликанские потребности с избытком дотировались из Центра, денежных мест было много, цвели искусство и спорт, приезжие пили дешевое вино и поражались «несоветской» атмосфере легкомыслия и веселого вольнодумства, царящей в республике. Советскую власть ругали, не понижая голоса. Среди работников основных производственных отраслей (энергетика, железная дорога, морпорты) преобладала доля русских. А вот в сферу услуг (курортный сервис, торговля, внутренние автоперевозки, сфера такси и т.д.) представляли грузины.
В этот период зародился сектор теневой грузинской экономики. Эта деятельность поддерживалась влиятельными «опекунами» из местных и союзных структур. Тамошних цеховиков надежно страховали опасения руководства по поводу возможного обострения ситуации в Грузинской республике. По словам Малхаза Гарунии, экс-члена комиссии партконтроля по Грузии, «подполье» могли прижать лишь для отчетности. И еще показательная картина, отлично характеризующая грузин. В начале 60-х Тбилиси добился от Москвы самостоятельности в региональном распределении союзных дотаций. В результате Абхазия с Южной Осетией реально получали в целом лишь пять — семь процентов средств. В отличие от Аджарии, которой перепадало не меньше 15 процентов: давние турецкие притязания на нее и стратегическая роль Батумского порта для Грузии и всего СССР требовали надлежащей подпитки региона.
Поэтапная либерализация централизованных управленческих функций была воспринята в Закавказье с присущим этим народцам цинизмом. Власти Грузии после 1953 года шантажировали центр тем, что не смогут контролировать ситуацию, если не будет увеличиваться финансирование республики. Москва была вынуждена выполнять их запросы во всё в большем объеме. А местные деятели уже не опасались «сталинских» мер против проявлений национализма, антисоветизма, тем более против фиктивных рапортов о перевыполнении пятилетних планов. Ситуация в республике становилась неуправляемой.
Статистика Госплана СССР это подтверждает: совокупный стоимостный объем потребления товаров и услуг в Грузинской ССР в 60–80-х был вчетверо, а то и впятеро больше производства товаров и услуг в самой Грузии. В РСФСР тот же показатель не превышал 70 процентов. Средний уровень зарплаты, пенсий, стипендий и соцпособий в советской Грузии был минимум на 20 процентов выше, а розничные цены и тарифы — на 15–25 процентов ниже российских.
В структуре занятости в производственных отраслях доля русского трудоспособного населения в республике превышала 60 процентов, а грузинского — едва достигала 30 процентов. Зато в сфере услуг (торговля, медицинское и курортное обслуживание, стройбригады, межрайонные перевозки грузов, такси, доставка продуктов и т.п.) русское трудоспособное население было представлено лишь 25 процентами, грузинское — вдвое большей долей.