Под пилотским сиденьем растекалась маленькая лужица крови.
Глава 10
Перерождение. Егор Санин идёт напролом.
Я стоял возле Светки, лежащей на сухой траве, и не знал, что делать.
Одинцова тихо хрипела, выталкивая через губы последние кровавые пузыри. Плотная тёмно-зелёная рубашка ещё прятала разлившуюся кровь, задранный край открывал рану в боку, совсем не большую. Дырочка. Через которую стремительно уходила жизнь.
– Что мне делать?!
– Сумку тащи!
Быстро полез в салон.
Ани уже скинула куртку и наклонилась над подругой. Проверила пульс, внимательно посмотрела на входное, что-то потрогала:
– Скорее всего, лёгкие пробиты, оба, и это далеко не всё, Гош…
Бросив рядом с медиком групповую аптечку внушительных размеров, я, словно конченый идиот, понимающе кивнул и присел на корточки рядом. И на земле кровь. Армянка продолжала колдовать над смертельно раненной.
«Смертельно, смертельно, и не надейся на чудо! Ничего вы тут не сделаете, слышишь, Санин? Ни-че-го», – это пророчество буквально витало в воздухе. Мне стало понятно, что спасти её действительно не удастся. Задыхается Светка без кислорода, синяя венозная кровь уже окрасила лицо в мертвецкий цвет.
– Дышать не может, – прошептала Ани.
– Что? – еле расслышал я. – Свет, ты брось умирать! Сейчас обколем, забинтуем и понесем к дороге! Машину возьмём! Больницу найдём, ты держись давай!
«Не истери, Санин, ты что, тупой?»
– Вытащим её, Ань? Да ты скажешь мне, что нужно делать?! – Личное обязательство во что бы то ни стало спасти весь экипаж словно толкало под танк. Да хоть бы и под танк! Под что угодно!
Медик внимательно посмотрела мне в глаза.
Что ты так смотришь! Хоть моргни!
Су-ука-а! На глазах навернулись слезы – горячие, жгучие, словно кислота, мне мучительно хотелось разодрать веки грязными руками.
Отворачиваться и не подумал, внутри честное.
Ани ломала ампулы и что-то вкалывала, торопливо доставала бинты, склянки и какие-то большие белые салфетки, броском расстелила на земле кусок клеёнки, на который и вывалила содержимое сумки. Блеснул хром медицинской стали, звякнул металл о стекло. Суетилась как могла.
Су-ука-а! Неужели всё это страшно хирургическое железо не может помочь?
– Может, искусственное дыхание пора? – посоветовал я и заткнулся.
Какое, на хрен, дыхание!
Напарница, обняв подругу за голову, что-то шептала Светке на ухо. Без слёз. Потом показала куда-то вдаль, словно разговаривала с совершенно здоровым человеком.
Хрип затихал, и теперь я плакал навзрыд.
Не выдержав, всё-таки отвел глаза, кулаками растирая слёзы в серые потёки. Прижал голову к прохладному металлу корпуса.
Здесь, в Болгарии, куча малых грунтовых аэродромов. В Алтеницах, Самуиле, Антмове… Я же как штурман предложил именно эту, смертельную. И этот случайный выбор, сделанный в страхе, бездумно, тяжким грузом мне придётся нести всю жизнь. Семь пулевых отверстий в чёрном с золотом фюзеляже: шесть ближе к хвосту, две пули пришли почти сразу за спинку моего кресла. И лишь одна – прямо напротив пилота. В бок, под поднятую к штурвалу руку, почти под мышку.
Ани продолжала мучить неподвижное тело. И вдруг выпрямилась.
Я встал и выплюнул на землю накопившуюся во рту кровь с прокушенных губ.
– Как же она смогла посадить машину?
– Смогла, потому что профи, Гош.
Она села на корточки и прикрыла разложенные инструменты салфеткой.
Таков расклад. Между прочим, и ты его сложил, Гош.
И тут же Ани со злостью рявкнула:
– Какой расклад, такое может произойти в любой момент! С тобой, со мной, с любым! Здесь капельницы нужны, переливание, кислород, да куча всего! Хирургия! Операционная нужна, прямо сейчас! Я ничего не могу сделать с таким ранением, понимаешь ты это, чурбан?! Ничего!
Поднявшийся южный ветер взметнул над взлётной полосой бурую пыль, испуганно задрожали кустки жёлтой травы, проросшей в стыках старых бетонных плит. Запустенье…
– Ты тоже профи, Ань. Тут только один непрофессионал.
Вздохнув, сел на землю и закурил.
– Гош, может, коньяк? Даже нужно. Нам жить надо.
– Надо, – кивнул я тупо.
Тёплый ароматизированный этил чуть-чуть помог, на какое-то время отупляя ещё больше. Химия, чего там… Однако действие его длилось недолго, горячие мысли и злой адреналин пережигали спирт – словно воду пил.
– Мне прикури.
Два пластиковых стаканчика прислонились к правому колесу.
Рядом – накрытое курткой тело.
Взяв из моих рук дымящуюся сигарету, подруга выпила залпом, сплюнула тягучую слюну, посмотрела на маленькие наручные часы и сказала почти буднично, словно воспользовалась затянувшейся паузой в спокойной беседе:
– Представляешь, крови хочется! Чтобы струями во все стороны летела, это дикость, нет? Ладно… Машину искать надо, Егор. Пойдём искать лопаты. Похороним нашу девочку, и в путь. Хочешь, я в диспетчерскую схожу, там должен быть инструмент?
– Должен быть, – опять подтвердил я, думая о своём. Это я был должен! Думать и предугадывать по-звериному. И сейчас должен.
«Опять лопаты… Тележка, блестящая никелем. Господи, как давно это было! Страшный ты опыт приобретаешь, Санин».
– Куда собралась? Здесь будь… Ты права, Ани, мне тоже хочется крови.
И мы, присев рядком, мрачно замолчали, нахохлившись, словно главные двоечники планеты. Хлопнули ещё по одной. Минуты через три Аньча что-то вспомнила и совершенно не к месту, как мне показалось, спросила:
– Ты знаешь, что такое генетический дрейф? Школу помнишь?
Дрейф? Какой, в задницу, дрейф? Мне совершенно не хотелось вспоминать о чём-либо или о ком-либо. Только о Светке с голубыми глазами. Ну, долбаная ты, жизнь! В глазах опять защипало, как человеческие слёзы могут быть такими ядовитыми?
– Не медик же… А школьную биологию я забыл в тот момент, когда получил оценку в аттестат, – сказал устало и начал разминать ещё одну сигарету.
– Генетический дрейф, или дрейф генов, – это такое изменение структуры генов в популяции, вызванное не отбором, мутациями или миграцией, а случайными причинами. Статистикой. Бывает, что дрейф генов в итоге ведёт к формированию свойств, помогающих популяции приспособиться к окружающей среде. Постепенно, незаметно, вроде по капельке… А особи начинают отличаться. И это помогает популяции в целом, давая новые шансы.
– Ты это к чему?
Подруга пожала плечами.
– Мы меняемся, Гош, слепой, что ли? Конечно, биологический дрейф генов тут ни при делах, это просто ассоциация. Что-то копится, воздействует.
Я вздрогнул.
То, что сказала сейчас Ани, послужило последним толчком.
Меня не учили выживать. И воевать выживая. Меня учили работать, качественно и с полной отдачей, выдавая отличный продукт. Для всего остального были армия и полиция. По инерции я до последнего момента продолжал жить подгосударственно, на базовые способы существования не повлияло даже появившееся оружие. Ибо человек Государства и должен быть таким – послушным мастером своего места, умеющим лишь вовремя вызвать полицию. Всё остальное – не его собачье дело.
Узкоспециализированным подданным он должен быть, а не универсалом-чингачгуком, они и добрые опасны. С плохими же чингачгуками должна разбираться исключительно государственная кавалерия, за самоуправство посадят.
Теперь всё обстоит иначе.
Щёлк! В голове вместо ошеломляющей пустоты возникало нечто живое, активное, требующее немедленного действия и не терпящее никаких препятствий на пути к выбранной цели. Маркос-спаситель, говоришь? Родное МЧС, по которому ты так скучал, остатки государства, которые подсознательно ищешь?
Выкуси!
Сам давай!
В небе над ними высоко кружила стая местных ворон, кормились, поди, в пригородах… Эти дикари выживут. А домашние голубки да гусочки – вымрут, просто потому, что они домашние, сожрут их вскоре голодные коты. Поздно быть домашним, пора быть диким по-честному, не в эрзаце.
Если уж грека решил сунуть в реку руку, то в сильной волосатой лапе должен быть зажат старинный окопный нож с развитой шипастой дужкой, надёжно защищающей пальцы, а движения греки быстры и уверенны, дабы сразу подколоть речную гадину. Вот тогда он настоящий грек! Тот ещё, былинный, с квадратиками на прессе и гордым носом. А не дрозд позорный.
– Пошли, – спокойно сказал я, подхватывая прислонённый к борту карабин. – Бери своё, а мне скинь рюкзак, будь ласка.
– Зачем тебе рюкзак, диспетчерская рядом?
– К избе пойдём, откуда стреляли. Там и лопаты возьмём.
– Го-ош… Ты меня пугаешь! – крикнула она из салона. – Может, ещё коньячку?
– Неохота больше. У этого чёрта есть автомат, надо забрать, – сказал я просто, краем сознания отметив, что не слышу в своих мыслях и миллиграмма пафоса. – Дальше по земле пока поедем, а это дело такое, сложное.
– Да постой ты, куда разогнался!
Я что, уже иду? Точно, в движении.
И это нормально.
Табличка была достаточно информативна, на четырёх языках.
– Тут есть пещера, – тихо сказала Ани. – Местная достопримечательность.
Я кивнул и огляделся вокруг. ВПП отсюда не видно, хотя расстояние плёвое, меньше двух километров, если по кратчайшему пути. Мы двигались полем, напрямик. Правда, я немного ошибся, так что вышли чуть правее.
– Так… Пещера Орлова Чука, найдена местным чабаном, пасшим неподалеку овец, в 1941 году. Переводится как «Орлиная вершина». Одна из интереснейших природных достопримечательностей, вторая по протяжённости в Болгарии. До города Русе сорок километров к северу, до посёлка Две Могилы – десять. Безумное имечко, как там только люди живут!
– И мы бы жили.
– Что сказал? – не поняла подруга.
– Говорю, в этой Могиле тоже ВПП есть, правда, грунтовая, а не бетонка. А я не стал.
– Что не стал? Гош, не говори загадками!
– Светлане не стал говорить, названия испугался. Сели бы в Могилах, и девочка была бы жива.