своих воспоминаниях Маршал Советского Союза В.И. Петров, чья служба была в основном связана с Дальним Востоком.
«В истории Вооруженных Сил, — пишет маршал Петров, — конец шестидесятых и семидесятые годы были периодом возрождения войск Дальнего Востока и Забайкалья. Одновременно с многими оргмероприятиями проводилась бурная работа по обучению войск и оперативной подготовке штабов. Были приняты важные решения по оборудованию театра военных действий, в том числе строительству БАМа, портов, аэродромов, складов, баз, по освоению северной воздушной трассы, созданию промышленности военного назначения. Во всех этих делах принимал активное участие Сергей Леонидович.
К концу шестидесятых годов по поручению министра обороны Сергей Леонидович с группой генералов и офицеров облетал северную трассу от Мурманска до Анадыря, решая проблемы ее развития как второго воздушного пути на восток. Я (В.И. Петров командовал тогда войсками Дальнего Востока. — Ю.Р.) вылетел встретить его на полуострове Шмидта, но по условиям погоды остановился в Анадыре. Ночью мне докладывают, что самолет Соколова приземлился на аэродром полуострова Шмидта в крайне нелетную погоду. Я немедленно ему доложил, что аэродром Анадырь закрыт, сильный ветер.
К вечеру следующего дня ветер стих, мы приняли его самолет. После официальных приветствий и представлений он потребовал вертолет, чтобы побывать на ряде позиций ЗРВ (зенитно-ракетные войска. — Ю.Р.) дивизии ПВО страны. На мое предупреждение, что светлого времени осталось мало и мы не успеем облететь позиции, ответ был непреклонным: "Хотя бы на одной из них, но побываем".
Через 15 минут мы были на позиции дивизиона. Первый вопрос командиру: "От кого и по каким средствам вы получаете оповещение о воздушных целях и соответствующие команды?" Соколов потребовал продемонстрировать проход команд и сигналов с КП командира дивизии на позиции дивизионов. Возвратясь, поднял одну авиаэскадрилью по тревоге и приказал удалиться вглубь океана на 100 км, сделать разворот и обозначить нападение авиации противника на аэродром Анадырь. Вторая авиационная эскадрилья осталась на аэродроме, новой задачи не получала. С получением сигналов от РТС о целях была поднята и вторая авиационная эскадрилья. Она не успела произвести взлет, как была подвергнута удару.
— Делайте сами вывод, — обращаясь к комдиву, сказал Сергей Леонидович.
Когда я предложил ужин, Соколов возразил:
— Нет, мы еще побываем на КП дивизии, послушаем начальника гарнизона...
— А завтра? — спросил я.
— Полетим в Провидение (т.е. 500 км назад), подготовьте Ил-14. Вылет в 7 утра...
В Анадыре мы посетили арсенал в подземном сооружении протяженностью более полутора километров. Сергей Леонидович решил пройти пешком. Он любитель быстрой ходьбы, и я, еле успевая, вспомнил, как Суворов подвергал новичков-офицеров испытанию на выносливость, приказывая его сопровождать, и намеренно шел напрямую через заборы, овраги и дворы, легко их сам преодолевая...
Помню и то, как в конце семидесятых годов на учения в Монголии Сергей Леонидович прибыл в 30-градусный мороз в шинели, фуражке и в этой же одежде находился все 10 дней. Мы удивлялись его выносливости и богатырскому здоровью»[327].
С 1980 г. С.Л. Соколов значительную часть времени проводил в Афганистане, куда, начиная с 25 декабря 1979 г., был введен значительный (хотя и называвшийся ограниченным) контингент советских войск. В качестве руководителя оперативной группы Министерства обороны маршал оказывал помощь командованию 40-й армии, а также выступал неофициальным советником руководства ДРА, рекомендуя, как строить национальные вооруженные силы и организовывать боевые действия.
В 1981 г. Соколов разменял седьмой десяток и, вероятно, уже подумывал о группе генеральных инспекторов, в которой пребывали ушедшие от активной службы маршалы и четырехзвездные генералы. Однако неожиданная кончина в декабре 1984 г. Д.Ф. Устинова, последовавшая к тому же в пору недолгого правления дряхлого генсека К.У. Черненко, поставила Политбюро перед выбором: опереться на давно известного военачальника или назначить кого-то нового, помоложе. На резкие шаги руководители страны, чей средний возраст также перевалил за 70 лет, не решились. Так маршал Соколов стал первым лицом в Министерстве обороны.
В отличие от своего предшественника Устинова, намного лучше знавшего проблемы ВПК и отдававшего «оборонке» свое приоритетное внимание, Сергей Леонидович серьезно занялся вопросами боевой готовности, оперативной и боевой подготовки войск и штабов. Оборонная промышленность получила больше самостоятельности, но меньше поддержки, чем при Устинове.
Общим же для обоих руководителей было стремление к поддержанию паритета и состязательности в военной области с главными соперниками Советского Союза и Варшавского договора. Причем первый видел основной путь обеспечения безопасности и предотвращения войны в создании современного вооружения и наращивании его количества. Второй — в создании группировок войск, в повышении их ударной мощи, мобильности, боеспособности.
Сергей Леонидович, конечно, был человеком старой закваски. Сформировался и на высших должностях трудился в годы «холодной войны», сопровождавшейся острой конфронтацией с США и НАТО. Привык к порядкам, утвердившимся в Вооруженных Силах после Второй мировой войны, когда военное ведомство не знало отказа в ассигнованиях на оборону, и лозунг «народ и армия едины» не вышучивали, как это стали делать в перестройку, а наполняли реальным содержанием. «Если была потребность в офицере, который сможет управлять функционированием армии без катаклизмов, — характеризовали Сергея Леонидовича авторы вышедшей на Западе книги "Советское военное командование", — то Соколов был правильным выбором»[328].
Но катаклизмы в стране нарастали, общественные процессы убыстрялись. Для перемен, валом поваливших с момента прихода Горбачева в 1985 г. к руководству страной, Соколов подходил мало. Не видели необходимости в коренной ломке военной сферы и многие его сподвижники. Своим первейшим долгом представители высшей военной элиты считали поддержание военного паритета с Западом. Они не могли игнорировать неприкрытое стремление администрации Р. Рейгана достичь военного превосходства над СССР. С начала 80-х гг. военные расходы США превысили 640 млрд. долларов, а в 1985—1989 гг. должны были составить, как объявил официальный Вашингтон, 2 трлн. долларов — почти столько же, сколько было израсходовано на эти цели за 35 послевоенных лет.
Но чем дальше, тем больше твердая позиция высших военачальников шла вразрез с замыслами и хаотичным стилем нового политического руководства во главе с Горбачевым. Генерал армии А.Д. Лизичев воспоминал: «Новый генсек еще не имел четкой программы в области внешней политики страны (а имел ли он ее вообще? — Ю.Р.) хотя и выражал недовольство тем, что в ней отсутствовали динамизм и стратегический простор для широкого маневра с целью перелома опасного противостояния СССР и США и изменения общей напряженной международной обстановки. "Новое мышление" только зарождалось. Оно проявилось в полной мере, когда с поста министра иностранных дел ушел мудрый А.А. Громыко и его место занял Э.А. Шеварднадзе, готовый без особых возражений осуществлять на практике указания Горбачева во внешней политике.
Поскольку инициативы по военным вопросам, исходящие от Горбачева, — продолжает генерал Лизичев, — не всегда были достаточно продуманными, между членами "тройки" — министр иностранных дел Э.А. Шеварднадзе, министр обороны С.Л. Соколов и курировавший оборонную промышленность Л.Н. Зайков, — которая в рамках Политбюро занималась вопросами переговоров с США по ядерным и обычным вооружениям, начались споры. Сергей Леонидович принципиально отстаивал интересы наших Вооруженных Сил и соответственно страны. Шеварднадзе готов был пойти на недопустимые уступки США, а Зайков по негласному поручению Горбачева чаще всего выступал как арбитр»[329].
«Дело стало принимать порой характер открытых стычек на Политбюро между министром обороны маршалом Соколовым и Шеварднадзе», — подтверждает и А.Ф. Добрынин. Это не устраивало ни генерального секретаря ЦК, ни министра иностранных дел, которые, фактически единолично определяя внешнеполитический курс страны, сдавали американцам в ущерб СССР одну позицию за другой.
Убрать с пути «несговорчивого» министра обороны помог немец Руст. Причем помог настолько вовремя для перестройщиков, что в печати неоднократно высказывались предположения о хорошо спланированной и удачно осуществленной провокации. Дежурный генерал Центрального командного пункта Войск ПВО генерал-майор С.И. Мельников, несший службу на ЦКП в момент пролета Руста, рассказывал позднее: бывший председатель КГБ В.А. Крючков в доверительном разговоре признался ему, что «лично готовил эту операцию по указанию Горбачева»[330].
Честно говоря, факт такого признания со стороны главы советской госбезопасности вызывает сомнение, учитывая большую разницу в служебном положении двух генералов и их принадлежность к разным ведомствам. К тому же Крючков не был склонен к каким бы то ни было откровениям, тем более такого рода. Но если и не было такого признания, очень похоже, что сам факт провокации имел место.
Вот почему трудно согласиться и с точкой зрения бывшего первого заместителя председателя КГБ СССР (а в дни описываемых событий — первого заместителя начальника советской внешней разведки) генерал-полковника В.Ф. Грушко, который считал, что версия, будто полет Руста спланирован в самом Советском Союзе для устранения министра обороны, была выдвинута Западом, но «это было, конечно, чистой спекуляцией»[331]. Следователь КГБ, которому был поручен разбор дела, пришел к выводу, что Руст с самого начала действовал в одиночку, а летел по купленной в обычном книжном магазине карте, изготовленной в ФРГ на основе тех, которые существовали в вермахте до и во время Второй мировой войны. И генерал Грушко согласился с таким выводом.