– Ясно. Спасибо, тогда я пойду. Если Марту отвезли в штаб авиакорпуса, там и найду.
– Погоди, – вставая, остановил меня комполка. – Раз ты тоже отлично видишь ночью, может, поможешь нам в разведке?
– Ага, вы это дядьке моему геройски погибшему скажите, – хмыкнул я. – И не забудьте, как его расстреливали, под трибунал подводили и всего лишили, как всех потом награждали, а про него как будто забыли. Нет, один у нас в семье идиот был, больше не найдете.
– Но?..
Что тот сказать хотел, я не узнал, вырубил, как и комиссара, схватившегося за кобуру, врача не тронул… Он кричать не собирался и бросился на помощь командирам, а я, выйдя из землянки, обнаружил стоявшего на охране бойца, что меня отказывался выпускать. Особист распорядился. Пришлось его тело, бессознательное, занести и положить на пол. Дальше скрылся в лесу, что примыкал к полку. Тут, кстати, секреты были выставлены, достаточно грамотно полк охранялся от наземных диверсантов, однако даже днем я ушел, просто вырубил два секрета, тут бойцы НКВД стояли, одной из дивизий.
Добежал до места, где вещи оставил, самолет угнанный у немцев находился чуть дальше. Топливо там еще километров на сто было, добежал до самолета, запустил двигатель, дав прогреться, и поднялся в воздух. До штаба корпуса тут лететь минут пятнадцать, тот в селе находится, у трассы, так что войск тут хватало, но это не помешало мне совершать посадку прямо на улице у штаба, места хватало, да и нужно-то мне было метров семьдесят. Подхватив вещи, я уверенным шагом направился к зданию, где было видно несколько антенн. Прилет вызвал шок у всех, кто это наблюдал, я так неожиданно появился на бреющем, что немногочисленные зенитчики даже отреагировать не успели, как я уже качусь по улице.
Подойдя к часовому, который еще не решил, что делать, я спросил у него, не обращая внимания, как на улицу из домов командиры и бойцы выскакивают:
– Где у вас тут Особый отдел? Где тут устроились те, кому я сейчас морды лица бить буду?
Тот ответить не успел, один из первых подскочивших командиров, капитан, судя по шпалам в голубых петлицах, тут же спросил:
– Что тут происходит? Кто ты такой?
– У меня украли пленную. Немка. Врач и лейтенант, если на наши звания перевести. Куда ее дели?
– Всем стоять, – раздался властный голос за спинами столпившихся вокруг командиров и бойцов, вперед протиснулся полковник, который уточнил: – Сергей Сыроежкин?
– Да, это я. Где моя немка?
– Спицын, где пленная, что утром привезли? – поинтересовался полковник у командира в форме старшего политрука. – Отправил уже в штаб фронта?
– Не успели, – сообщил тот. – Допрашивали.
– Приведи.
– Товарищ полковник, это не ваша сфера деятельности, – вдруг уперся этот неизвестный особист.
– Что, зубы жмут? – сразу поинтересовался я у него. – Смотри, если на ней хоть волосок тронули, хоть синяк найду, руки и ноги переломаю. И это не фигура речи. Я свои обещания всегда выполняю.
– Ты мне попугай еще, – мгновенно окрысился этот старший политрук.
– Ты первый у меня кандидат на эшафот. Где моя немка?
Толкнув толпу перед собой, я прошел через упавшие тела и направился к капитану. Подскочив, заломил ему руку и велел вести к Марте.
– Прекрати, я сам отведу, знаю, где ее содержат, – сказал все тот же полковник. – Идем.
Я повел особиста на изгибе. Тот, полусогнутый, только и мог, что семенить и материться, обещая мне кары небесные. А когда мы подошли к нужной избе, стал кликать своих подчиненных, что подбежали с оружием в руках. Мгновенно ускорившись и параллельно вырвав руку старшего политрука из плечевого сустава, я вырубил всех, кто был в форме политсостава, а заодно часового у сарая. Сломав замок и распахнув двери, я посмотрел на сжавшуюся фигурку Марты в углу. Работали с ней качественно, видимо, появились такие вопросы, на которые ответить она не смогла. Живого места не оставили. Живодеры.
– Подожди, Сергей, – сказал полковник, тоже заглянувший в сарай и увидевший, что стало с девушкой.
Однако я снова ускорился и, как и обещал, всем особистам переломал руки и ноги, а некоторым и челюсти. Вернувшись в сарай, взял девушку на руки, она худенькая. Марта ко мне доверчиво прижалась, и я понес ее к самолету. Все это под увещевания полковника, которого я не слушал.
– Извини, Сергей, но я вынужден так действовать. Ты арестован за нападение на командиров РККА.
Посмотрел на столпившихся вокруг командиров и бойцов, что взяли меня на прицел, тут уже не вырвешься, да и девушка могла пострадать еще больше, чего я не хотел. Поэтому остановившись, до самолета метров пятьдесят осталось, спросил у полковника, продолжая держать Марту на руках:
– Вы уверены? А не боитесь, что я вернусь? Я мстить буду, я мстительный.
– Неужели ты из-за какой-то немки на своих нападешь? Она же враг?
– Она моя собственность, вы посмели тронуть то, что принадлежит мне. А за такое своими вы быть перестали. Убивать не буду, но покалечу без сомнений. Надеюсь, вы понимаете мою позицию?
– И все же я вынужден так действовать. Нападение на особистов произошло на глазах множества свидетелей. Это просто так не оставят.
– Да что вы? Моего дядю расстреляли без суда и следствия, а он был Герой Советского Союза, и все равно никто не был наказан. Не верю я вам.
Однако сдаться все же пришлось. Мне связали руки, забрали вещи, браслет снять не смогли, я магнитный замок активировал, опция такая. Марту забрали и по приказу полковника отправили в медсанбат. Я внимательно проследил, где он, ночью мое время, посмотрим кто кого. Меня же завели в одну из изб, тут, похоже, жилое помещение. Руки связаны сзади были, многие видели, что я могу голыми руками сделать, и проявили разумную предосторожность. Кстати, орден сорвали, мол, не по чести носить. Какой-то батальонный комиссар из Политуправления был. Майор, если на армейские звания перевести.
– Поговорим? – спросил полковник, усаживаясь за стол, меня напротив посадили.
– С такими подонками, как вы, общаться не намерен.
– С чего же такие категоричные эпитеты? У меня приказ, задержать тебя до прибытия особой группы. Особист бомбардировочного полка уже позвонил, сообщил о твоем побеге, и что, возможно, ты появишься тут, пленница тебя интересовала. Кстати, на тебе еще нападение на командование полка.
– И что? Какое они имели право меня задерживать? Я ребенок, под советские законы не подпадаю. Тем более это командование сгубило моего дядю, Юрия Некрасова. Так что, я их в десны должен целовать за это?
– Дядя что, был расстрелян?
– Повезло ему, нырнул под пули и сиганул в реку. А вот другого летчика убили. Ни за что. Так что НКВД я очень не люблю. А подонками вас считаю по делу. Не за арест, тут есть причина, приказ есть приказ и его нужно выполнять, а за сорванный орден. Меня им наградили двадцать третьего июня за оборону Севастополя. Лично командующий крымскими войсками.
– Этому есть подтверждение?
– В вещмешке наградное удостоверение. В серебряном портсигаре. Трофейном.
Полковник сам все достал, открыл портсигар, газету со статьей обо мне тоже достал и все изучил.
– Действительно, похоже награда твоя. Сейчас принесут орден.
– Можете оставить себе.
– Не понял?
– Моего дядьку, который погиб три дня назад, ночью, трибунал лишил звания и всех наград. Причем за то, что его при попытке расстрела сотрудниками НКВД не достреляли. Тот обиделся, награждал его не трибунал, а лишили за те дела, за которые награды лишать нельзя, за ратные подвиги. Поэтому, когда его восстановили в звании, награды постановили вернуть, он их не принял, а там и Звезда Героя была. Сказал, что раз государство его лишает наград, то для государства эти безделушки, как и ратные подвиги, ничего не значат, они полностью обесценились. И раз государство так относится к боевым наградам, как к мусору, то и он носить их не смеет. В общем, отказался он от них, швырнул в рожу тем, кто их забрал. Я полностью согласен с решением своего дяди. Вот и вам швырну. Ведь и для вас этот орден лишь пустышка, захотел сорвал, захотел вернул. Мрази вы.
– Это сделал не я.
– Без разницы, подчиненный ваш, а раз вы его не остановили, в ответе за сделанное. Поэтому подонками вы все стали с этого момента. А с подонками я разговоров не веду.
Отвернувшись, я отказался общаться с полковником, и меня отвели в другую комнату. Тот повторно начал перечитывать статью в газете. Тут лежанка была, я на нее лег, в комнате дополнительно два командира остались, сидели на лавке, меня стерегли. Пока было время, я на боку уснул, руки-то за спиной связали, и к прибытию тех, кто меня искал, какой-то спецгруппы, успел выспаться. Подняли меня, когда снаружи уже было темно. Снова завели в ту комнату, где ранее полковник пробовал допрашивать. Там за столом сидел знакомый майор госбезопасности, только форма в этот раз была на подполковника РККА. Тот самый, что приходил ко мне, Некрасову, в больницу, описывая все по расстрелу и остальному.
– Проходи, присаживайся, Сергей, – сказал тот.
В комнате были еще два бойца той же структуры, но одетые в обычную форму красноармейцев, только видно, что бойцы серьезные. Один такой на моей гранате ранее подорвался. Вот мне сняли веревки, и, разминая кисти, я подошел к столу и сел. Там стояла тарелка с наваристым борщом, да еще со сметаной. Кучеряво живут авиаторы. Хотя да, сам так питался. Только ложку брать я не стал, а откинувшись на спинку стула, задумчиво изучал майора.
– Что-то не так, не хочешь есть? – спросил он участливым тоном.
– Помнится, майор госбезопасности равняется званию армейского полковника. Вас выгнали из НКВД и перевели в армию? – спросил я.
– Откуда ты знаешь? – насторожился он.
– Память на лица хорошая. Видел я вас раньше. Дядька с вами общаться не особо хотел, не понравилось, что ваши его расстреливали, мы с ним общались, когда тот разведку вел на Северном фронте, вот и я вас недолюбливаю. Мою пленную тоже ваши избили. Поэтому общаться не хочу и не буду.