зано с обсуждаемой нами проблемой, которую можно охарактеризовать как проблему соотношения формализма и квалитативизма. В этой главе Аристотель обсуждает важный вопрос: начала вещей – разные или одни и те же? Он решает эту проблему типичным для него образом: в одном смысле начала разные, в другом – одинаковые. Они разные, так как в каждом конкретном случае, в каждой определенной предметной области имеются свои специфические начала (элементы и причины). Но эти специфические начала являются спецификацией неких общих начал, принципов. Поэтому, указывает Аристотель, «если говорить в общей форме и по аналогии, – они некоторым образом одни и те же у всех» (XII, 4, 1070а 32–33). Он поясняет это общее положение так: форма, лишенность, материя – общие начала, универсальные принципы, которые действуют особым образом в каждой особой предметной области. «Каждое из этих начал, – отмечает Аристотель, – иное в каждом отдельном роде, например в области цвета это – белое, черное и поверхность» (Там же, 1070b 19–22). Белое в сфере цветовых явлений соответствует форме, черное – лишенности, а поверхность – материи.
Итак, мы видим, что форма соотносится с качеством как универсальное начало со специфическим. Действительно, качества (теплое и холодное прежде всего как активные первокачества) выступают началами или элементами не вообще, а для чувственно воспринимаемых тел подлунного мира. В этом смысле они служат особым проявлением формы, эффективно действующим в данной сфере бытия. «Можно сказать, – говорит Аристотель, – что у чувственных тел элементом в качестве формы является теплое и в другом смысле – холодное, которое представляет собой отсутствие формы, а в качестве материи [таким элементом оказывается] то, что в возможности является тем и другим…» (там же, 1070b 11–13). Это место показывает, что целостная система качеств соответствует не просто одной лишь форме, но целому комплексу начал, по крайней мере паре противоположных начал («форма – лишенность»), если речь идет о системе «теплое – холодное». Но у Аристотеля, как мы знаем, действует система из четырех качеств. Два других качества (сухое и влажное) соответствуют материальному началу (Метеорология, IV, 6, 378b 33–34).
Таким образом, вся относительно самодействующая система качеств коррелирует с целой связкой универсальных начал. Причем здесь мы встречаем существенно различающиеся варианты. В книгах «О возникновении и уничтожении» фигурирует понятие первоматерии и поэтому эта связка универсальных начал по отношению к сфере качеств редуцируется до пары «форма – лишенность». Но в IV книге «Метеорологии» аналогом материального начала выступают сами качества – влажное и сухое. Качественная система в результате этого коррелирует скорее с парой «форма – материя», а пара «форма – лишенность» играет роль внутреннего структурообразующего фактора (холод в значительной мере рассматривается как лишенность огня, хотя эта точка зрения изменяется у Аристотеля при переходе к сочинениям собственно биологического цикла, где холоду придается больше самостоятельности). Система качеств формируется на основе бинарной оппозиции универсальных начал (форма – лишенность или форма – материя), причем «свободная» пара может служить в качестве вспомогательного фактора структурирования системы качеств. Способом связи формы и качества выступает аналогия или соответствие универсального и особенного.
Нам остается в связи с анализом четвертой главы XII книги «Метафизики» разобрать еще один важный вопрос. Речь идет об онтологическом статусе качеств (элементарных качеств). Мы уже рассмотрели эту проблему в общей форме и показали вторичность и зависимость качества как категории, выражающей подчиненный сущности род бытия. Тем не менее мы отметили, что Аристотель называет стихии сущностями. Но он так называет и первокачества: ведь сами стихии имеют своими началами качества, как это следует из только что приведенной цитаты (1070b 11–13). «Сущностями, – говорит Аристотель, – являются как эти начала (теплое и холодное. – В.В.), так и начала, которые из них состоят и для которых это – начала; а также [мы имеем их] и тогда, если из теплого и холодного получается что-нибудь одно, как, например, мясо или кость» (1070b 13–15).
Итак, качества – это сущности, так же, как и стихии, являющиеся их комбинациями, или гомеомерные и ангомеомерные (мясо и кость) тела, образующиеся на основе стихий. Это означает, что качество не есть простой формальный признак, некий аналог наблюдаемой величины в современной физике, как это считает Зеек, но элементарное качество есть сущность, онтологически значимая реальность, силовое, динамическое и конститутивное начало. Мы можем зафиксировать эту двойственность онтологии качества у Аристотеля. Качество в плане учения о категориях, в плане представлений об иерархии значений сущего занимает, несомненно, подчиненное место, не существуя как самостоятельное бытие без своего носителя («как», «какое» не существует без «что», «что» – подлежащее, сущность – онтологически первичная реальность). Однако качество – заметим, первокачество, – взятое как частное проявление формы, оказывается сущностью, ведь форма – это сущность (Метафизика, VIII, 2, 1043а 27–28).
Правда, само это рассуждение носит чисто формальный характер. Если бы Аристотель рассматривал качества в их статусе самостоятельно действующих сил как самодостаточные в плане их «пропитанности» формой как целевой причиной, то, очевидно, он не стал бы их взаимодействия и «игру» подчинять какой-то высшей телеологии. Однако именно так он поступает в конце IV книги «Метеорологии». В итоге качества, будучи самостоятельно действующими динамическими сущностями, оказываются, в конце концов, не столь уж самостоятельными и не столь уж сущностями, раз они рассматривются как инструменты более высокой целесообразности. Принимая во внимание уже проделанные анализы, мы считаем, что статус сущностей первокачества получают скорее не в плане сознательно осуществляемого онтологического их обоснования (качество → форма → сущность), а в плане присоединения Аристотеля ad hoc – и, конечно, по вполне понятным причинам – к традиционному вещественно-динамическому представлению качеств у некоторых досократических философов (например, у Анаксагора), а также – в еще большей степени – у медицинских писателей, начиная с Алкмеона.
Качества служат – частично – началами для чувственно воспринимаемых «подвижных сущностей», но они не являются началами для других сущностей. В первой главе XII книги «Метафизики» Аристотель упоминает три вида сущностей: чувственно воспринимаемые преходящие, чувственно воспринимаемые вечные и, наконец, неподвижные. Действительно, Аристотель подчеркивает, что «чувственно воспринимаемые сущности составляют предмет учения о природе (ибо им свойственно движение), а с неподвижными имеет дело другая наука, поскольку у них нет начала, общего с первыми» (Метафизика, XII, 1, 1069а 36–1069b 2). Таким образом, физические учения Аристотеля ограничиваются в общеонтологическом плане одним классом сущностей – чувственно воспринимаемыми подвижными сущностями. Именно для данного онтологического класса форма до известной степени совпадает с качеством, а, точнее, элементарные качества предстают здесь аналогом формы как сущности.
Резюмируя, мы можем сказать, что в рамках метафизико-эйдетического квалитативизма элементарные качества выступают как заместители формы в плане соотношения формы и материи. В этих же рамках действует и метафизический механизм объяснения движения и изменений превращением потенции в акт. В рамках же физико-динамического квалитативизма мы имеем дело с качествами как со своего рода сущностями – овеществленными силами, динамическими конституентами вещей. Поэтому поскольку качество до известной степени выступает как форма в смысле сущности и в плане этого вида квалитативизма, не находящего себе достаточного обоснования в онтологии, постольку мы можем говорить об определенной – относительной и не окончательной – субстанциализации качеств у Аристотеля.
Аристотелевское сближение качества и формы послужило известному исследователю аристотелевской физики Огюстену Мансьону для объяснения ее качественного характера. Понятие формы, рассуждает Мансьон, лежит в основе аристотелевской рациональности. Формы являются опорными точками для ориентации и фиксации потока явлений, упорядочивая феноменальное бытие и делая возможным его познание. Но ведь качество определяется как видовая особенность сущности, причем такое определение качества выступает как первичное и более существенное, чем определение качества как состояния движущегося тела. Это означает, что «если именно форма, – заключает свое рассуждение Мансьон, – должна в первую очередь управлять акцидентальными проявлениями телесного бытия, то это феноменальное движение (irradiation phénoménale) в соответствии с логикой также является качественным в своей “основе”» [91, с. 201].
Мансьон рассуждает вполне логично, учитывая «вес» качества как определения сущности среди других его значений в соответствии с позицией Аристотеля. Качественный характер физики Аристотеля, как показывает Мансьон, постольку «без труда» выводится из понятия формы как ведущего принципа рациональности в физике, поскольку форма совпадает с качеством. Мансьон справедливо критикует тех исследователей, которые чрезмерно противопоставляют в этом плане Платона и Аристотеля: действительно, в своем учении о форме Аристотель во многом продолжает платоновскую теорию идей. И тем самым и в своей физике он не возвращается назад к софистам и риторам[96], а напротив, остается в рамках сократовско-платоновской традиции и развивает ее дальше. С такой оценкой мы можем согласиться лишь частично. Дело в том, что у Мансьона качественный характер аристотелевской физики трактуется как бесструктурное единство, обусловленное аристотелевским «формализмом». Его трактовка очень близка к той, которую дает и Сюзанна Мансьон: «формализм» и финализм – это в принципе одно и то же [92; 126]. Мы бы хотели обратить внимание на то, что качественный характер физики Аристотеля, его квалитативизм в целом – это сложное и неоднородное явление. Так, например, учение о качествах-силах, на наш взгляд, прямо относящееся сюда, строится на иных основаниях и на иных исторических традициях, чем учение о качествах как формах. Мы считаем, что сопоставление формы, с одной стороны, и качества в его функционировании в аристотелевском природознании – с другой, вызывает такие трудности уже потому, что само понятие формы у Аристотеля, как мы это сразу же и отметили, приступая к анализу этой проблемы, чрезвычайно емко и поливалентно. Если мы сопоставим учение о форме с учением о четырех причинах, то обнаружим, что форма по сути дела совпадает с тремя причинами. Как справедливо отмечает С.Н. Трубецкой, «она есть, во-первых,