а, несравненно более широкое значение. «Пепсис посредством жарения и посредством кипячения – виды искусства, – говорит Аристотель. Но, как мы говорим, – продолжает он, – его форма является универсальной и таковой же она существует в природе» (3, 381b 3–5). Тем самым барьер между бытовым уровнем (кухня) и космическим уровнем (природа) оказывается чисто словесным и потому легко преодолевется. Действительно, изменения тел, производимые над кухонным очагом или под солнцем, «являются схожими, хотя иначе и называются». Языковый барьер преодолевается универсализацией языка искусства, искусства кухни прежде всего. Аптека, сад – это как бы разновидности кухни. Ведь приготовление лекарств осуществляется по тем же законам воздействия активных качеств на пассивные, что и процессы варки пищи на кухне или ее усвоения организмом. А сад – тоже своего рода кухня: созревание плодов обусловлено действием внешнего тепла Солнца (изоморфного кухонному очагу) на влажное и сырое семя. Интересно, что в русском языке слово «сырое», помимо своего прямого значения (влажное), означает необработанное, неготовое, недоваренное, недоспелое, недопеченое, недожареное, т. е. состояние вещества, не подвергшегося пепсису. Таким образом, язык дает дополнительное оправдание для выбора «сырого» (и тем самым «влажного») в качестве «материи», в качестве «сырья» для обработки его теплом как «формой».
Приведение пищеварения к «кухонному общему знаменателю» также проводится Аристотелем: «Переваривание пищи в теле… – говорит он, – подобно пепсису кипячением, так как оно производится во влажной и теплой среде и имеет своим агентом тепло тела» (3, 381b 6–8). Основанием таких уподоблений разных процессов выступают универсальные определения процесса становления, рассмотренные нами выше. Кратко говоря, это обработка влажного теплом. Очевидно, что для выражений этой универсальной сути процессов язык кухни вместе с соответствующими образами и символикой является очень удобным и эффективным.
Значение понятия пепсиса далеко выходит за рамки проблематики IV книги «Метеорологии». В.П. Карпов справедливо подчеркивает, что пепсис или «варение в физиологии Аристотеля играет большую роль, и речь идет о нем на каждом шагу»[133]. Мы уже рассматривали некоторые примеры функционирования этого понятия в биологии Аристотеля. Характерно, что везде вместе с этим понятием в контекст анализа наблюдаемых явлений втягивается сфера кухни как ремесла и мышления, дающая ему свои образы и модели. Эти образы и модели оказываются чрезвычайно эффективными при рассмотрении биологических явлений. Наблюдения за процессами приготовления пищи служат не внешним материалом для поверхностных сравнений, а выступают как глубокая аналогия, основанная на действительном единстве сущности процессов, протекающих в искусственных условиях кухни и в естественных условиях живого организма. Так, например, рассматривая дифференциацию органов на эмбриональной стадии развития организма, Аристотель замечает: «Кожа возникает путем высыхания мяса, как на вареных кушаниях уплотненная пленка» (GA, II, 6, 743b 6–7).
учения, так как он сам есть взаимодействие тепла как активного качества-силы с пассивными качествами, приводящее к их «преодолению» и «оформлению».
Разбирая вопрос о природе и функции головного мозга, Аристотель говорит: «Головной мозг – самая холодная часть тела» (РА, II, 7, 652а 28). Затем утверждение о том, что холод (качество-сила) составляет природу головного мозга (кстати, являющегося противоположностью костного мозга или мозга просто, который «горяч по своей природе»), Аристотель повторяет на языке элементов: «Что головной мозг имеет общее с водой и землей, это показывает то, что с ним происходит; именно при варении (ἑψόμενος) он становится сухим и плотным, и, когда вода испарится от теплоты, остается землистое вещество, подобно тому, как это происходит со сваренными стручковыми и другими плодами» (там же, 653а 22).
Приведенные места показывают не только изоморфизм языка качеств и языка элементов. Во-первых, интересен сам способ элементного анализа: это – пепсис, а, точнее, один из его видов – варка кипячением (ἕψησις). Во-вторых, бросается в глаза прямая аналогия с процессами приготовления пищи, в частности, различных блюд из бобовых растений. Мотив кухни, представляющей собой своего рода модель для оценки и прояснения процессов, протекающих в организме, является сквозным для биологических сочинений. Кухня выступает здесь двояко: с одной стороны, ее образы и язык, а вместе с ними и специфическое мышление, выступают как полностью ассимилированные биологической теорией, так что варка крови (πέψις αἵματος) «теплотой, возникающей от окружающих костей» (там же, II, 6, 652а 9) есть не столько простое сравнение с кухней, сколько выражение самой сути органического процесса. В этом же самом смысле в трактате «О возникновении животных» говорится о варке семени (I, 6, 718а 9). С другой стороны, кухня выступает как внешний аналогизирующий фон, как резервуар подтверждающих наблюдений, релевантность которых обусловлена, по сути дела, тем, что в обоих сферах (организм и искусство) процессы в принципе одинаковы.
Использование наблюдений, полученных у кухонного очага, мы находим и в «Истории животных» (например, анализ жирных супов (III, 17, 520а 8). Супы из сала упоминаются и в анализируемой нами книге (РА, II, 5, 651а 28), а наблюдение за их качествами служит для подтверждения землистой природы сала. «Средним термином» выступает здесь понятие пепсиса. Для нас «мотив» кухни важен не сам по себе, а в силу того, что в звучащей в нем универсальной модели на первый план выступает целая система самостоятельно действующих вещественных качеств-сил, из которых ведущей формообразующей силой является тепло.
Образом античной кухни пронизан весь текст IV книги «Метеорологии». Даже там, где речь идет о сухом и влажном, как об элементах и материальных началах, и где, казалось бы, можно было бы найти другие сравнения и приемы описания, Аристотель – как бы невольно, вполне естественно – дает опять кухонное сравнение. Он говорит: «Так как влажное легко ограничивается, а сухое, напротив, плохо, то их взаимное соотношение подобно связи блюда с его приправами» (4, 381b 28–30). Это сравнение показывает, что образ кухни как системы деятельности по приготовлению, переработке и потреблению продуктов питания был сквозным матричным образом при создании и изложении учения о динамических качествах. Этот образ прямо и содержательно связан с текстом трактата, так как в своей специфике адекватно выражает всеобщий характер тех процессов, анализ которых составляет предмет и цель данной книги «Метеорологии».
Аристотель этим сравнением как бы говорит нам, что тела подлунного мира, являющиеся смесью элементов, выступают как своего рода готовые или приготовляемые продукты питания, где основной компонент (влажное), соединен с приправой (сухое). Таким образом, весь подлунный мир мыслится как своего рода накрытый стол, кухня, где производятся различные яства и, наконец, как само пиршество. При этом солнце прямо «перекликается» с кухонным очагом. Эту перекличку отлично улавливает русский язык: действительно, мы говорим «солнце печет», т. е. солнце «печет» плоды, как печь на кухне, руководимой поваром, печет пирожки.
Пищевые сравнения этого трактата удивительно разнообразны. Так, например, цитируя поэму Эмпедокла, Аристотель говорит о склеивании муки водой, давая тем самым еще один образ, проясняющий связь всеобщих начал «влажного и сухого» (4, 382а 1–5). Луна, очевидно, «перекликается» с холодом, с его источником. Мы уже отметили, что холод активен активностью тепла, что его активность, таким образом, вторична и «зависит от изначальной активности тепла» (5, 382b 8–10). Если в космосе как кухне Солнце – это очаг подлунного мира, приводящий его тела к пепсису, то Луна – его холодильник. Как обжигающее действие холода – действие отраженного и сконцентрированного им тепла, так и свет Луны – отраженный ею свет Солнца. Наш анализ IV книги мы резюмируем в следующей схеме.
Античная кухня как модель системы становления в IV книге «Метеорологии» (динамико-квалитативистская картина подлунного мира)
Таким образом, мы убеждаемся в том, что аристотелевская динамико-квалитативистская теория вещества и становления представляет собой специфическое теоретизирование, базирующееся прежде всего, как нам это представляется, на проанализированных выше схемах деятельности. Подчеркнем, что античная кухня предстает как деятельность, замкнутая внутри сферы непосредственно чувственно воспринимаемых качеств. Эти качества образуют «вход» и «выход» такой системы. Между ними развертываются различные процессы становления. Качества на «входе» – это первичные качества-силы (тепло, холод, влажное, сухое), качества на «выходе» – это вторичные качества (сладкое, горькое, кислое, соленое, мягкое, гладкое и т. д.), сообщение которых исходным продуктам является целью процесса. Воздействия активных качеств на пассивные и смешение качеств составляют «механизм» всех этих процессов. Одни качественные характеристики замкнуты на другие качественные характеристики, а количественный фактор подчинен качественному[134].
Анализируя изображенную здесь схему, мы можем вычленить основные характеристики динамико-квалитативистского подхода (или физико-динамического квалитативизма), которые таким образом получают свою интерпретацию и определенное объяснение. Во-первых, мы замечаем, что качества как динамические факторы процессов изменения гомеомерных тел («силы») выступают и как вещественные стихии, не предполагающие «ниже» себя никакого другого субстрата, никакой перво-материи. Во-вторых, существенная особенность этого подхода состоит в том, что воздействие качеств происходит благодаря их перемещению. Действительно, тепло Солнца или очага передается нагреваемому телу, влага покидает тело и т. п. И, наконец, в-третьих, мы обнаруживаем, что в системе деятельности по приготовлению хранению и переработке продуктов питания нет разрывов, барьера между ее «этапами», между «входом» и «выходом»: воздействия, которые ведут (или порой не ведут) к желаемой цели (к получению продуктов с наперед заданными свойствами или качествами), сами заданы в терминах качеств и качественных процессов (нагревание, охлаждение, увлажнение, высушивание). Описание «входа» и «выхода» системы и операций, развертывающихся между ними, совершается на однопорядковом – гомогенном – языке. Эта гомогенность на уровне определенной предметно-практической схемы деятельности позволяет нам лучше понять требование гомогенности, выдвигаемое на уровне теоретико-познавательных обобщений, которые мы обнаруживаем в других сочинениях Стагирита.