ДИНАСТИЧЕСКАЯ РАСА
Если допустить, что один человек может определять собой лицо научной дисциплины, то в области египтологии это, конечно, Уильям Мэттью Флиндерс Петри. Петри заслужил от своих последователей почетный титул отца египтологической археологии, и благодаря его методике раскопок египтология стала подлинной наукой, а не заурядным организованным разграблением монументов цивилизации фараонов. В то же время Петри известен и своими радикальными и нередко противоречивыми идеями, наибольшей известностью из которых пользуется теория Династической расы, которую он выдвинул в качестве попытки дать историческое объяснение происхождению древнеегипетской цивилизации.
Петри (1853–1942).
Петри стал первым главой (в 1892–1933 гг.) эдвардсовской кафедры египтологии в Юниверсити Колледж в Лондоне — той самой кафедры, где в свое время довелось учиться и мне. Кафедра египтологии Юниверсити Колледж в Лондоне стала первым в своем роде научным центром в Великобритании, и под руководством маститых последователей Петри, таких, как Глэнвилль[194], Керни[195], Эмери[196], Смит и Мартин, заслужила высокую репутацию в своей области. Кафедра египтологии недавно отпраздновала свой столетний юбилей. Основана она была в 1892 г. Амелией Эвардс. Неудивительно, что благодаря огромному, сравнимому разве что с влиянием Гора на его последователей, авторитету первого профессора этой кафедры многие из наиболее влиятельных сторонников теории Династической расы были либо выпускниками и преподавателями Юниверсити Колледжа, либо поддерживали самые тесные связи с его кафедрой египтологии. Эти «последователи Гора» (которых называли также «питомцами Петри») ни в коей мере не были заурядными учеными, как показывает краткий список их достижений.
_______________
УЧЕНИКИ ПЕТРИМаргарет Мюррэй (1863–1963): одна из первых студенток Петри (именуемых «питомцами Петри»), впоследствии — ассистент Юниверсити Колледжа (1924–1935); автор свыше восьмидесяти книг и статей; особой популярностью пользовалась ее книга «Былое величие Египта».
Генри Франкфорт (1897–1954): еще один питомец Петри, ставший профессором Восточного университета в Чикаго (1932–1949), впоследствии — директор Варбургского института и профессор истории доклассической древности Лондонского университета (1949–1954); автор пятидесяти книг и свыше семидесяти научных статей. Наиболее известны его книги «Царства и боги», «Исследования ранней керамики Ближнего Востока», «Цилиндрические печати», «Искусство и архитектура Древнего Востока».
Рекс (Реджинальд) Энгельбах (1888–1946): еще один питомец Петри, впоследствии — главный хранитель Каирского музея (1931–1941); автор многочисленных статей и докладов по археологии, в том числе известных работ «Харагех», «Гуроб» и «Древнеегипетская архитектура». Он составил громадный сводный реестр артефактов, известный как Каталог Каирского музея — один из наиболее важных источников по этой научной дисциплине.
Элиза Баумгартель (1892–1975): руководитель группы в Юниверсити Колледже на кафедре египтологии (1936–1941); автор книги «Культуры Египта доисторической эпохи».
Дуглас Дерри (1874–1961): руководитель группы в Юниверсити Колледже на кафедре антропологии; автор статьи «Династическая раса в Египте» (JEA 42, 1956, стр. 80–85).
Брайан Эмери (1903–1971): профессор эдвардсовской кафедры египтологии в Юниверсити Колледже (1951–1970); в ходе его раскопок были открыты усыпальницы-мастаба I династии в Саккаре; автор книги «Египет в древнейшую эпоху».
_______________
Меня самого с теорией Династической расы с ее так называемыми Квадратными Лодками впервые познакомил доктор Дэвид Диксон, совсем недавно ушедший в отставку с этой кафедры, где он служил в 1967–1996 гг. Можно смело сказать, что Юниверсити Колледж в Лондоне стал настоящим центром теории Династической расы.
С другой стороны, надо признать, что в наши дни лишь очень немногие гипотезы и работы в области египтологии прямо или косвенно поддерживают теорию Династической расы. Поэтому в дальнейшем я буду развивать свои собственные взгляды, с которыми я познакомлю читателя далее в этой главе. Однако здесь мне представляется более уместным собрать воедино имеющиеся свидетельства, указывающие на появление в Египте иноземной элиты — пришельцев, оказавших столь мощное влияние на характер будущей державы фараонов. В ходе нашей дискуссии мы рассмотрим аргументы и взгляды многих упомянутых выше ученых.
Все они внесли свой вклад в общее дело. Но для начала нам надо вспомнить, что же именно обнаружил сам Петри во время своего поистине исторического сезона раскопок, проводившихся зимой 1894/95 гг. в семи километрах к северу от маленькой деревушки Накада.
Петри и кладбище в Накаде
Важнейшие археологические работы Петри в Египте начались 3 декабря 1894 г., когда он вместе со своим коллегой, Джеймсом Куибеллом[197], прибыл в деревню Накада, расположенную в 26 км к северу от Луксора на западном берегу реки Нил. Во время предыдущего сезона раскопок на берегу Нила, в Куфте, Петри обнаружил святилище древнейшего бога плодородия, основанное, как он установил, в древнейшую доисторическую эпоху. Надписи позволили выяснить, что это древнее селение носило название Гебту (греч. Коптос, арабск. Куфт).
Часть громадного некрополя в окрестностях Накады на западном берегу Нила, к северу от Луксора.
В сезоны 1893–1894 гг. Петри и Куибелл воспользовались возможностью провести геодезическое обследование прилегающих районов, в том числе и низколежащего пустынного плато возле деревни Накада, что на западном берегу Нила. Там они вскоре обнаружили громадный некрополь, простирающийся от эль-Баллас на севере до Туха на юге. Почва в этих местах была покрыта черепками керамики — характерный признак того, что в древности эти места были обжиты. Местность весьма напоминала лунный пейзаж, усеянный невысокими холмиками. Здесь, на этом участке пустыни к северу от Накады, были раскопаны многие и многие тысячи захоронений. Здесь же были обнаружены известняковые блоки, которые, как сразу же понял Петри, отмечали место другого святилища. Оказалось, что это развалины храма Сета, бога хаоса, владыки Красной Земли (египетск. дешрет = пустыня). И вновь, как и в Куфте, уцелевшие надписи поведали Петри, что он открыл древний город Нубт (греч. Омбос), название которого переводится как «Золотой город».
Используя новые методы раскопок и пригласив опытных рабочих, участвовавших в их прежних экспедициях, Петри и Куибелл всего за один сезон раскопали свыше 2000 захоронений неизвестного прежде типа. Оказалось, что эти погребения восходят к эпохе I династии — эпохе, которую ученые обычно называют Додинастическим периодом. Вскоре исследования найденных артефактов и черепков керамики позволили установить, что в некрополе существовали две различные группы захоронений.
Более ранние, относящиеся, по определению Петри, к Накадскому I периоду (иначе именуемому Амратианским[198]), представляли собой простые захоронения в овальные ямы, вырытые прямо в песке, причем тело умершего лежало на плетеной циновке на левом боку в позе, близкой к позе новорожденного, головой в сторону южного края могилы. Затем яма закрывалась пучками пальмовых листьев, поверх которых насыпался песок и гравий, образуя невысокий холмик Керамика, найденная в этих захоронениях, включала в себя превосходно полированные красные сосуды и легко узнаваемые изделия в черно-красной гамме, характерной для начала Додинастической эпохи. В захоронениях было также найдено множество мелких предметов, в том числе кремневые ножи, гребешки из слоновой кости, булавки и каменные набалдашники жезлов и булав. В некоторых могилах были обнаружены небольшие каменные плошки для растирания краски для ресниц и бровей, а также небольшая сумочка с зеленым малахитовым порошком. В захоронениях этого типа не было найдено никаких надписей.
Явно более поздние захоронения второй группы, которые Петри отнес к Накадскому II (именуемому также Герцеанским[199]) периоду, во многих отношениях резко отличались от погребений первого типа. Наиболее интересная группа захоронений, относящихся к Накадскому II периоду, располагалась в особой зоне, которую их первооткрыватель назвал «Кладбище Т». Петри считал, что в открытом им Кладбище Т были погребены останки некоего аристократического рода, возможно — фактических правителей Нубта. В этой зоне кладбища были обнаружены многие любопытные особенности, связанные с Накадским II периодом, в том числе столь важный элемент, как облицовка кирпичом стенок могил, имеющих теперь прямоугольную форму. Затем такие могилы закрывались пучками пальмовых листьев, поверх которых устраивалась насыпь из песка. Внутри усыпальниц, конструкция которых со временем стала более сложной, тела усопших окружала керамика нового типа. Как отмечает Майкл Райс:
«Самая ранняя керамика Накадского II периода, по всей видимости, испытала сильное влияние иноземных форм и образцов: сосуды с характерными носиками и треугольные ручки-проушины выглядят как подражания изделиям месопотамских гончаров Убаидского периода».
Это представляет собой резкий контраст керамике более ранних эпох развития культуры в долине Нила, когда, как отмечает Хелена Кантор, «…практически не встречалось предметов, бесспорно, иноземного происхождения по стилю или технике…». Оказалось, что по крайней мере два стиля керамики, обнаруженные в захоронениях Накадского II периода, восходили к месопотамской керамике и были новым явлением для египетских мастеров. Первый из этих типов, керамические сосуды с ушками, весьма характерен для Урукского и Джемдет-Насрского периодов.
«Среди богато декорированных типов керамики встречаются довольно большие сосуды с тремя или четырьмя ушками по краю. Эти ушки весьма напоминают аналогичные элементы месопотамской керамики Убаидского периода, особенно характерные для керамики Протописьменной эпохи (Урукский и Джемдет-Насрский периоды)».
И хотя применение таких ушек может восприниматься как отражение изменения функционального назначения керамических сосудов (что позволяло подвешивать их на шнурках, продетых сквозь ушки) и, следовательно, является частью эволюции их использования, нет никаких сомнений, что и это «изобретение» имеет месопотамские корни. Зато второй тип — сосуды с носиками — это скорее вопрос моды, и, следовательно, его можно считать более весомым доказательством присутствия шумерских гончаров в долине Нила:
«Особенно показательны в этом смысле сосуды с косыми носиками… Хотя они сделаны из местной красной полированной глины, носики их совершенно не характерны для Египта; в целом такие сосуды весьма напоминают месопотамские образцы времен начала Протописьменного периода».
Однако наиболее существенные изменения стилей керамики — это знаменитая керамика Накадского II периода, известная как «расписная керамика». Маргарет Мюррэй по праву очень высоко оценивает качественно новый уровень этих великолепных изделий:
«Керамика Герцеанского (Накадского II) периода — по всей вероятности, самая изящная из всех образцов египетской керамики доисторической эпохи; это касается и материалов, и текстуры, и техники изготовления, и красочной гаммы. Глина прекрасно промешана, обжиг превосходен, нет никаких следов перекаливания, цветовая гамма сочна и нарядна».
Эти большие и изящные, сделанные на гончарном круге сосуды с бледно-палевым накатом (покрытие) перед обжигом украшались росписями, выполненными красным марганцем. Это и изображения лодок, и вожди с плюмажами из перьев и жезлами-скипетрами, и женщины с воздетыми руками, и фламинго, и горы, и прочие, порой странные, иконографические детали, включая мотивы спирали и завитушки (S-образные символы). Многие из этих сюжетов, естественно, напоминают наскальные рисунки на скалах Восточной пустыни, созданные все теми же Людьми на Квадратных Лодках, о которых мы говорили в предыдущей главе. Среди предметов, найденных в погребениях, часто встречаются глиняные модели кораблей, а макияжные плошки стали делать из высококачественного полированного сланца. В самых ранних захоронениях Накадского II периода был найден целый ряд глиняных фигурок, изображающих женщин с воздетыми руками — типичный мотив наскальных рисунков, а впоследствии и расписных сосудов. Такое изображение женщины, по-видимому, являло собой важный элемент в иконографии того времени.
А теперь давайте заглянем в одну из могил (которую Петри обозначил как Т5), чтобы более наглядно представить себе типичное захоронение воина-аристократа времен Накадского II периода.
На этой могиле нет никаких признаков ограбления, и поэтому Петри увидел в ней все точно таким же, каким оно было свыше 5000 лет назад. В северном конце прямоугольной могильной ямы, размеры которой примерно 4 х 2 м, стояли восемь больших сосудов, наполненных пеплом сожженной древесины и всевозможных растений (зерна, овощей и фруктов). Человеческих останков (в частности, костей) в сосудах не было. Было ясно, что в них хранился пепел от сожженных жертвоприношений богам, совершенных во время ритуала погребения умершего. Петри даже удалось установить, что в качестве возлияния на погребальный костер было возлито темное пиво.
В южной части могилы стояло несколько сосудов с волнистыми ручками, наполненных сильно пахнущим растительным маслом.
Между двумя этими группами сосудов находились человеческие останки. В центре ямы было найдено пять черепов и еще один — возле сосудов, в южной части могилы. Последний стоял на отдельном кирпиче. Вокруг погребенных в центре могилы стояли три изящные каменные вазы из порфира или сиенита с ушками. В вазах хранились бусины и буроватые камешки. Один из черепов также был наполнен бусинками. Рядом с другим лежала сланцевая пластина, украшенная резными изображениями птичьих голов.
Остальные кости скелетов, за исключением больших берцовых костей, разбросанных в беспорядке по полу усыпальницы, были сложены аккуратной кучкой ближе к северному краю могилы. Все большие кости были переломлены с одного конца, и было очевидно, что в этом (как и в других) захоронении из них был извлечен костный мозг, что было сделано с помощью острого инструмента, оставившего бороздки на внутренних поверхностях костей. На некоторых костях сохранились также следы зубов.
Поскольку захоронение явно не подвергалось ограблению, Петри пришел к выводу, что тела покойных перед опусканием в могилу были расчленены, а головы были пробиты или отделены от позвоночника. Такая практика была характерна для многих захоронений Накадского II периода на Кладбище Т. По всей вероятности, плоть покойного (и особенно костный мозг) частично съедалась его потомством, по-видимому, чтобы «обеспечить передачу лучших качеств и достоинств умершего его наследникам» (как полагал Петри) или чтобы воспринять тем самым дух и силу почтенного предка, только-только перешедшего в потусторонний мир. Петри допускал также, что потомки несколько лет хранили головы (а возможно, и руки) покойных в их домах, где совершалось нечто вроде культа предков. В конце концов черепа опускали в могилу ко всем прочим останкам, преданным земле сразу же после смерти человека. Могила Т5 особенно интересна тем, что все члены семейства были погребены одновременно, причем череп наиболее видного члена рода был помещен на кирпиче, игравшем роль пьедестала, у самой стенки гробницы.
Здесь перед нами явные доказательства не только расчленения трупов, но и каннибализма. «Новая раса» Петри, обнаруженная им на раскопках в Накаде, в культурном отношении резко отличалась от «цивилизованных» египтян более поздних эпох. Это открытие явилось настоящим шоком для ученых, и в наши дни египтологи предпочитают не вдаваться слишком глубоко в этот аспект культуры Додинастической эры.
Две другие важные группы предметов указывают на резкий перелом культуры погребений, имевший место в археологическом горизонте между Накадским I и Накадским II периодами.
Во-первых, Петри установил, что экзотический синий камень, известный как лазурит, внезапно начинает появляться именно в захоронениях Накадского II периода, тогда как в могилах более раннего, Накадского I, периода он совершенно не встречается. Как это ни удивительно, но, по мнению ученых, лазурит этот поступал сюда из единственного известного в те времена месторождения в этом регионе — копей в горах Бадахшана в Афганистане, находящегося за 3700 км от Египта! Как мы уже знаем, лазурит (ляпис-лазурь) высоко ценился в Шумере и импортировался древними шумерами из Мелуххи (долины Инда) через Дилмун (Бахрейн).
Как мы уже убедились в главе шестой, лазурит высоко ценился в Месопотамии в Протописьменный период. И маршруты его распространения были практически теми же: изделия из лазурита сперва появлялись в Шумере и Сузиане, а уже затем попадали в Египет. Петри отмечал, что появление лазурита в долине Нила ограничивается концом Додинастического периода. Затем он надолго исчезает из археологических горизонтов, появляясь вновь лишь спустя шесть веков, в конце эпохи Древнего Царства. Это свидетельствует о сравнительно недолгом периоде контактов между Месопотамией и Египтом, что вполне согласуется с предполагаемой миграцией шумеров, вслед за которой наступил период обустройства на новых землях и постепенное прекращение связей с исторической прародиной, когда пришельцы постепенно превратились в потомственных нильцев.
Во-вторых, в захоронениях воинов времен Накадского II периода появляются новые виды оружия, незнакомые прежде жителям долины Нила. Именно в них мы впервые встречаем «грушевидную булаву» — церемониальное par excellence оружие фараонов. Набалдашник у булавы круглый, ближе к рукоятке сужающийся, что придает ей характерную грушевидную форму. В более ранних захоронениях воинов того, Накадского II, периода булавы имели округлую форму, напоминая миниатюрный диск. Эта перемена церемониального оружия имела весьма драматический характер.
А теперь давайте вспомним наскальные рисунки с берегов Вади-Хаммамат. Может быть, читатель помнит, что я особо выделял фигуру вождя, стоящего на лодке с грушевидной булавой (жезлом) в руке. Именно это оружие изображено и в руках победоносных воинов на рукояти ножа из Джебель-эль-Арак. Вряд ли можно сомневаться в том, что грушевидную булаву в Египет завезли те самые Люди на Квадратных Лодках. Маргарет Мюррэй, одна из наиболее активных сторонниц теории Династической расы, видит в этом новом оружии залог решающего военного превосходства пришельцев:
«Главная задача всех видов оружия — поразить врага и помешать ему нанести удар вам. В примитивных рукопашных поединках древности воин, имеющий более тяжелое оружие и способный первым же ударом убить или хотя бы тяжело ранить противника, всегда одерживал победу над легковооруженным воином. Именно так обстояло дело в Герцеанский (Накадский II) период. Булава Амратианского (Накадского I) периода была эффективной лишь в том случае, если удар наносился ее наиболее оптимальной точкой, проламывая врагу череп или перебивая артерию. Воины Герцеанского периода обладали куда более грозным оружием. Вместо дисковидной булавы с режущей кромкой они получили массивную грушевидную булаву, которая сокрушала щиты и доспехи Амратианского периода из кожи носорогов или бегемотов, одним ударом убивая противника или ломая ему руку и тем самым делая беззащитным. Итак, грушевидная булава Герцеанского периода была весьма грозным оружием».
Итак, получается, что Петри обнаружил гробницы великих воинов, вторгшихся в долину Нила? Возникает вопрос: были похороненные в могилах Накадского I периода уроженцами долины Нила (т. е. туземными египтянами), а лежащие в захоронениях времен Накадского II периода — исключительно представителями иноземной военной элиты, прибывшей из Шумера и одержавшей верх над своими предшественниками, почиющими на кладбище Накадского I периода? Антрополог Дуглас Дерри, на основании анализа замеров черепа, дает утвердительный ответ на этот вопрос:
«Люди Додинастического периода имели узкие черепа, высота которых заметно превышает их ширину — черта, присущая всем негроидам. У Династической же расы все обстояло наоборот они имели более широкий череп, высота которого, превосходя этот же показатель у людей Додинастической эпохи, все же была заметно меньше его ширины. А это говорит о большем объеме черепа и, следовательно, большем объеме мозга у интервентов».
Далее Дерри в своем анализе антропологических параметров приходит к сенсационному выводу, дающему повод упрекнуть его в расизме:
«Все это явно указывает на появление доминирующей расы, по-видимому, относительно немногочисленной, но резко превосходящей туземных жителей по уровню интеллекта. Эта раса принесла в Египет навыки строительства каменных сооружений, скульптуры, живописи, создания барельефов и, что самое главное, письменности. Все это позволило совершить громадный скачок вперед по сравнению с предшествующим Додинастическим периодом, что сделало египтян высокоцивилизованным народом эпохи Древнего Царства».
Таких взглядов придерживались в 1950-е и даже 1960-е гг. некоторые представители академической науки, специалисты в таких традиционно «викторианских» дисциплинах, как египтология и исследования Месопотамских древностей. Это — красноречивое свидетельство того, что британская египтология была и осталась одним из последних бастионов академического колониализма.
В двух своих публичных докладах (опубликованных в «Джэйл ревью» в 1918 и 1922 гг.) Петри со всей определенностью сформулировал свои колониалистские взгляды. Оба доклада были прочитаны вскоре после окончания Первой мировой войны, когда пресловутая «западная цивилизация» залечивала раны после самых кровопролитных битв в своей истории. Взгляды Петри явно шокируют либералов конца XX в., но, как показал ход исторического развития, такие идеи были весьма и весьма распространены в Европе в 1920-е гг. В этом смысле Петри был человеком своего времени. Однако, хотя теория Династической расы, вне всякого сомнения, испытала заметное влияние эпохи колониализма, на которую, кстати сказать, приходится жизнь и археологическая деятельность Петри и его коллег, это вовсе не означает, что мы должны ставить под сомнение его археологические находки только потому, что сделанные им исторические выводы имеют весьма запятнанную репутацию.
Прошлое есть прошлое, и уроки, извлеченные человечеством из него, не в силах ни на йоту изменить его кровавую реальность. Для переселенцев в новые края вполне естественно способствовать активному подъему цивилизации в отсталых регионах. Именно таким регионом и был Египет Додинастической эпохи, когда в нем, в самом начале III тысячелетия до н. э. пребывала Династическая раса Петри. Археологические свидетельства этого вполне очевидны. Появление иноземцев со всеми их навыками и познаниями — неоспоримый исторический факт.
Спустя целое поколение после кончины Петри Брайан Эмери подхватил знамя теории «Династической расы» и даже еще больше подчеркнул остроту проблемы, назвав переселенцев долины Нила «высшей расой». Столь резкий шаг не мог остаться незамеченным, учитывая, что всего каких-нибудь пятнадцать лет назад в мире разыгралась трагедия холокоста. В результате основной костяк теории Династической расы оказался выброшенным в клозет академической науки, где он пребывает до сир пор.
Впрочем, как я уже отмечал в предисловии к этой теме, мы должны простить Петри не слишком удачный — с точки зрения наших сегодняшних взглядов — выбор терминологии.
Мы вправе приступить к рассмотрению существа теории «Династической расы», заменив это название не столь эмоциональным термином, например, «иноземная элита». Поступив так, мы сделаем уступку лексике современной науки. Это позволит нам без всякой предвзятости обратиться к рассмотрению археологических находок и в то же время не даст излишне политически щепетильным ученым умам предлога априорно отвергнуть свидетельства вторжения иноземцев в Египет в Додинастическую эпоху из-за одних только шокирующих терминов ее первооткрывателя. Неоспоримые доказательства появления иноземных культурно-цивилизаторских влияний в долине Нила в Додинастическую эпоху весьма многочисленны, и их можно получить многообразными путями, о которых стоит поговорить особо.
ВЫВОД ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ
Существуют явные археологические свидетельства появления иноземцев в долине Нила в Накадский II период. Эти пришельцы принесли с собой новые технические изобретения (в частности, в области оружия), а своих покойных они хоронили совершенно иначе, чем жители долины Нила в Накадский I период. Антропологические исследования останков в погребениях обоих типов указывают на весьма резкие различия; в частности, у пришельцев Накадского II периода — характерные арменоидные черты, говорящие о том, что погребенные были выходцами с нагорья Загрос. Артефакты и памятники искусства, найденные в могилах элиты Накадского II периода, показывают, что эти иноземцы имели тесные культурные связи с Людьми на Квадратных Лодках.
Новшества, принесенные пришельцами
Появление лазурита и грушевидной булавы, а также чисто антропологические свидетельства далеко не единственные факты, говорящие о появлении в Египте некой новой культуры. На всем протяжении Накадского II и следующего за ним археологического периода — Накадского III — мы встречаем появление таких важнейших факторов, как: а) цилиндрические печати; б) первые памятники иероглифической письменности и (в) крупные сооружения из кирпича. Известно, что все эти «изобретения» имеют шумерские корни.
а) Цилиндрические печати
Цилиндрические печати часто использовались в качестве погребальных амулетов, а в земной, повседневной жизни — как средство маркировки имущества. Наиболее ранние из таких небольших печатей были покрыты резьбой с разнообразными сюжетами и мотивами и при прокатывании по сырой глине печатей-пломб на всевозможных сосудах оставляли на ней знак-символ или герб владельца. Позднее, в эпоху Древнего Царства, на печатях стали вырезать краткие иероглифические надписи, указывающие имя и титул владельца. Однако ко времени Среднего Царства (НХ — 1800–1633 гг. до н. э.) цилиндрические печати практически уступили место обычным штамповым печатям в форме скарабея.
Раннеегипетская цилиндрическая печать (слева) и ее оттиск (справа).
Нельзя считать простым совпадением, что цилиндрические печати впервые появляются в Египте одновременно с лазуритом и грушевидной булавой. Цилиндрические печати не были изобретением туземных жителей долины Нила, ибо, как мы уже знаем, эти небольшие предметы уже давно использовались для той же цели в древнейшем городе Урук в конце Убаидского периода. Таким образом, цилиндрическая печать также была чисто шумерским изобретением.
Крупнейший голландский египтолог и ориенталист Генри Франкфорт (учившийся у Петри в Юниверсити Колледж в Лондоне) считает находки цилиндрических печатей «неопровержимым свидетельством контактов между Месопотамией и Египтом». В частности, эти печати, «по самому материалу и характеру резьбы на них говорили о том, что они были сделаны в Месопотамии во второй половине Протописьменного периода». Одна из таких печатей, кстати сказать, была найдена Петри в захоронении Накадского II периода.
Иконография этих ранних цилиндрических печатей включает в себя «мотивы геральдических животных, типичные для культуры ранней Месопотамии», а также «изображения грифонов с горизонтальными крыльями, которые, как показал Амье, восходят к искусству Суз». Эти же мотивы характерны и для памятников искусства начала эпохи фараонов, особенно — для больших косметических приборов-плошек, о которых мы поговорим в главе одиннадцатой.
б) Письменность и язык
Один из наиболее поразительных аспектов цивилизации конца Додинастической эпохи — практически мгновенное возникновение письменности в долине Нила. Письменность появляется, что называется, из ниоткуда, сразу же достигая полного расцвета, без каких-либо признаков постепенного развития на основе примитивного пиктографического искусства. Генри Франкфорт в своей книге «Зарождение цивилизации на Ближнем Востоке» так говорит об этой ситуации:
«Стало привычным делом постулировать существование неких доисторических предшественников древнеегипетской письменности, но невозможно привести никаких аргументов в пользу этой гипотезы…Письменность, появившаяся «на пустом месте», без всяких предшественников, в самом начале I династии, ни в коей мере не была примитивной. Наоборот, она представляла собой весьма сложную систему. Она включала в себя три различных класса знаков: идеограммы, фонетические знаки и детерминанты. Более того, она обладала тем же уровнем сложности, что и письменность, сложившаяся в Месопотамии на развитой фазе Протописьменного периода. Правда, существовал и более примитивный этап, известный по древнейшим табличкам, на которых использовались одни идеограммы. Таким образом, отрицать, что древнеегипетская и месопотамская системы письменности напрямую связаны между собой — значит утверждать, что в Египте — совершенно независимо от шумеров — была изобретена сложная, но не вполне самостоятельная система письменности, и произошло это в то самое время, когда искусство и архитектура Египта испытывали сильное влияние со стороны культуры Месопотамии, где совсем недавно была создана аналогичная система, развившаяся из более примитивной».
В данном случае мы вновь имеем дело с «импортом» из Месопотамии. Однако на этот раз в уравнение следует ввести несомненный «туземный египетский» элемент, поскольку очевидно, что древнеегипетские иероглифы ничуть не похожи на знаки шумерской и более поздней аккадской клинописи. Это во многом объясняется техникой письма, то есть материалом и инструментами, которые использовались при нанесении знаков. В основе обеих систем лежат знаки, изображающие предметы и животных, то есть тот самый принцип, который принято называть пиктографией.
Знаменитая пластина из слоновой кости времен царя Дена (I династия) с изображением некоторых древнейших египетских иероглифов. Имя фараона записано внутри сереха (картуша), на котором восседает сокол. Слева от него можно прочитать имя верховного «министра» — Хемаака. На правой половине пластины изображен сам царь, восседающий на своем монаршем троне, наблюдая за состязанием (хебсед) между двумя группами, помеченными D-образными значками.
в1) Письменность
Шумерский писец для процарапывания и выдавливания знаков на влажной глиняной табличке пользовался целым набором заостренных и клиновидных инструментов. Маленькие таблички либо просушивались на жарком солнце, либо обжигались. Перо с острым концом вскоре вышло из употребления, когда писцы стали пользоваться более сложными инструментами с клиновидными кончиками. Ученые назвали этот тип письменности «клинописью» — термин, восходящий к латинскому «cuneus», что означает «клин».
Вдавливая — различными способами и в разных сочетаниях — кончик тростникового пера во влажную глину, месопотамский писец мог схематически изобразить предметы, которые он хотел «записать». Однако, как мы уже видели, эти предметы имели достаточно абстрактную форму, что было продиктовано ограниченными возможностями древнего «письменного прибора». Так, например, вы можете узнать голову быка (илл. 358), развернутую в клинописном варианте вбок. А вот узнать ту же голову животного в нашей современной заглавной букве «А», восходящей, правда, через посредство нескольких превращений (от протоханаанской письменности к финикийскому и греческому алфавитам, по пути совершив еще один разворот на 90°), к тому же шумерскому клинописному знаку, гораздо труднее. По некоторым знакам узнать первоначальные пиктограммы довольно легко, но таких со временем становилось все меньше и меньше. Подавляющее большинство их трудно распознать неискушенным глазом. Так, например, гораздо труднее узнать в клинописном знаке голову осла (илл. 359) или символ человеческой головы, претерпевшие сложные графические метаморфозы.
У египтян главным материалом для письма был свиток папируса. В качестве пера писец и здесь использовал остро обрезанный стебель камыша, но на этот раз — чтобы нанести на папирус чернила. Это позволяло писать куда более бегло и свободно и точнее изображать предметы, выражаемые иероглифическим знаком. Поэтому абстрактные знаки не были для египетской письменности столь же естественными, как это имело место в Месопотамии. Египтяне, жившие в конце Додинастической — начале Раннединастической эпохи, могли наносить свои красочные письмена на стенки сосудов и прочие декоративные поверхности. Таким образом, иероглифы представляли собой нечто большее, чем простое письмо: они очень скоро стали важным элементом графики и декоративного убранства, играя весьма заметную роль в сакральной письменности Древнего Египта. Поэтому для египетского искусства вполне естественным был переход от примитивных символов на расписной керамике к величественным иероглифам монументального искусства, столь характерным для позднего этапа развития цивилизации фараонов. Промежуточным звеном между знаками Додинастической эпохи, написанными чернилами или красками, и вырезанными в камне иероглифами времен Древнего Царства являются небольшие пластины из слоновой кости и деревянные панели, на поверхности которых были вырезаны первые иероглифы в подлинном смысле этого слова, дополняющие собой сцены архаических царских ритуалов. Двумя другими важнейшими классами предметов, на которых сохранились образцы древнейших иероглифов, являются набалдашники церемониальных булав и сланцевые пластины.
Таким образом, оказывается, что хотя обе системы письменности — месопотамская и египетская — возникли как попытка графической передачи изображений предметов, их пути быстро разошлись в результате огромных различий в используемом «писчем» материале. Египтяне с помощью пера и краски (чернил) рисовали довольно точные изображения предметов, а у шумеров, пользовавшихся клиновидным пером, сложилась совокупность угловатых знаков — клинопись. Аргумент о том, что элита обитателей долины Нила конца До-династической эпохи имела туземные, а не месопотамские корни, поскольку они не пользовались шумерской клинописью, теряет свою кажущуюся весомость, если учесть огромную разницу в материалах, на которых писали египтяне и шумеры. Вполне вероятно, что сама идея письменности была принесена в долину Нила интервентами из Месопотамии, но пришельцы быстро адаптировали свое изобретение применительно к условиям Египта. Это относится и к «писчим» материалам, и к самим «записываемым» предметам.
в2) Язык
Итак, мы познакомились с письменными знаками, а теперь давайте поговорим о языке древних египтян. Благодаря детальным исследованиям в области сравнительной лингвистики есть все основания считать, что древнеегипетский испытал влияние семитских языков Месопотамии. В самом деле, оба этих языка, по всей видимости, происходят от одного и того же праязыка. Момент, когда их судьбы разошлись, установить весьма сложно, но нет никаких сомнений, что произошло это в глубокой древности. Как писал в 1970 г. крупнейший семитолог Уильям Фоксвелл Олбрайт[200]:
«Если семья языков распадается на две или несколько групп, которые впоследствии становятся все более обособленными друг от друга, языки в пределах каждой группы продолжают развиваться. Но поскольку изменения в них идут в разных в лингвистическом отношении направлениях, эти языки со временем все более отдаляются друг от друга как по фонетике, так и по словообразованию, и через некоторое время возникают вполне самостоятельные языки».
Какими именно могут быть эти изменения, нетрудно понять, рассмотрев черты сходства и различия между двумя современными языками индоевропейской семьи — английским и немецким. В них и сегодня немало близких слов: «brother/ Bruder» (брат), «bread/Brot» (хлеб), «water/Wasser» (вода) и «grave/Grab» (могила). Еще больше схожих слов на уровне диалектов и вариантов. В то же время трудно найти хоть что-то общее между такими словами, как «woman/Frau» (женщина), «flour/Mehl» (мука), «tree/Baum» (дерево) и «bone/Knochen» (кость). Англичанина, не изучавшего немецкий в школе и не понимающего, о чем же так оживленно спорят в лондонской подземке двое немцев, можно простить, если он решит, что его родной английский и немецкий происходят от разных праязыков. Однако это не так Большинство современных языков Европы восходят к общему языку-предку, на котором говорили ок. 2000 г. до н. э.
Нам придется рассмотреть не только словарный состав месопотамского и древнеегипетского, но и базовые структуры двух этих языковых групп. Хотя это и менее заметно для неспециалиста, наилучшим индикатором общности происхождения языков являются именно законы языка. Слова для обозначения предметов могут изменяться или заимствоваться из других языков, но понимание принципа функционирования языка — те грамматические законы, по которым он структурирован, — является ключом к выявлению первоначального «генетического кода» праязыка.
«Хотя древнеегипетский обычно не относится к семье семитских языков, существует несколько грамматических правил, которые заставляют признать его языком, родственным этой группе. Таким образом, можно говорить о близкой генетической связи между ними; по мнению ученых, они расходятся лишь во второстепенных деталях».
Итак, грамматика двух языков имеет общие корни, а происхождение целого ряда древнеегипетских слов можно проследить вплоть до их семитских истоков. Взять хотя бы одно, совсем короткое слово, имеющее исключительно важное значение для возникновения державы фараонов. Понятие maat (маат), означающее «божественная истина» или «космический миропорядок», является основополагающим для теологической доктрины египетской монархии. Фараон — хранитель космического миропорядка; он — страж, оберегающий Кемет, «Черную Землю» (т. е. долину Нила), от вторжения сил хаоса. Слово маат — женского рода, на конце его мы видим непроизносимый согласный «т». Таким образом, можно предположить, что оно произносилось примерно как «ма» или «муа». Интересно отметить, что шумерское слово, означающее «элементы» (во множественном числе) космического миропорядка, звучало как те (ме).
Помимо этого лингвистического ключа, большая часть словарного состава древнеегипетского языка, как оказывается, состоит из слов, характерных для долины Нила и, вполне возможно, имеющих африканское, или, как мы говорим, хамитское, происхождение. Это согласуется с гипотезой о том, что пришельцы Накадского II периода на пути в Египет прожили какое-то время в некоем промежуточном географическом пункте, где усвоили от местного населения немало слов и понятий, лучше и точнее отражающих экзотические условия их новой среды обитания. Одним из таких перевалочных пунктов в Африке мог быть Пунт. Некоторые из числа мигрантов затем отправились в долину Нила, где быстро освоились на новом месте и заимствовали часть своего словарного запаса от местных жителей. Действительно, будучи своего рода национальным меньшинством, они были вынуждены усвоить местное наречие, чтобы общаться с туземным большинством. Этот процесс мог продолжаться несколько поколений, и со временем родной язык мигрантов, по всей видимости, отошел для них на второй план, сохранившись лишь в качестве нескольких процентов от общего словарного состава египетского языка эпохи фараонов.
Это весьма напоминает ситуацию, имевшую место в результате римской оккупации Северной Европы в I–V вв. н. э., когда норманны, говорившие на латыни, привнесли немало латинских слов в лексику современного английского языка. Однако, несмотря на очевидное и несомненное влияние римской элиты на культуру практически всех земель Европы и широкое, сохранявшееся в течение многих веков распространение латыни в церковной и административно-юридической практике, язык современных британцев сохранил множество исконных англосаксонских корней. Современный английский язык представляет собой своего рода коктейль из кельтского, англосаксонского, латыни, норвежского и французского языков.
Итак, вернемся в долину Нила. Древнеегипетский, согласно общепринятой классификации, относится к семито-хамитской языковой группе, в состав которой входят также берберский, кушитский и язык туарегов. На кушитском говорят туземные обитатели земель, расположенных на территории современных Судана и Эфиопии. Читателю не составит труда проследить связь этих языков с библейскими реалиями. Когда впервые проводилась классификация языков, ученые того времени, основываясь на библейских преданиях, решили дать им названия, опираясь на родословие народов, изложенное в Книге Бытия. Таким образом, на кушитском языке говорили потомки Куша, а более широкое понятие «хамитские языки», употреблявшееся применительно к языкам СевероВосточной Африки, восходило к Хаму — отцу Куша и сыну патриарха Ноя. Точно так же Сим, брат Хама, дал свое имя семитской семье языков. Употребляя эти библейские термины применительно к лингвистике древнего мира, ученые мужи XIX в. интуитивно воссоздали историческую картину, складывающуюся в наших исследованиях. Как оказывается, используя библейские имена и реалии, они были не так далеки от истины.
г) Архитектура нишевых фасадов
Но самым впечатляющим элементом новой формирующейся культуры явилась монументальная архитектура. Ближе к концу Додинастического периода в долине Нила внезапно, без каких-либо видимых признаков длительного предшествующего развития, появились большие прямоугольные усыпальницы, сложенные из необожженного кирпича. Самые древние из этих усыпальниц были обнаружены в пустыне в окрестностях Умм-эль-Джааб («Матерь горшков»), неподалеку от святилища в Абидосе, где, как верили египтяне, некогда был погребен Осирис, бог мертвых.
Следы одной из царских усыпальниц в окрестностях Умм-эль-Джааб примерно сто лет спустя после их открытия Амлино и Петри и накануне возобновления раскопок в Абидосе немецкой археологической экспедицией.
В древности где-то в этих местах (возможно, на месте современной Джирги) находилось селение Тьену (греч. Тинис или Тис), а погребения, обнаруженные в пластах Абидоса, по-видимому, были его кладбищем. Предание — в данном случае эту роль выполняет «Египтиака» Манефона — сообщает, что этот Тинис некогда был резиденцией царей I династии, основоположников правящей династии фараонов. Практически все верхние (надземные) части (если таковые имелись) гробницы за прошедшие тысячелетия полностью разрушились. Зато нижние структуры, в том числе и погребальные камеры, сохранились нетронутыми под толстым слоем песка. Эти монументы явно являются «царскими» как по своим размерам, так и по пышности аксессуаров и обилию «сопровождающих», то есть захоронений слуг, окружающих главный погребальный комплекс. Многие из этих могил слуг были устроены одновременно (то есть было выкопано несколько ям-могил, в них были уложены тела, а сверху настилались связки пальмовых ветвей), что говорит о том, что погребенные были жертвами ритуальных жертвоприношений, сопровождавших погребение самого царя.
Царское кладбище в Умм- эль-Джааб, за храмами Абидоса. Обратите внимание на массовые захоронения слуг и чиновников, окружающие погребальные комплексы каждого из царей. Что касается царя Аха, то захоронения слуг протянулись тремя рядами от его усыпальницы.
Петри вел здесь раскопки в 1899–1903 гг. после варварского разграбления этих мест Эмилем Амелино[201] в предыдущие четыре сезона. С присущей ему тщательностью и осторожностью Петри сумел спасти несколько пластин из дерева и слоновой кости, фрагменты изящных алебастровых ваз и оттисков печатей, на которых сохранились имена царей. Эти надписи — самые ранние из известных науке случаев использования иероглифов в Египте. Ученым удалось установить, что некоторые из имен — Джер, Ден, Анеджиб, Семерхет и Каа — принадлежали царям I династии. Другие имена, такие, как Перибсен и Хасехемви, носили цари (фараоны) II династии. Однако целый ряд погребений, находящихся на так называемом Кладбище В, несомненно принадлежал правителям, жившим в эпоху, непосредственно предшествовавшую I династии.
Здесь, на Кладбище В, находились гробницы следующих правителей: Ири-Хар, Ка, Нармер и Аха. Анализ сохранившихся артефактов не оставлял никаких сомнений в том, что многие внешние атрибуты иконографии фараонов к этому времени уже успели сложиться, что само по себе свидетельствует о том, что к концу Додинастической эпохи Верхний Египет уже представлял собой единое царство. Поскольку правителей, погребенных на Кладбище В (за исключением Аха — см. ниже), не удается отождествить ни с одним из имен, упоминаемых в составе официального монументального списка царей (который, кстати сказать, обычно начинается с Менеса, основателя I династии), ученые сочли за благо отнести этих более ранних царей Верхнего Египта к так называемой «0-й династии», обозначив эту археологическую фазу как Протодинастический период (примерно совпадающий по времени с Накадским III периодом).
Археологическая и историческая идентификация Менеса, традиционно считающегося фараоном — объединителем Верхнего и Нижнего Египта и основателем Мемфиса, до сих пор остается под вопросом. Некоторые египтолога высказываются в пользу Нармера (его имя записано знаками «зубатка» и «резец»), другие — на сегодняшний день таких большинство — предпочитают отождествлять Менеса с Аха (египетск. «боец»). Аргументы в пользу обеих версий достаточно сложны, и здесь мы не будем излагать их. Но вместо того, чтобы вновь пускаться в дебаты по этому вопросу, который хотя и интересен сам по себе, но имеет мало отношения к нашей теме, я просто присоединяюсь к мнению большинства и признаю царя Аха покорителем Нижнего Египта и основателем I династии, а Нармера — его отцом. Я поступаю так прежде всего потому, что Аха вступил на трон в Мемфисе. Что же касается Нармера, то нет никаких свидетельств пребывания Нармера в этой царской столице, основание которой традиция приписывает Менесу. И все же вряд ли можно сомневаться в том, что Нармер внес немалый вклад в покорение Северного Египта в процессе объединения царства.
К началу правления I династии верхние (надземные) части монументальных зданий стали украшать нишевыми фасадами. Последние исследования в Умм-эль-Джааб показывают, что здешние царские усыпальницы не имели этой характерной особенности, но другие крупные усыпальницы того времени говорят о том, что появление таких фасадов было важным фактором прогресса в архитектуре. Наиболее впечатляющие образцы таких нишевых фасадов были открыты в 1950-е гг. Брайаном Эмери в Саккаре, где археологи обнаружили целый ряд громадных гробниц из необожженного кирпича, протянувшихся вдоль восточной окраины пустынного плато. Эти гробницы были настолько крупнее и величественнее усыпальниц I династии в Абидосе, что Эмери пришел к твердому убеждению, что перед ним — действительно усыпальницы первых фараонов Египта. В этом у него до сих пор немало сторонников, но сегодня большинство египтологов вернулись к прежней точке зрения, согласно которой настоящее кладбище фараонов находится в Абидосе, а гробницы в Саккаре принадлежали высокопоставленным придворным чиновникам.
Другой превосходный образец монументальной архитектуры с нишевыми фасадами был открыт значительно раньше, в 1897 г., в Накаде. Автором открытия стал Жак де Морган[202]. Он обнаружил гробницу царицы Неитхотеп, которая, как полагают ученые, была старшей женой фараона Аха. Ее имя говорит о том, что она была дочерью правителя дельты Нила, резиденция которого располагалась в Буто, где находилось святилище богини Неит. А это, в свою очередь, означает, что брачный союз между Аха и Неитхотеп укрепил политическое единство Верхнего и Нижнего Египта после военной победы фараона Аха из Тиниса над войском правителя дельты.
Реконструкция гробницы-мастаба царицы Неитхотеп, супруги фараона Аха, в Накаде. Показана сложная структура нишевого фасада, который впоследствии был закрыт сплошной наружной облицовкой.
Как я уже говорил, Аха означает «боец»: его имя записывалось с помощью иероглифа «сокол». Сокол держал в лапах грушевидную булаву и щит. Он сидел наверху прямоугольника, в верхней части которого находились булава и щит. В нижней располагалось несколько параллельных вертикальных линий, символизирующих ниши кирпичных фасадов, характерных для архитектуры усыпальниц эпохи I династии. Египтологи назвали этот элемент мотивом «дворцовый фасад», или серех, поскольку он встречается в изображениях царских дворцов правящего монарха. Все цари I династии известны под своими «именами Гора», или серех, которые не имеют ничего общего с именами в картушах, под которыми они фигурируют в позднейшем Списке царей. Это, естественно, весьма затрудняет для египтологов определение того, кто есть кто и в какой последовательности правили «цари Гора».
Хочу напомнить читателю, что в Египте не обнаружено никаких следов постепенного развития этого типа архитектурных сооружений, но нам известно, что существовали и более ранние прототипы.
«Во второй половине IV тысячелетия до н. э., после 3500 г. до н. э., в шумерских городах, в первую очередь в Уруке, начинает появляться характерный тип монументального здания. Для него характерна… платформа, на которой возводились храмы — храмы, со временем превратившиеся в зиккураты, столь типичные для шумерских городов эпохи полного расцвета цивилизации Древней Месопотамии. Характерная черта этих зданий — чередующиеся контрфорсы на фасадах стен… На резных печатях Джемдет-Насрского периода, примерно совпадающего с Накадским II, изображены укрепленные дворцы-крепости с высокими стенами, снабженными контрфорсами и другими деталями, повторяющимися в египетской архитектуре чуть более позднего времени».
В данном случае у египетской версии существует более ранний месопотамский прототип, причем на этот раз, как отмечает Генри Франкфорт, методы строительства практически идентичны.
«В период правления I (египетской) династии, когда впервые появились постройки из кирпича, этот новый и более долговечный материал стал использоваться в первую очередь для царских усыпальниц, декорированных контрфорсами и нишами со всех четырех сторон. Это своеобразное решение достигалось в некоторых случаях благодаря применению двух типов кирпичей: крупных — для каркаса здания и малых — для ниш. Эти малые кирпичи имели размеры и форму, типичные для месопотамских аналогов второй половины Протописьменного периода, и использовались точно таким же образом: три ряда ложков чередовались с одним рядом тычков. Чередование ниш и контрфорсов в точности повторяет декор стен (месопотамских) храмов Протописьменного периода. Другие технические детали, такие, как конструктивное решение цоколя или платформы, использование коротких горизонтальных балок для укрепления ниш, также совпадает с аналогичными приемами архитектуры Месопотамии времен Протописьменного периода… Учитывая столь широкое многообразие прямых заимствований, вряд ли можно сомневаться в том, что древнейшая монументальная архитектура Египта возникла под непосредственным влиянием архитектуры Месопотамии, где она имела долгую предшествующую историю».
Я мог бы привести добрую дюжину подобных же свидетельств различных авторитетов в этой области, но предпочту ограничиться цитированием буквально нескольких фраз Эмери, первооткрывателя усыпальниц I династии в Саккаре, подводящих итог этой дискуссии:
«…этот стиль монументальной архитектуры появляется в Египте вместе с приходом Династической расы, и именно такой стиль со всей очевидностью показывает связь с зодчеством Месопотамии. Поразительное сходство сооружений из необожженного кирпича, возводившихся в обоих регионах, слишком очевидно, чтобы его можно было игнорировать, в частности, если вспомнить о том, что в долине Нила не найдено никаких следов длительного развития методов возведения этих громадных и сложных сооружений».
ВЫВОД ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ
Наиболее явное свидетельство технического, художественного и религиозного влияния шумерской культуры в долине Нила — появление зданий с нишевыми фасадами. Более чем маловероятно, чтобы такие специфические архитектурные приемы могли возникнуть независимо друг от друга, без «переноса культуры», в двух изолированных регионах и в одну и ту же историческую эпоху.
Мнение современных скептиков
Познакомившись со всеми этими многообразными свидетельствами непосредственного влияния Месопотамии на культуру Египта начала эпохи фараонов, трудно не прийти к естественному выводу, что шумеры сыграли важную роль в формировании египетского государства. Правда, античные источники практически ничего не говорят о таком влиянии, однако до нас дошли руины, со всей очевидностью показывающие факт такого влияния. В этой связи следует отметить две основные версии.
1) Археологические и художественно-исторические свидетельства говорят о том, что миграция иноземцев в долину Нила имела место в эпоху, соответствующую археологическому слою Накадского II периода. Поначалу эти иноземцы появились в качестве торговцев, но затем, осознав богатые потенциальные возможности освоения природных ресурсов Египта, они вскоре вернулись уже как агрессоры, покорив местное население и основав правящие династии, державшие под своей властью туземных жителей. На протяжении нескольких последующих поколений архаические царства, основанные различными группами знати иммигрантов, сражались друг с другом в междуусобных войнах за верховную власть над долиной Нила. В конце концов верх одержало царство Верхнего Египта со столицей в Тинисе/Тисе. Под властью своих царей-потомков Гора, а именно Нармера и Аха, элитные отряды Верхнего Египта постепенно покорили царство Нижнего Египта с резиденцией в дельте Нила и основали новую столицу страны в Мемфисе. Это, согласно Манефону, положило начало правлению I династии, знаменовавшей собой возникновение Египта фараонов. На самом деле первые фараоны были потомками иноземной элиты, прибывшей в долину Нила из Месопотамии. Эту гипотезу впоследствии поддержал Дерри.
Или:
2) Археологические находки действительно указывают на тесные торговые связи между Месопотамией и Египтом, однако представители первой лишь познакомили египтян с новыми техническими методами и художественными стилями. Вторжения же как такового не было. Влияние этих заморских гостей было настолько велико, что многие из их культурных достижений были восприняты местными вождями, правившими в долине Нила. Эти местные вожди впоследствии вступили друг с другом в борьбу за власть в Верхнем Египте, и в конце концов верх одержали правители, резиденцией которых был Тинис (египетск. Тьену). Объединение Верхнего и Нижнего Египта произошло при Менесе, положившем начало Тинисскому царскому дому. Таким образом, фараоны I династии были потомками туземных правителей долины Нила, усвоивших различные аспекты культуры иноземных гостей-торговцев, а вовсе не принадлежали к чужеземной расе.
Если оставить в стороне мелкие различия в этих противоречащих друг другу версиях, мы имеем дело с двумя совершенно разными историческими сценариями развития событий, которые я называю: 1) «теория господствующей расы» и 2) «теория эволюции коренного населения».
Рекс Энгельбах в своей статье «Эссе о прибытии Династической расы в Египет и последствиях этого события», опубликованной в «Annales du Service», том 42, следующим образом излагает аргументы в пользу теории господствующей расы:
«Хотя постепенное проникновение иноземного этнического элемента вполне могло заметно изменить культуру Египта, оно вряд ли может считаться объяснением того поразительного всплеска национальной пассионарности египтян, который имел место накануне появления Династической расы. Впрочем, это могло последовать за вторжением и агрессией некой расы, обладавшей более передовым оружием и хотя и уступавшей по численности армии старого Египта, но многократно превосходившей ее в дисциплинированности, сплоченности и умению достигать поставленной цели и, сверх всего, обладавшей письменностью, торговыми связями и широкими познаниями в науках и ремеслах. На мой взгляд, степень вероятности прихода в Египет Династической расы равна примерно 50 на 50, особенно если учесть, что к тому времени уже имела место достаточно значительная мирная экспансия иноземцев».
Кстати, небезынтересно отметить, что вам вряд ли удастся найти хотя бы одну книгу по истории Древнего Египта, изданную за последние тридцать лет, в которой высказывалась бы поддержка этой версии происхождения первых фараонов. И хотя уже немало археологов и историков искусства, занимающихся изучением археологического материала Додинастической эпохи, активно поддерживают теорию господствующей расы и ее роли в формировании древнеегипетского государства, их мнение разделяют лишь очень немногие ученые. Я много размышлял над тем, чем это можно объяснить, и пришел к выводу, что современным историкам предстоит еще немало поработать над моделями различных типов исторического развития, которыми они оперируют. Никто не хочет оказаться в роли защитника идеи «суперрасы», ибо такие идеи лежат в основе политической идеологии нацизма. Более того, в академических кругах сегодня в моде антропологическая версия истории. Такие антропологические модели обычно исходят из предпосылки о медленных эволюционных изменениях в развитии цивилизации. Быстрые и радикальные события более не считаются удовлетворительным объяснением механизмов изменений культурообразующих процессов в истории древнего мира. Однако я хотел бы возвратиться к вопросу, поднятому мною в самом начале раздела, посвященного истории возникновения Древнего Египта: вправе ли мы дистанцироваться от подлинной исторической реальности потому только, что сегодня изменились оценки взглядов более ранних ученых, живших в мире, радикально отличавшемся от нашей современной действительности? Лишь немногие сегодня мыслят так же, как Петри, Дерри и Эмери. Однако понятия «Династической расы» или «суперрасы» остаются все теми же. Они представляют собой конкретные термины, выражающие определенные политические взгляды, но ни в коей мере не бросают тень на историческую реальность минувших эпох. Политические взгляды этих археологов ничуть не обесценивают значение их открытий. Одна из задач этой книги — выровнять явный перекос, созданный скептическими оценками современных ученых, и свежим глазом взглянуть на уже знакомые факты. Если подходить к этому непредвзято, то я лично убежден в том, что очень трудно, если не невозможно, опровергнуть вывод о том, что иноземная элита действительно мигрировала в долину Нила и что именно потомки этих мореплавателей — искателей приключений основали державу фараонов.
Вполне понятно, почему труды некоторых египтологов оказались неприемлемыми для ученых следующего поколения, выросших уже после Второй мировой войны. Но, к сожалению, как это часто имеет место в схоластической науке, вместо того, чтобы слегка изменить термины, сохранив стоящую за ними базовую модель, маятник общественного мнения неумолимо бросается в противоположную крайность. В 1970-е гг. возобладала тенденция к отрицанию или затушевыванию роли завоеваний и агрессий в истории далекого прошлого. Многие из хорошо известных «конфликтов» начали либо смягчать, либо вовсе отрицать. Так, завоевание Египта гиксосами[203], описанное у Манефона как болезненный эпизод в истории его страны, стали изображать как постепенное и мирное проникновение иноземцев в восточные районы дельты Нила; вторжение дорийцев[204] в Грецию, оказывается, вовсе не было столь драматичным и всепроникающим, как об этом говорят античные авторы; многочисленные попытки вторжения в Египет народов моря[205] в правление Рамсеса III[206] — не более чем незначительный пиратский набег. Более того, как я уже писал ранее в своих работах, завоевания израильтянами Земли Обетованной, о котором рассказывается в Книге Иисуса Навина, оказывается, вообще никогда не было.
Таким образом, современный подход к истории заключается в том, чтобы затушевывать серьезные конфликты древности, особенно победы, одержанные «варварами» над «цивилизованными» народами, и отрицать традиционные версии исторических событий за счет переоценки археологических свидетельств или даже апеллируя к отсутствию таких свидетельств. Однако археологии очень и очень редко удается обнаружить подлинные свидетельства конфликта и агрессии. Обугленные руины городов могут считаться доказательствами военных конфликтов (хотя их происхождению нередко даются и другие объяснения), но как же быть со следами кровопролитных сражений? Многие исторически бесспорные конфликты вплоть до последнего времени не находили археологического подтверждения. Но битвы по самой своей природе — явление преходящее. Они возникают внезапно, знаменуя собой вспышки злобы и ненависти, но природа вскоре залечивает их следы, предоставляя лишь человеческой памяти веками залечивать старые раны. Лучшее доказательство тому — поля сражений во Фландрии. Если бы не существовало письменных свидетельств, какие археологические находки могли бы поведать о Великой войне 1915–1919 гг. спустя 4000 лет после нее?
Историки признают факт вторжения в цивилизованную Европу варварских орд гуннов и монголов, так почему они более не желают признавать сообщения античных авторов об аналогичных завоеваниях и агрессиях, имевших место на заре истории? Нельзя допустить, чтобы из памяти человечества изгладился фашизм XX века, а также чудовищные последствия варварского применения современнного оружия. Война в Боснии лишний раз напомнила об этом. Но не менее справедливо и обратное. Наша современная история, простирающаяся до тех пределов, до которых ее хотят продлить историки, — одно сплошное доказательство того, что человек — животное, так сказать, территориальное, постоянно занятое поиском новых пастбищ, минеральных ископаемых и природных ресурсов. И эти цели часто достигаются путем провоцирования военных конфликтов или применения более передовых видов вооружений.
Если столь мрачные оценки совершенно справедливы применительно к нашей сегодняшней реальности, то тем более они применимы к жестоких нравам седой древности. В древности детей часто приносили в жертву богам; царей погребали в пышных гробницах, окруженных могилами жертв ритуальных жертвоприношений; фараоны сокрушали черепа пленных в рамках церемониальных действ, воспроизводивших главные эпизоды сражений для домашней аудитории; целые города стирались с лица земли, а их жителей предавали смерти во имя того или другого бога; наконец, целые цивилизации становились жертвами своих менее «цивилизованных» соседей, которым посчастливилось освоить более передовые методы ведения боевых действий. Здравый смысл подсказывает, что нет ничего заведомо неисторического в предположении, что Египет был завоеван иноземной элитой, обладавшей более передовым оружием и тактикой ведения войны, буквально перед рассветом цивилизации фараонов. Археологические свидетельства подтверждают реальность такой гипотезы о вторжении иноземцев.
На страницах двух последних глав я попытался показать, что археологические и художественные свидетельства появления в долине Нила иноземных мигрантов весьма убедительны, я бы даже сказал — просто поразительны. Но возникает вопрос: а верили ли сами древние египтяне в то, что их далекие предки были выходцами из дальних краев? На этот вопрос специалисты-египтологи незамедлительно ответят отрицательно, ибо в древнеегипетской литературе не сохранилось никаких следов подобных преданий. Это отвечало уровню развития научных взглядов за последние 150 лет. Однако я убежден, что их пора пересмотреть. Учитывая серьезность археологических свидетельств появления иноземцев в Египте в Накадский II период, нам, по всей видимости, необходимо подвергнуть более тщательному анализу легенды, связанные с древнейшими богами Египта. На мой взгляд, именно здесь мы сможем найти истоки цивилизации фараонов — истоки, ведущие в далекие края, за океан. Нам самое время возвратиться — в компании Последователей Гора — на их островную прародину, чтобы попытаться найти следы древнейшего храма бога-творца «первых времен».
Глава одиннадцатая