Генезис. Искусственный интеллект, надежда и душа человечества — страница 2 из 34

Strategy and Organization («Стратегия и организация»), «ведь даже более слабый противник может нанести удары, после которых любое общество долго не сможет оправиться».

Однако юношеский идеализм Киссинджера не сделал его пацифистом. В книге Nuclear Weapons and Foreign Policy он прямо заявил, что «ужасов ядерной войны вряд ли удастся избежать путем сокращения ядерных вооружений» или, если на то пошло, при помощи систем контроля над вооружениями. Вопрос заключался не в том, можно ли вообще избежать войны, а в том, «возможно ли представить себе применение силы менее катастрофичное, чем тотальная термоядерная война». Ведь если это невозможно, то Соединенным Штатам и их союзникам было бы очень трудно победить в холодной войне. «Отсутствие общего понимания относительно пределов ведения войны, – предупреждал Киссинджер в статье Controls, Inspections, and Limited War („Контроль, инспекции и ограниченная война“), опубликованной в журналеThe Reporter, – подрывает психологическую основу сопротивления действиям, которые предпринимают коммунисты. Там, где война считается равносильной национальному самоубийству, капитуляция может оказаться меньшим из двух зол».

Именно на этой основе Киссинджер выдвинул свою доктрину ограниченной ядерной войны, изложенную в статье Strategy and Organization:

На зловещем фоне надвигающейся угрозы термоядерной катастрофы достижение военной победы в том виде, в каком мы ее знали, больше не может являться целью войны. Она скорее должна заключаться в достижении определенных политических условий, полностью понятных противнику. Цель ограниченной войны – нанести противнику такой урон или приблизить его к таким рискам, которые были бы несопоставимы с его целями. Чем умереннее цель, тем менее жестокой, вероятно, окажется война.

Для этого потребуется понимание психологии другой стороны, а также ее военного потенциала.

В то время многих обескуражил хладнокровный, на первый взгляд, ход размышлений Киссинджера об ограниченной ядерной войне. Некоторые ученые, такие как Томас Шеллинг, оспаривали возможность предотвращения неудержимой эскалации; позже даже сам Киссинджер засомневался в собственных аргументах. Тем не менее обе сверхдержавы продолжили создавать и развертывать тактическое ядерное оружие, следуя именно той логике, которую Киссинджер подробно описал в книге Nuclear Weapons and Foreign Policy. Концепция ограниченной ядерной войны, возможно, в теории не сработала бы, однако действия военных стратегов обеих сторон словно демонстрировали их ожидание того, как она могла бы осуществиться на практике. Молодой Киссинджер был прав в отношении ядерного оружия больше, чем сам он мог предположить.

Киссинджер никогда не переставал размышлять о последствиях технологических изменений для политической сферы. В давно забытом документе, который он составил для Нельсона Рокфеллера в январе 1968 года, Киссинджер заглянул в будущее, анализируя способы, которыми распространение компьютеров могло бы помочь чиновникам справляться с постоянно растущим потоком информации от правительственных агентств США. По его мнению, высшим должностным лицам грозила серьезная опасность утонуть в этом море данных. «В распоряжении политика высокого ранга, – писал он, – столько информации, что в кризисных ситуациях он просто не в состоянии с ней разобраться». Киссинджер утверждал, что лица, принимающие решения, должны «постоянно получать сведения о вероятных проблемных точках», в том числе о потенциально проблемных, «даже если те совсем не в приоритете». Они также должны располагать «набором вариантов действий, <…> предусматривающих запасные ходы на случай прогнозируемых обстоятельств с оценкой вероятных последствий – внутренних и внешних – каждой такой альтернативы».

Чтобы добиться такого всеобъемлющего охвата, признавал Киссинджер, потребуются крупные инвестиции в программирование, хранение, поиск и графическое отображение данных. К счастью, «аппаратные и программные средства» для выполнения всех этих четырех функций уже существовали.

Сейчас мы можем хранить несколько сотен единиц информации о каждом человеке в Соединенных Штатах на одной магнитной ленте длиной 2400 футов. Компьютеры третьего поколения способны выполнять основные машинные операции за наносекунды, то есть миллиардные доли секунды… Экспериментальные системы разделения времени[4] показали, что возможность множественного доступа к ресурсам компьютера позволяет вводить и выводить информацию как на исполнительных, так и на операторских станциях, распределенных по всему миру… И совсем скоро цветной монитор с электронно-лучевой трубкой будет доступен для вывода изображения на компьютер.

Позже, после своего первого года работы в Белом доме в качестве советника Ричарда Никсона по национальной безопасности, Киссинджер попытался получить такой компьютер в личное пользование. ЦРУ отказало ему в этой просьбе – предположительно, потому, что Киссинджер и без компьютера олицетворял собой тот массив данных и задач, с которым предстояло справляться разведывательному сообществу[5].

Генри Киссинджер никогда не прекращал работать и с беспокойством размышлять о будущем человечества. Человек такого склада вряд ли прошел бы мимо одного из самых прорывных явлений, которое ему довелось наблюдать на очередном этапе своей долгой жизни, – разработки и внедрения генеративного ИИ. Осмысление последствий этой зарождающейся технологии действительно заняло значительную часть последних лет его жизни.

Genesis, последняя книга Киссинджера, была написана в соавторстве с двумя выдающимися техническими экспертами, Крейгом Манди и Эриком Шмидтом, и она несет на себе отпечаток врожденного оптимизма этих новаторов. Авторы с нетерпением ждут «эволюции человека технического, homo technicus, – нового вида, который в наступающую эру сможет жить в симбиозе с машинными технологиями». ИИ, по их мнению, вскоре может быть задействован «для создания нового базового уровня человеческого богатства и достатка… что если не устранит, то, по крайней мере, ослабит напряженность труда, классовую принадлежность и конфликты, которые ранее разрывали человечество на части». ИИ может даже привести к «глубинному выравниванию… в зависимости от расы, пола, национальности, места рождения и семейного положения».

И все же в этом талантливом тандеме мы четко слышим голос его старшего участника – например, в серии предупреждений, которые являются лейтмотивом всей книги. «Появление ИИ, – отмечают авторы, – ставит вопрос выживания человечества… Позволив себе управлять ИИ небрежно и неумело, человек рискует наделить его способностью к бесконтрольному накоплению знаний – с потенциально катастрофическими последствиями…» И здесь сокрыт перефразированный для книги Genesis, но вполне узнаваемый оригинальный вопрос Киссинджера из его статьи How the Enlightenment Ends, опубликованной в 2018 году в журнале Atlantic:

Объективная способность [ИИ] делать новые и точные выводы о нашем мире, задействуя в прямом смысле нечеловеческие способы, не только подрывает нашу привычную опору, «обнуляя сам смысл научного метода в том виде, в каком его использовали на протяжении пяти веков, но и ставит под сомнение претензии человека на исключительное, уникальное восприятие реальности. К чему это приведет? Неужели эра ИИ не только не сможет продвинуть человечество вперед, но и, наоборот, спровоцирует откат к архаичному принятию необъяснимого авторитета? Иными словами, не стоим ли мы на пороге величайшего перелома в истории познания – эпохи „темного Просвещения“?

В ключевом разделе этой книги – том, что произвел на меня наиболее сильное впечатление, – авторы обращаются к пугающей теме гонки вооружений в области ИИ. „Если… каждое общество решит максимизировать свои стратегические преимущества в одностороннем порядке, – пишут авторы, – возникнет принципиально новый тип конфронтации между спецслужбами и военными – беспрецедентный в человеческой истории“. Сегодня, в считаные годы (а может быть, и месяцы) до появления первого суперинтеллекта, мы столкнулись с принципиально новой дилеммой безопасности[6] – угрозой поистине экзистенциального масштаба».

Но если человечество уже втянулось в «гонку за обладание единым, абсолютным и бесспорно доминирующим интеллектом» – к чему это приведет? По моим подсчетам, авторы рассматривают шесть сценариев, и ни один из них нельзя назвать заманчивым:

1. Человечество рискует утратить контроль над экзистенциальным противостоянием, где все участники оказываются заложниками дилеммы безопасности.

2. Человечество столкнется с абсолютной гегемонией победителя, лишенного каких-либо сдержек и противовесов – тех самых, что исторически обеспечивали хоть какую-то безопасность для остальных.

3. Появится не один верховный ИИ, а множество инстанций высшего разума.

4. Компании, владеющие и разрабатывающие ИИ, могут в полном объеме получить социальную, экономическую, военную и политическую власть.

5. Максимальный спрос на ИИ возникнет не на государственном уровне, а в религиозных институтах, где его потенциал сможет реализовываться наиболее полно, притом в течение очень длительного времени.

6. Свободный доступ к ИИ с открытым исходным кодом может вооружить даже маргинальные группы примитивными, но опасными системами.

Подобные сценарии вызывали глубочайшую тревогу у Киссинджера – и его борьба за их предотвращение вышла далеко за рамки написания этой книги. Ни для кого не секрет, что последней задачей, которой он посвятил остаток своей жизни, – именно она фактически истощила его силы в первые месяцы после сотого дня рождения – было инициирование переговоров между США и Китаем по ограничению «гонки вооружений» военного ИИ, чтобы предостеречь все человечество от таких антиутопических перспектив.