Угум. И спрятаться засадникам негде будет, и обзор хорош. Минус тоже есть: если уж запрут, то останется только вниз прыгать, ломая бошки и ноги.
– Закручивайтесь, мадам, поехали.
Эх, опять не посмотреть мне на речку Хероту, ну что за лажа…
На подъезде к улице Гоголя Линна плавно заложила левый вираж, увеличила скорость на выходе, поднимая машину на нижнюю эстакаду. Там «Диско» накренился в длинном повороте, мимо пролетели красные крыши домов, потом джип выровнялся и резво помчался по прямому участку эстакады к главному кольцу. Маленькие домики проводили нас взглядом и скрылись из вида.
Вот уж где был настоящий постапокалипсис…
Здесь абсолютно все воспринималось немыслимой дикостью – навсегда затихшая широкая белая лента высокотехнологичного бетона, поднятая высоко над землей, огромные опоры эстакады, гигантские разноцветные кольца над трассой – символы Олимпиады. Старый добрый Адлер, весь в маленьких ярких крышах мини-гостиниц, в зелени декоративных садов и редких рощ на незастроенных участках драгоценной земли, даже после смерти казавшийся живым, остался внизу, под нами. Здесь же царило бездушное – холодный бетон и жесть отбойников.
И ни одной машины на рукотворной высоте, никакого движения на свежевыстроенной долгожданной магистрали, призванной удобно доставлять людей к месту и спасать их же от бесконечных былых пробок. Что тут было? Наверное, в самом начале менты перекрыли дорогу: кто влип, тот успел съехать, а новых борзых уже не нашлось.
Опять крутой правый поворот, уже вниз. Ай!
Пожалуй, надо пристегиваться, нос расшибу, резво госпожа Литке рулит. И тут мы увидели машину, которая осталась.
У массивного отбойника на эстакаде стоял одинокий черный «Додж-калибр».
– Стопимся, шеф?
– Тормози.
Что мы тут забыли, блямба?.. Ничего, для начала считаем, что просто так встали.
Знаете, в таком пейзаже даже один автомобиль вызывает невольную оторопь, ведь ты после спокойной езды в пустоте моментально привыкаешь к мысли, что никого тут нет, путь был закрыт, эстакада стерильна. И вдруг из-за поворота выплывает силуэт…
Полминуты мы сидели молча, мрачно смотрели по сторонам в открытые форточки. Отметил идеально чистый воздух. И никаких вам выхлопов, привыкайте. Весна. Совсем скоро жаркое солнце начнет нагревать и размягчать асфальт, испарять остатки красок, к амбре добавится гнилая вонь неубранных отходов… Бр-р, и представлять не хочется!
На счастье, пока здесь командует морской бриз либо прохладный чинук, сваливающийся с хребтов. Так, вслед за канадцами, называет один знакомый норильчанин холодный ветер, падающий вечером с плато Путорана в глубокие озерные долины.
Ну что, начинаем… На всякий случай достав из кобуры пистолет, я покинул недовольно замерший джип, еле слышно щелкавший остывающим двигателем, и пошел к брошенной машине.
Слишком пусто вокруг, слишком тихо. Какая, к лешему, засада, да здесь каждый чих эхом отдается! А ведь спрятаться действительно негде, права баба. Медленно подошел, заглянул через слабую тонировку на водительское место. И сразу же отпрянул, тряхнул головой.
– Есть? – крикнула Линна в форточку.
Я молча кивнул. Мужик. Один.
– Что делать будем? – спросила она, собираясь выходить.
– Сиди пока здесь, наблюдай, держи стороны, – решил я и полез в багажник.
Схватил любимую красную фомку, прикинул на руке – маловато будет, подумал и взял лом, большой такой, увесистый.
Хоронить всех встречных я не могу и не буду, жизни не хватит. Хоронить сейчас надо своих, клановых, врагов убитых и всех тех, на ком душа зацепилась, с кем судьба свела впрямую. Такое понятие я вывел, не знаю, по кресту это будет или отмаз. Мне кажется, что это единственный выход, единый способ и с ума не спрыгнуть, и человеком остаться. И никаких рефлексий. Хотя нет, а это что, Гарик? Ты вот что сейчас делать будешь, не рефлексия, скажешь?
Бац! Бац! Хрусть!
Тремя сильными ударами лома я смял невеликое заднее стекло «калибра», зачем-то пожалев машину – стильная штучка, – пнул по паучьим разводам ногой в высоком ботинке, пробивая остатки стекла, и сразу отбежал, вонь страшная. Ух!
Бац! Опять ломом. И сбоку пару раз, для верности.
Хоронить я тебя не смогу, пацан, ты уж прости, негде и некогда, сам видишь, такие времена настали. Но и оставлять человека навечно гнить в закупорке, постепенно превращаясь в страшную слизь, заставить напоследок мариноваться в этой герметичной, высококачественной консервной банке американского производства я не буду, не должно быть так, неправильно это.
– Заводи пока!
Фу, мля! Зажал нос. Близко мы встали, не рассчитал, и это тоже опыт, вернее, его нехватка. А почему повязок заранее в аптеке не набрал, а? Опять не подумал… Тогда терпи.
Бамц! Бамц! Все, не могу больше терпеть, задохнусь. Ну что, так пойдет? Пойдет. Глядишь, внутрь скоро пролезут пообвыкшиеся падальщики, звери да птицы, растащат по кусочкам, превратится человек в землю, даст новую жизнь, обернется деревом, или цветком каким. А не слизью.
– Поехали дальше, Линна.
– В аптеку заехать надо будет.
– Я тоже подумал…
Какая умная у нас рейд-группа. Задним числом.
Опять под колесами зашуршал асфальт, жестковато идет «Диско», шумно в салоне, резина стоит далеко не трековая, зубастая. Джип побежал по прямой. Черт, надо же, за этим страшным приключением я забыл глянуть на море, как там «Тунгус», где мужики идут! А теперь поздно, отсюда уже не видно, мы спустились вниз, на основную магистраль Адлер – Сочи, такую же бетонную ленту пустых полос, пыльных разделителей и свеженьких разметок. Миновали новый железнодорожный вокзал – вспомнились телевизионные восторги: как ждали его люди, как открывали, сколько гармошек порвали!
И кому теперь все это останется?
Слева начался жилой микрорайон «Голубые Дали», ага, скоро потянется Курортный городок, знаменитый на всю страну «Курятник». Справа мимо проносилась высокая бетонная опорная стенка, слева – ряды кипарисов. Пустые магазинчики, остановки, ларьки курортных товаров… А широченный разделитель тут, не перепрыгнешь!
Следующая встреча была еще более страшной.
– Человек справа! – крикнула Линна, останавливаясь прямо по центру дороги.
Я высунулся в люк, посмотрел в бинокль. Быть такого не может!
– Посмотри сама, – протянув ей бинокль, я взял фотоаппарат.
Посмотрев в оптику, Линна молча воткнула передачу, почему-то прошептала:
– Ох-ох… Гарик… Поехали потихоньку.
Сбоку стоял отель «Олеся» – белое здание с зеленой крышей, кажущееся огромным игрушечным домиком. Входная дверь распахнута. Бывал, бывал… Там внизу есть неплохой ресторан с китайской кухней, сидели пару раз. За зданием большой уютный дворик с деревянными хижинами, а сразу за отелем – перекресток, дорога в горку, остановка маршруток.
Прямо на обочине, у крошечной и кривой будки остановки, игнорируя штатную скамейку, на раскладном стульчике неподвижно сидела пожилая женщина в тяжелом черном платке. Странная. Смотрит прямо перед собой, нас не слышит или не хочет слышать. Перед необычной сиделицей на деревянных и картонных ящиках стояли небольшие разнокалиберные банки и бутылки. Чуть дальше у обочины припарковались две брошенные легковые машины: серебристая «Приора» и старенькая белая «Калдина», двери обеих открыты нараспашку.
На этот раз спешились оба, причем Линна пошла первая, отжав меня в сторону. Но пистоль у нее был наготове.
– Здравствуйте, бабушка, – осторожно поздоровалась Лидия Аркадьевна.
Абхазка подумала, пошевелила морщинистыми пальцами, словно перебирая невидимые четки, медленно повернула голову в нашу сторону, ни секунды не задерживая взгляд на большом джипе, легонько хлопнула сухой ручкой по картонной коробке – бутылочки чуть звякнули.
– Бери, красавица. Все за пиисят! – громко сообщила она неприятным резким голосом.
Мы реально подвисли.
– Чего бери? – машинально спросила Линна.
– Аджика, ткемали, все за пиисят, – пояснила бабка для тупых.
Некогда вытащенные из отключившегося холодильника приправы явно отстоялись на жарком весеннем солнце. Гадость какая, уже зелеными стали от кислоты и плесени.
Я кашлянул, не зная, что тут можно предпринять.
– Мужчине своему вина возьми, женщина! Хорошего, домашнего, «изабелла» это, прошлого года, лучшего вина ты в Адлере не найдешь, совсем не вру! – тут она расстроенно вздохнула: – Все за пиисят…
Медленно обойдя сумасшедшую торговку справа, я заглянул ей за спину, потом внимательно осмотрел местность. Вроде никого поблизости не видать, но поглядывать стоит, ситуация слишком необычна.
К встрече с отшельниками и сумасшедшими морально я был готов, не раз сталкивался по жизни. Но в наших краях сорвавшие планку отшельники почти всегда неконтактны, молчаливы, ни к кому не лезут и вообще, часто уходят в тайгу.
А здесь… у дороги сидит. Торгует.
Такие люди чрезвычайно ревнивы к нарушению границ самоопределяемых угодий, относясь к любому пересечению невидимых линий, как к проникновению в некую зону безопасности. Они категорически не любят, да и не могут внятно говорить о своем прошлом, охотно и заученно врут, озвучивая наивные причины собственной исключительности. Они не любят долговременных или слишком близких соседей, вплоть до того, что угрожают неприятностями каждому. И это отнюдь не пустые угрозы.
В одинокой старости, тем более, находясь, как сейчас, без экономической или идеологической подпитки, они полностью утрачивают интерес к жизни, перестают заниматься примитивным самообслуживанием. Любой пришлый их пугает, а они пугают людей своим диковатым видом. Они – окончательно чужие.
Впрочем, это самонадеянные мысли, может, именно такие и нужны новому миру.
Общество не нуждается в них, как и общество цивилизованных людей не нужно «чужим». Ведь рано или поздно в полуразрушенной голове вызревают собственные правила поведения, существенно отличные от привычных нам и более всего похожие на нему