ние значимости качественного изменения, растворение в нем процессов возникновения. Однако, с другой стороны, как мы видели, он отстаивает определенный онтологический статус качественного изменения и не отрицает его реальности, как это имеет место в элейской школе. Таким образом, мы видим, как в своей концепции качественного изменения Аристотель стремится преодолеть крайние точки зрения и найти «среднюю позицию».
Подводя итог своему анализу проблемы непрерывности движений, Аристотель подчеркивает, что «никаким движением нельзя двигаться непрерывно, кроме кругового, следовательно, ни качественно изменяться, ни увеличиваться» (там же, 265а 10). Непрерывность же движения требуется для объяснения «работы» источника движения: такой источник («перводвигатель») может быть причиной лишь самого совершенного – «бесконечного, единого и непрерывного» (VIII, 8, 261b 26) движения, т. е. перемещения по кругу.
Этими рассуждениями задана необходимость сведения качественного изменения к круговому движению[110]. Посмотрим теперь, как это практически осуществляется Аристотелем. Он анализирует взаимосвязи разных видов движения и обнаруживает, что если рост невозможен без наличия предшествующего качественного изменения, то само качественное изменение невозможно без предшествующего ему перемещения (VIII, 260а 30—261b 4). Рассуждение Аристотеля опирается на необходимость источника качественного изменения («изменяющего»), которое «иногда находится ближе, иногда дальше от качественно изменяемого» (там же, 261b 3). «А это, – подчеркивает Аристотель, – не может осуществиться без перемещения» (там же, 261b 4).
Другой способ сведения качественного изменения к перемещению Аристотель заимствует у своих предшественников. В частности, еще Анаксимен рассматривал сгущение и разрежение как основные динамические процессы, лежащие в основе видимых свойств и их изменений. Аристотель подхватывает эту идею и последовательно ее развивает. Качества, затрагиваемые процессами качественного изменения, являются состояниями вещества. Начало же всех состояний, отмечает Аристотель, «есть сгущение и разрежение, так как тяжелое и легкое, мягкое и твердое, теплое и холодное представляются известными сгущениями и утоньшениями» (там же, 260b 9–11). А так как сгущение и разрежение есть соединение и разъединение, то очевидно, что они обусловливаются перемещением. Эта аргументация приводит Аристотеля к утверждению первичности перемещения среди всех видов движения. Первичность означает зависимость всех остальных видов движения от перемещения как «первого движения»: все другие виды движения не могут существовать без перемещения, перемещение же может существовать без них. Первичность перемещения означает, что оно является первым и по времени и по сущности. В конце концов этот тезис о примате перемещения подкрепляется телеологической аргументацией: перемещение есть первое движение, так как оно одно может быть бесконечным или безостановочным и непрерывным, а эти определения «лучше», чем противоположные им определения. Природе же свойственно лучшее, говорит Аристотель, и поэтому в ней осуществляется прежде всего совершенное круговое перемещение.
Телеологическим мотивом проникнуто и другое рассуждение Аристотеля, развивающее тот же самый тезис: «Если перемещение скорее присуще тем существам, которые в большей степени достигли своей природы, то и движение это будет первым по сущности среди других как по этой причине, так и потому, что движущееся меньше всего лишается своей сущности в процессе перемещения: ведь только в одном этом движении оно не изменяется в своем бытии, как меняется в качественно изменяемом качество, а в растущем и убывающем – количество» (Физика, 261а 19–23).
Аристотель прекрасно сознает, что в этом тезисе и примате перемещения он присоединяется к давней традиции. Он даже, пожалуй, преувеличивает, говоря, что об этом «свидетельствуют все, которые упоминают о движении» (VIII, 9, 265b 16). Аристотель здесь «ретуширует» историю греческой мысли, изображая ее так, что все признавали перемещение первым движением, движением «в собственном смысле». Он упоминает учения Эмпедокла, Анаксагора и атомистов. В частности, о последних Аристотель говорит: «Они думают, что ни одно из прочих движений (кроме перемещения. – В.В.) не присуще первым телам, а только тем, которые составлены из них, так как рост, убыль и качественное изменение они приписывают соединению и разъединению атомных тел» (Там же, 265b 26–29). Интересно здесь то, что Аристотель легко присоединяется к этому взгляду, хотя в других местах он и критикует атомистический и платоновский редукционизм (см., например: GC, I, 2). Как же можно соединить отстаивание Аристотелем реального существования качественных различий и качественных изменений с этой, казалось бы, апологетикой противоположной концепции, не признающей в качестве онтологически реального никаких движений, кроме «механического» перемещения?
Отметим в связи с этим только основные моменты. Во-первых, радикальное отличие аристотелевского «полумеханицизма» от атомистической концепции состоит в том, что тезис о примате перемещения работает у Аристотеля исключительно в рамках объяснения источника движения, в рамках, можно сказать, теолого-телеологических. Как мы уже видели, и аргументация Аристотеля во многом телеологична: перемещение – лучшее, совершенное из движений. Во-вторых, вне этого плана (генезиса движения и проблемы перводвигателя) разные виды движения мыслятся самостоятельными, друг от друга независимыми и несводимыми друг к другу. Перемещение не «стыкуется» с качественным изменением, они равнопорядковы, хотя и качественно различны. Ведь если посмотреть внимательнее на аристотелевское сведение движений к перемещению, то мы увидим, что имеет место редукция несовершенного к совершенному, неполного – к полному, разрывного – к неразрывному, многого – к единому. Короче говоря, качественное изменение онтологически значимо, реально, но существует движение бόльшего онтологического ранга – вечное круговое движение. Именно совершенное круговое движение, а не перемещение вообще является тем, к чему сводятся другие движения. А этого как раз нет у атомистов и других натурфилософов, за качественными изменениями усматривающих перемещение, соединение и разъединение, сгущение и разрежение каких-то первоначал. В рамках подлунного мира, где происходят процессы качественного изменения, перемещение столь же несовершенно хотя бы потому, что в этой области мира нет совершенных круговых движений – только их подобия.
Отметим еще один момент, отличающий аристотелевское положение о примате перемещения от атомистической концепции. В отличие от атомистов, говоря о сгущении и разрежении, как процессах, лежащих в основе состояний (качеств) и их изменений, Аристотель не прибегает к понятию о неделимых: его «полумеханицизм» не предполагает ни в коей мере дискретной структуры первоначал и тем самым не вступает в конфликт с его континуализмом.
Сведение качественного изменения, как и других видов движения, к перемещению обусловлено исключительно необходимостью построения общей теории возникновения движений в природе. Если же вопрос об источнике движения в данном контексте анализа остается «за кадром», то качественное изменение выступает вполне равноправным классом движений наряду с перемещением и другими видами движения. Более того, Аристотель не раз использует качественное изменение как своего рода модель для суждения о движении вообще. Рассмотрим некоторые примеры такой модельной функции качественного изменения.
В IV книге «Физики» Аристотель подвергает критическому анализу понятие пустоты, которое вводилось некоторыми натурфилософами для объяснения движения. «Причиной движения, – говорит он, – они считают пустоту как среду, в которой происходит движение…» (Физика, IV 7, 214а 25). «Но нет, – возражает Аристотель, – никакой необходимости, если существует движение, признавать пустоту; для всякого движения вообще – это просмотрел и Мелисс – ни в коем случае, так как качественно изменяться может и наполненное» (там же, 214а 26–27, курсив наш. – В.В.). И далее, указав в качестве примера на качественное изменение, Аристотель говорит о перемещении.
Действительно, ясно, что качественное изменение, – а это один из видов движения, – не требует существования пустоты, значит, и всякое движение не требует этой предпосылки. Этот аргумент, конечно, правомочен только в том случае, если качественное движение выступает как модель всякого движения и его характеристики и условия есть характеристики и условия движения вообще. Конечно, мы не можем отсюда заключить, что качественное изменение было сознательно выбранной моделью движения у Аристотеля. Скорее такую функцию в конце концов выполняет перемещение, как «первое движение», движение «в собственном смысле». Однако мы видим, что при разборе вопросов, связанных с общей теорией движения, Аристотель использует представление о качественном изменении как в известном смысле подручное модельное средство. И в данном случае он сначала говорит о качественном изменении и только потом о перемещении.
В V книге «Физики» Аристотель разрабатывает как раз общую теорию движения. Разбирая общее понятие движения, понятийную структуру движения вообще, он говорит: «Раз существует первое движущее, существует и движимое и далее то, в чем происходит движение… ибо изначально приводимое в движение, то, из чего движение исходит, и то, во что оно приходит, различны, как, например, дерево, теплое и холодное; из них первое “что”, второе “во что”, третье “из чего”» (Физика, V, 1 224а 35–224b 4). Здесь определенное качественное изменение – процесс нагревания дерева – служит примером общей структуры движения вообще.
Из этого и подобных ему мест мы можем заключить, что качественное изменение часто приводится в виде примера движения вообще как в силу своей наглядности и распространенности, так и потому, что Аристотель отнюдь не третирует его как низший вид движения по отношению к перемещению, а скорее, напротив, часто обращается к нему, благодаря чему в какой-то степени именно качественное движение (изменение) выступает своего рода моделью и образцом движения вообще. И то обстоятельство, что в случае качественного изменения отношение равенства, а тем самым и количественная оценка уступает место подобию и качественному сравнению, не является для Аристотеля свидетельством его второстепенности.