бы качественное изменение, за ним рост, а затем возникновение, – в таком виде движение во времени будет всегда продолжаться, но оно не будет одним, так как из них всех не образуется единого движения» (Физика, VI, 10, 241b 14–16).
Но это положение выражает только один план аристотелевского мышления, озабоченного обеспечением автономии различий. Этот план, как мы отметили, выражается прежде всего в принципе несообщаемости родов. Однако Аристотель не останавливается на этом. Утвердив онтологическую значимость многого, он ищет единство в этом многообразии. Итак, с одной стороны, мы констатируем наличие у Аристотеля четко выраженного многообразия самостоятельных и независимых друг от друга и несводимых друг к другу видов движения, а с другой стороны, эти движения тем не менее приводятся к единству. Онтология задает модель решения проблемы единого и многого, которая действует и в теории познания («Вторая аналитика») и в теории движения («Физика»). Существо этой модели – в понятии отношения (πρός τι): «О сущем говорится, правда, в различных значениях, – подчеркивает Аристотель, – но всегда по отношению к чему-то одному, к одному естеству и не из-за одинакового имени, а так, как все здоровое, например, относится к здоровью – или потому, что сохраняет его, или потому, что содействует ему, или потому, что оно признак его, или же по тому, что способно воспринять его» (Метафизика, IV, 2, 1003а 33–1003b 1).
Эту схему решения проблемы единого и многого, дающую способ их сочетания, Аристотель вырабатывает, преодолевая такую антиномию: с одной стороны, господство единого, т. е. наличие одного рода для всего сущего (в плане соотношения языка и бытия это случай чистой синонимии: все выражения сущего имеют одно и то же значение – единое бытие), с другой стороны, господство многого, т. е. чистая дисперсия сущего, причем единое существует только лишь как единое по имени, но не по бытию (в плане соотношения языка и бытия это соответствует омонимии: слово одно, а сущности, им высказываемые, совершенно разные). Исторически эта антиномия задается в оппозиции элеатов и софистов. Оригинальное преодоление этой антиномии Аристотелем состоит в имплицитном введении понятия объективной омонимии[109], снимающей как субъективизм омонимии софистического толка, так и синонимическую онтологию элеатов. Идея этого понятия состоит в том, что различные вещи или вообще онтологические различия относятся к одному бытийному пределу, к одной их объединяющей сущности, причем это отношение не является родо-видовым. Так, в плане теории категорий мы видим, что единство многообразных «родов сущего» (категорий) основывается на их отношении к первой категории – сущности. Эта схема, по-видимому, действует и в теории движения в учении о классификации движений, в представлениях об их связи. Роль «первой категории» здесь выполняет «первое движение» – перемещение.
Сопоставление качественного изменения с перемещением проводится Аристотелем в разных отношениях. В IV книге «Физики» разбирается вопрос о равномерности движений и, шире, проблема их соизмеримости, меры для оценки движений. Прежде всего, подчеркивает Аристотель, для разных движений, «заканчивающихся вместе, время одно и то же, хотя одно может быть скорее, другое медленнее, одно – перемещение, другое – качественное изменение» (Физика, IV, 14 223b 5–7). Время есть «число движения» (там же, 219b 1), а число в силу своей омонимичности едино для разных вещей и движений. «Время, – продолжает Аристотель, – конечно, одно и то же и для качественного изменения и для перемещения, если только число одинаково и происходят они совместно» (там же, 223b 7–10). Какое же движение служит мерой для других и для самого времени? Таким движением может быть только равномерное движение по кругу. Прежде всего это потому, аргументирует Аристотель, что «ни качественное изменение, ни рост, ни возникновение не равномерны, а только перемещение» (Физика, 223b 20). Круговое равномерное движение, кроме того, служит мерой потому, что «число его является самым известным». Обратим наше внимание на то, что только перемещение, «первое движение», как называет его Аристотель, может быть равномерным.
Но равномерностью не исчерпывается отличие перемещения от качественного изменения. В VI книге «Физики» Аристотель проводит сравнение между качественным изменением и перемещением в другом отношении. Он исследует вопрос об ограниченности или, точнее, о бесконечности разных движений. В ходе этого анализа оказывается, что и в данном отношении перемещение является исключительным, совершенно особо стоящим видом движения. Казалось бы, что все изменения не могут быть бесконечными в силу принципа конкретности изменений, в силу ограниченности их направленности. «Ни одно изменение не является бесконечным, – рассуждает Аристотель, – так как всякое изменение идет из чего-нибудь во что-нибудь как изменение по противоречию (т. е. возникновение и уничтожение), так и по противоположности (другие виды изменений. – В.В.)» (VI, 10, 241а 26–28). Действительно, мы видим, что каждое изменение имеет предел, задаваемый или противоречием или противоположностью. Это справедливо, подчеркивает Аристотель, и для качественного изменения, и для роста и убыли, и для возникновения и уничтожения. «Перемещение же, – говорит он, – не будет так ограничено, так как не всякое перемещение происходит между противоположностями» (там же, 241b 2). Какое же именно перемещение является исключением из общего правила, диктуемого теорией изменения? Это движение по кругу. Верно, оно пространственно ограничено, но зато оно одно может быть бесконечным во времени (там же, 241b 20). Это сильное исключение, так как круговое движение выпадает из общей схемы противоположностей: в круговом движении противоположности совпадают, т. е. взаимно «аннигилируют». В этом движении «низ» и «верх», «левое» и «правое» – совершенно совпадают. Помимо равномерности и бесконечности во времени круговое движение совершенно благодаря своей непрерывности (Физика, VIII, 8, 261b 26). «Круговое движение, – говорит Аристотель, – связывает конец с началом, и оно одно совершенно» (там же, 264b 27).
С особой тщательностью Аристотель разрабатывает проблему единства движений или их сводимости к одному виду движения в связи с анализом вопроса об источнике движения в природе вообще. В III книге «Физики», посвященной общей теории движения, Аристотель говорит о том, что всякое движение предполагает контакт, соприкосновение. Давая общую дефиницию движения как «энтелехии подвижного, поскольку оно подвижно» (III, 202а 8), он уточняет: «Форму же, будь то определенная сущность или определенное качество или определенное количество, всегда привносит двигатель…» (Физика, 202а 10). Значит, форму привносит двигатель путем контакта. Но как это нужно себе представлять в случае качественного изменения? Действительно, какая модель является основной для качественного изменения? Ниже мы увидим, что в основе понимания возникновения (движения по категории сущности, формой здесь является определенная сущность) лежат процессы биологического воспроизводства («человек от человека» – GC, I, 5, 320b, 21). А для качественного изменения схема иная (GC, I, 4). Здесь Аристотель не ставит в эксплицитной форме этих вопросов. Он также не задается и вопросом о специфике контакта в случае качественного изменения и не спрашивает о том, каков вообще двигатель для движения по качеству. Но эти вопросы естественно возникают. Действительно, с одной стороны, Аристотель утверждает необходимость существования двигателя для движения вообще, а с другой стороны, он разделяет движение на виды. Очевидно, что возникает вопрос, один ли двигатель существует для всех видов движения или не один и тогда они, двигатели, разные? В процитированном выше месте из книги говорится об одном двигателе для разных движений. Значит, здесь Аристотель эту проблему решает на путях сводимости всех видов движения к одному движению.
Анализу этой проблемы посвящена вся последняя, VIII книга «Физики». Аристотель здесь же рассматривает вопрос о возможности непрерывности качественного изменения. В качественном изменении в отличие от кругового движения конец не может совпадать с началом и поэтому в нем неизбежен разрыв. Действительно, спрашивает Аристотель, «каким образом конечные точки противоположностей, например белизны и черноты, были бы одним и тем же?» (там же, VIII, 8, 264b 8). К этой аргументации Аристотель добавляет и другую, менее очевидную, связывающую разрывный характер движения с движением по одному и тому же месту. На первый взгляд эта аргументация бьет мимо цели, так как по одному и тому же месту движется тело, описывающее круговую траекторию. Однако Аристотель говорит, что «движение по кругу никогда не идет по одному и тому же месту, а движение по прямой часто. То движение, которое идет всегда по-иному и по иному месту, может быть непрерывным, а то, которое несколько раз идет по тому же самому, не может, так как необходимо одновременно двигаться в противоположных направлениях» (Физика, 264b 20–24).
Действительно, круговое движение непрерывно меняет и место и направление, а прямолинейное меняет направление разрывно – в точке возврата, где оно должно одновременно двигаться в двух прямо противоположных направлениях. Здесь, в этих точках, неминуем разрыв, который фиксируется Аристотелем в этой аргументации, учитывающей, мы бы сказали, векторный характер движения. Отсюда и следует этот на первый взгляд кажущийся странным вывод о том, что движение разрывно, если оно проходит одни и те же места. В частности, в качественном изменении, которое тоже носит векторный характер, «несколько раз приходится проходить одно и то же», а именно «промежуточные ступени» (там же, 264b 30–32).
Интересно также отметить, что подчинение качественного изменения круговому перемещению лежит в контексте общей полемики Аристотеля с гераклитовским умонастроением кратиловского толка, который на первое место выдвигает именно всеобщую качественную изменяемость вещей (там же, 265а 6). Аристотель критикует такое преувеличе