к невозможности их взаимодействия, требующего для своего осуществления, чтобы одно тело было обязательно активным, а другое пассивным. Аристотель сравнивает две противоположные точки зрения: для взаимодействия необходимо подобие (1) и для того, чтобы взаимодействовать, тела не должны быть подобны (2). Критикуя обе точки зрения, он формирует свою синтетическую позицию. Вывод Аристотеля чрезвычайно точен и конкретен: «Необходмо, чтобы агент и пациент (τό ποιοῦν καί τό πάσχον) были бы подобными и тождественными по роду, но неподобными и противоположными по виду» (там же, I, 7, 323b 32–34)[40].
Сравним это общее правило взаимодействия, предложенное Аристотелем, с требованием Платона, налагающим запрет на взаимодействие тел, принадлежащих к одному и тому же роду. В «Тимее» Платон говорит, что «никакой подобный и тождественный самому себе род не может ни понудить к изменению такой же род, ни принять от него какие-либо изменения» (Тимей, 57а 3). Тела в своем поведении «используют» это правило запрета: «Когда какой-либо иной род, охваченный огнем, рассекается лезвиями его граней и остриями его углов, этому роду достаточно иринять природу огня, чтобы его дробление прекратилось» (там же, 57а 1–3). Мы видим, что точка зрения Платона на условие взаимодействия отвергается Аристотелем, как и противоположная ей точка зрения. Позиция Аристотеля предполагает использование родо-видового принципа классификации и схемы противоположностей. Эти моменты отсутствуют у Платона. Действительно, мы уже говорили, что схема противоположностей несовместима с математическим, точнее, геометрическим, подходом Платона к генезису в теории вещества. Действительно, вряд ли икосаэдр (вода) можно рассматривать как противоположный тетраэдру (огонь). Однако у Аристотеля вода действительно с полным правом может рассматриваться как элемент, противоположный огню. Вода противоположна огню потому, что она строится из противоположных качествам огня качеств: вода (холодное – влажное), огонь (теплое – сухое). Итак, мы видим, что именно обращение к качествам в рамках качественного подхода вводит схему противоположностей в теорию элементов Аристотеля. Благодаря качествам сами элементы также выступают как противоположности. Земля есть тяжелое, огонь – легкое, и поэтому земля противоположна огню, земля и огонь – это две противоположности (GC, I, 3, 319b 29–33). Но противоположности могут быть подобраны и иначе, если мы имеем в виду не космографическую теорию элементов («О небе»), а теорию элементов, развитую на основе четырех качеств («О возникновении и уничтожении»). Тогда огонь как теплое будет противоположным воде как холодному элементу: «Элементы каждой пары противоположны элементам другой пары: огню противоположна вода, а воздуху – земля, так как эти элементы построены из противоположных качеств» (GC, II, 3, 331а 1). Анализируя это общее правило взаимодействия, мы приходим к выводу, что схема противоположностей, а следовательно, и истолкование элементов как качеств необходимым образом оказываются связанными с теорией взаимодействия и посредством нее с теорией генезиса вообще.
Итак, родовое тождество при видовой противоположности – вот условие взаимодействия. Противоположности всегда входят в один род и, таким образом, взаимодействуют внутри него. Поэтому огонь обжигает, а холод охлаждает, говорит Аристотель. Действие передается от агента к пациенту, пациент уподобляется агенту. Но не всякий агент изменяем в своем воздействии на пациента: «Изменяемы те [вещи], форма которых погружена в материю, и, наоборот, если форма не находится в материальном субстрате, то такие [вещи] не изменяются» (там же, I, 7, 324b 4–6). Например, активность перводвигателя и он сам неизменны: двигатель, двигая, остается неподвижным в силу своей чистой формальности, полной лишенности всякой материальности. Взаимодействие, взаимоуподобление требуют соизмеримой материальности вещей. Устранение материи из конкретной вещи – путь к неизменности ее формы: «Огонь содержит тепло в своей материи, – говорит Аристотель, – но если тепло могло бы существовать изолированно от материи, то такое тепло не изменялось бы никаким образом» (там же, I, 7, 324b 19–21).
Разбирая вопрос о взаимодействии тел, Аристотель рассматривает и сопоставляет теорию пор (Эмпедокл, Алкмеон) и атомистическую теорию, отдавая предпочтение последней. Атомизм не только логически плодотворен, давая ясные определения различным видам изменений, но, что не менее важно в глазах Аристотеля, не пренебрегает опытом и чувственными восприятиями. Аристотель высказывает высокое мнение об атомизме, сумевшем прими;рить опыт и отвлеченную диалектику элеатов (там же, I, 8). Но, в конце концов, Аристотель переходит к критике атомизма, выдвигая против него четыре аргумента. Главное его возражение, как уже было замечено, сводится к тому, что атомы по существу «бескачественны» и поэтому не могут рассматриваться в отношении активности. Фигурность вместо качественности, по Аристотелю, исключает атомы из сферы отношения «активности – пассивности». Сведение качеств к фигуре кажется ему «странным». Так, в частности, он отмечает, что было бы «по меньшей мере странным приписывать теплу исключительно сферическую форму атомов, так как к его противоположности, холоду, нужно применить тогда какую-либо другую фигуру» (там же, I, 8, 326а 3–6). Видимо, источник «странности» в том, что сфера не имеет противоположности. Отказаться же от принципа противоположностей, как это делает Демокрит, Аристотель не может: он является одной из самых продуктивных базовых методологических схем его мышления[41].
Аристотель считает атомистическое учение логически непоследовательным: огонь (тепло) имеет атомарную форму, а другие стихии нет. Правда, подобную же непоследовательность, и опять-таки связанную главным образом с огнем, мы отметили и у самого Аристотеля. Видимо, грекам вообще трудно было быть логически последовательными в том, что касалось огня, привилегированной стихии в их мифологическом сознании. Другой парадокс, обнаруживаемый в атомизме Аристотелем, это тезис Демокрита о существовании больших атомов. По Аристотелю, большие атомы должны быть механически менее устойчивыми: неделимость должна согласовываться с логикой чувственного восприятия. Ему недостаточно чисто умозрительного постулата о неделимости. Неделимость должна быть обоснована. Именно поэтому Аристотель не может принять атомизма, отдавая ему должное и фактически предпочитая его остальным предшествующим философиям. Центральный пункт критики атомизма – это невозможность, по мнению Аристотеля, перейти от атомов к качествам и качественно различным элементам. Идея элементарного качества и идея атома обнаруживают, по Аристотелю, свою несовместимость. Если у всех атомов, спрашивает Аристотель, одна и та же природа, то как они образуют разные вещи, а если она разная, то в чем же именно это различие?
Другой структурный принцип – пористое строение тел – также вызывает критику Аристотеля. Гипотеза пор, согласно Аристотелю, излишня, она «работает», когда поры заполнены, т. е. когда их фактически нет. В этом случае она устраняет сама себя (GC, I, 8, 326b 7). Гипотеза пор бесполезна, так как если агент не действует и без пор, то поры ничем помочь не могут. Ведь поры не организуют новый вид контакта, а только распространяют обычный внешний контакт в массу тела. И эту гипотезу Аристотель не принимает здесь по той же самой причине: поры – это структурно-геометрический, а не качественный фактор взаимодействия, они не вписываются в его категориальные схемы (пассивное – активное, потенция – акт).
После основательной критики своих предшественников Аристотель формулирует свою собственную точку зрения, рассматривая взаимодействие в плане тождества потенции и акта: акт есть реализация потенции а потенция – акт в будущем. Взаимодействие тел определяется качественным фактором – тела должны быть одного рода, но разного (противоположного) вида. Если пористое строение тел в какой-то мере и учитывается Аристотелем, то лишь в виде второстепенного количественного фактора, являющегося повсюду у него лишь вспомогательным фактором, усиливающим или подчеркивающим течение процесса, определяемого качественными факторами. Мы уже видели, что именно так действует масса тела при проявлении легкой или тяжелой природы тел: большая масса огня быстрее двигается вверх, чем меньшая («О небе»). Эта же самая закономерность связи качественных и количественных факторов обнаруживается и в теории генезиса, развитой в книгах «О возникновении и уничтожении».
Аристотель не игнорирует количественный аспект генезиса как при анализе процесса превращения элементов, так и при анализе миксиса. Для осуществления миксиса, считает он, необходимо определенное равновесие между компонентами, которые смешиваются. Сильные диспропорции в количественном отношении препятствуют миксису: они вызывают простую трансформацию тел, например вина в воду при его малом количестве по сравнению с водой. Так, например, одна капля вина не образует миксиса с десятью тысячами мер воды (GC I, 10, 328а 26–27). При превращении воды в воздух он отмечает, что образовавшийся воздух занимает больший объем пространства, чем вода, из которой он возник. Однако Аристотеля не интересует определение точного отношения объемов. Он не включает в свою теорию количественный момент в качестве самостоятельного фактора. Количественный момент растворяется у него в понятии субстрата превращения, а точнее, в понятии потенции или возможности этого субстрата. Впрочем, качественное определение в этом отношении не отличается от количественного: метафизическая рефлексия равным образом «снимает» в качестве «физических» и количественные и качественные характеристики. Рассмотрим это «снятие» количественного момента.
В «Физике» Аристотель говорит: «Когда большое количество воздуха переходит в малую массу и из малой массы становится большая, той и другой становится материя, существующая в потенции» (Физика, IV, 9, 217а 31–33). Большое и малое входят в состав потенций материи как субстрата превращений. Количественная характеристика «съедается» метафизической (потенция). Но точно так же Аристотель растворяет в своей всемогущей потенциальности и качественные определения. В потенции скрываются (и затем обнаруживаются) и качественные определения, и степени качеств (т. е. их количества). В этой же главе IV книги «Физики» Аристотель говорит: «Как теплым из холодного и холодным из теплого становится та же материя, бывшая ранее в потенции, так из теплого возникает более теплое, причем в материи не возникает никакого тепла, которого не было раньше, когда тело было менее теплым» (там же, 217а 33–217b 3). Метафизический механизм «потенция – акт» вместе с понятиями материи и формы оказывается вполне достаточным – с точки зрения Аристотеля – объяснительным средством при анализе изменения качественных и количественных характеристик в ходе превращения элементов. Метафизический схематизм доминирует в физике у Аристотеля, и именно он вытесняет простой «механистический» физический подход, бывший в широком употреблении у досократиков. Так, например, Анаксимен нуждается в представлениях о сжатии и разрежении воздуха при объяснении генезиса. Эти механические представления, как