Метафизический подход, развертывающийся в «Тимее», оформляется в «Федоне». В «Федоне» качества – это качественные противоположности большого и малого, теплого и холодного, четного и нечетного, которые выступают здесь в статусе идей: например, Платон говорит об идее четности и нечетности (105а – b). Аналогия четности – нечетности с теплом – холодом (105с) показывает, что и эти физические качества выступают здесь как идеи. Этот статус качеств следует и из самого содержания развиваемых здесь представлений. Качества дают вещам имя, в то же время имена вещи получают в силу причастия их идеям (102b). Вещь и качественная противоположность четко различаются (103b). Основной тезис, который развивает Сократ, беседуя с Кебетом, это утверждение о том, что «противоположность никогда не перерождается в собственную противоположность ни в нас, ни в природе» (103b – с).
Качественные противоположности ведут себя так, как и подобает вести себя идеям, – они неизменны, не могут превращаться друг в друга, как это могут вещи физического мира. Противоположности здесь зафиксированы в качестве неизменных образцов, эйдосов, к которым «причащаются» вещи. Мы можем назвать такую трактовку качеств метафизико-эйдетической в противоположность физико-динамической трактовке, лишь бегло и мимоходом намеченной в «Тимее», но господствующей у медицинских писателей и у некоторых досократиков, а впоследствии развитой и углубленной Аристотелем. Итак, метафизико-эйдетический подход к качествам, впервые намеченный Платоном, подхватывается и развивается Аристотелем. Его влияние или, точнее, определенное использование и преломление мы находим в теории элементов в GC. Действительно, в GC качественные противоположности ведут себя подобно их поведению в «Федоне»: они не превращаются друг в друга. Аристотель прямо говорит, что «противоположности не превращаются друг в друга» (GC, II, 1, 329b 2): превращаются элементы. В этом трактате качества вообще выступают как формы или эйдосы. Теория элементов GC пронизана формальным подходом к качествам: качества, из которых «строятся» элементы в GC, это не физические конституенты, а формальные компоненты. Качества становятся полноценными конститутивными началами лишь тогда, когда предположение о первоматерии делается излишним. В этом случае качества отождествляются с элементами и становятся самостоятельно действующими силами и конституентами.
В IV книге «Метеорологии» Аристотель также определяет качество как формальную причину: «Имеется, – говорит он, – две причины сверх причины материальной: действующий агент (ποιοῦν) берется как исходный пункт движения, а качество – как формальная причина (τὸ δὲ πάθος ὡς εῖδος)» (Метеорология, IV, 382а 27–29). Этот способ подхода к качествам, как мы видели, развивается в полной мере в «Метафизике» и в «Категориях». Так, в «Метафизике» мы читаем: «Некоторые вещи начинают и перестают существовать (ἔστι καὶ οὐκ ἔστιν), не возникая и не уничтожаясь, например точки, если только они существуют, и вообще формы или образы (τὰ εἵδη καὶ αἱ μορφαί), ведь не белизна возникает, а дерево становится белым, раз все, что возникает из чего-то и становится чем-то» (Метафизика, VIII, 5, 1044b 21–24, курсив наш. – В.В.).
Сопоставим это место с анализируемыми нами рассуждениями из «Федона» (103b), где Платон говорит, что «тогда мы говорили, что из противоположной вещи рождается противоположная вещь, а теперь – что сама противоположность никогда не перерождается в собственную противоположность». Аристотель более осторожен: он скажет, что «не все противоположности могут возникать одна из другой» (Метафизика, 1044b 25–26), что надо различать разные способы изменения. Однако уточнения и дополнительные различения Аристотеля базируются на фундаменте этих платоновских представлений, вычленяющих, с одной стороны, нечто устойчивое, «вещь», и с другой – нечто акцидентальное, но такое, что меняется не само по себе, а лишь в связи с этим устойчивым носителем. В таком же плане строятся и те рассуждения Платона в «Тимее» о различении «этого» и «того» (τόδε τι) и «такого» (τοιόνδε), о которых мы уже говорили (Тимей, 49d – 50а).
Весь этот подход, намеченный впервые Платоном, подробно развивается Аристотелем в его метафизическом и логическом учении о качестве как категории. Теория элементов, изложенная в GC, является, на наш взгляд, промежуточным построением между метафизико-эйдетическим подходом, проявляющимся здесь в формализме и схематизме подачи качеств, с одной стороны, и физико-динамическим подходом, выступающим в этом же трактате при рассмотрении конкретно-физической проблематики становления – с другой. В схеме построения элементов в GC Аристотель как бы «смешивает» эти два подхода к качествам: здесь фигурирует понятие первоматерии как носителя качественных противоположностей (сходство с метафизико-логическим учением о качестве), но это понятие не совпадает с понятием сущности, первой сущности «Категорий» (отличие от этих учений). Первоматерия в GC есть квазисущность: она носитель качеств, но не индивидуальное бытийное целое. Конечно, по отношению к метафизическому подходу Платона к генезису стихий в «Тимее» этот «метафизико-физический» подход выглядит «физическим». На наш взгляд, Сольмсен слишком «физикализирует» эту схематическую и формальную теорию Аристотеля. Если Стагирит и обращается при ее создании к досократикам и писателям гиппократовского корпуса, то он в неменьшей мере насыщает эту традицию своим метафизико-логическим подходом, схематизмом и формализмом, который совершенно в ней отсутствует[122].
Подведем итоги нашему рассмотрению судьбы качеств-сил у Платона. Платон в целом порывает с традицией досократиков и врачей и идет к разработке метафизико-математического подхода, к тому, чтобы в качестве начал и компонент физического мира принять не силы, а геометрические фигуры. Этот шаг отвечает общей онтологической установке Платона: математические объекты ближе к идеям или формам, чем физические качества-силы, а поэтому они вытесняют их из «картины мира». Отказ от сил в физике сопровождается их сведением к «ощущениям». Участие качеств-сил в картине космогенеза у Платона в целом незначительное. Это первый вывод. Второй состоит в том, что качества-силы, превращаясь в формы (эйдосы), вступают в полосу метафизико-логических рефлексий, в плане которых формируется категория «качество» и возникает соответствующий технический термин. Взятые в качестве форм качества описываются как не превращающиеся друг в друга. Будучи удаленными из физики, они, таким образом, переносятся в метафизику, создавая основу метафизико-эйдетического квалитативизма, который в дальнейшем будет разрабатываться Аристотелем. Для этого подхода характерно прежде всего различение сущности и качества.
Связь аристотелевских представлений о качестве как формальной причине и как акцидентальном определении сущности («субстанции») верно отмечает Хапп: «В той мере, – говорит немецкий ученый, – в какой “хюле” сохраняет субстанциальный характер, существенная форма становится акцидентальным определением: субстанциальная или существенная форма (εἶδος, τί εστίν) и акцидентальная категория «качество» (ποιόν) естественно тесно сближаются, что уже Платоном превращается в тему для размышлений» [66, с. 809].
Принимая во внимание сказанное, можно заметить двойственность отношения Платона к аристотелевскому квалитативизму: с одной стороны, он сильно ограничивает – если совсем не устраняет – физико-динамический квалитативизм, но, с другой стороны, формируя категорию качества, и, в особенности, возводя качество в ранг эйдоса, способствует возникновению метафизико-эйдетического квалитативизма. Если первый момент будет решительно отброшен Аристотелем в его «повороте» к традиции досократовских философов и врачей, то второй, напротив, будет им усиленно развиваться.
§ 3. Динамические качества в гиппократовской традиции
В ходе нашего рассмотрения философской традиции как одного из возможных исторических источников аристотелевской концепции качеств как самостоятельно действующих сил мы подошли к необходимости проанализировать в этом аспекте медицинскую традицию[123]. Фактически мы уже начали этот анализ, рассмотрев учение о противоположных качествах-силах, об их изономии и красисе у Алкмеона. По Алкмеону мы можем судить о догиппократовской медицине, произведения которой не дошли до нас. Напротив, гиппократовская литература хорошо сохранилась, и здесь мы должны прежде всего ограничить рамки нашего анализа. Из всего гиппократовского собрания, насчитывающего 72 книги (Дильс), мы выбираем только два произведения, с нашей точки зрения, наиболее представительные и важные: «О природе человека» (Da natura hominis, далее сокращенно – NH) и «О древней медицине» (De prisca (vetera) medicina, далее сокращенно – VM), частично используя и книги «О диете» (De Victu, далее сокращенно – Vict.).
Начнем наш анализ с NH, как это делает и Пламбёк [111, с. 12–51]. В разделе, посвященном «спекулятивным концепциям» «силы» (δύναμις), он рассматривает по порядку NH, VM и Vict. Мы примем этот порядок. Однако заметим, что он, видимо, не совпадает с хронологией. По Жаку Жуанна, наиболее вероятными годами написания NH являются 410–400 гг. до н. э. [70а, с. 60], в то время как дата написания VM, вероятно, приходится на 430–400 гг. до н. э. (Джонс) [80, с. 47]. Книги Vict. написаны, несомненно, позднее. Согласно Миллеру, трактат «О диете» датируется первой половиной IV в. до н. э. [101, с. 164]. Основанием для такого порядка рассмотрения выступает нарастание сложности и разработанности концепции качеств-сил и одновременно объема указанных сочинений.
Медицинские знания, представленные в гиппократовской литературе, можно схематизировать по трем типам: во-первых, построения, в которых явно преобладает философско-гипотетический элемент, «чистое» умозрение, мало чем отличающееся от натурфилософского; во-вторых, эмпирические подходы и разработки, критикующие плодотворность философского умозрения в медицине, как это делает, например, автор VM; наконец, имеется ряд промежуточных между этими двумя полюсами подходов, где теоретическое конструирование носит специально медицинский характер и озабочено его пригнанностью к врачебному опыту. Именно к этому последнему типу принадлежат построения, развиваемые автором NH. Этот автор критикует философский монизм как несостоятельный с медицинской точки зрения: «Если бы человек был единое, – говорит он, – то он никогда не болел бы, ибо, раз он единое, ему не от чего будет болеть» (NH, 2, пер. В.И. Руднева). И далее этот вывод подкрепляется чисто эмпирическим аргументом, указывающим на фактическое многообразие существующих в медицине средств лечения: «А если даже и будет болеть, – продолжает автор NH, – то необходимо, чтобы и исцеляющее средство было единым. А между тем их