Мне это время нравилось, и я планировал пожить тут, хотя бы до девяностых. Дальше покидаем страну, откапываем сокровища, закопанные в районе побережья Индии, и живем, как хотим. Однако это советское время упустить я не хотел. И да, я прекрасно понимаю, какие слухи пойдут о нас, но мы женаты, а это все перекрывает. В будущем такие случаи не редкость, но и в это время бывают. Мы еще успели сбегать в школу Маши, поговорили с директором, та в шоке на нас смотрела, но обещала все сделать. Аттестат с оценками заберут родители Маши и привезут через неделю, когда навестят нас. Дальше была посадка, нас провожали, и все, под перестук колесных пар мы покатили в Москву. Ночью спали, а утром прибыли на вокзал. Дальше взяли машину, частника, и со всеми вещами доехали до новенького двенадцатиэтажного дома. «Ленинградка», так его называли. Тут и проживали Ивановы, на шестом этаже. Мы поднялись на нужный этаж, с трудом в лифте с багажом уместились, и отец, открыв дверь, пригласил нас проходить. Сестры и мать Тихона были тут, вышли встречать.
– Боже, самое страшное, что я могла представить, что привезет наш Тихон, это вши, как в прошлом году из пионерского лагеря. Но такого даже моя фантазия выдать не могла, – сказала мама.
Это немного разрядило обстановку. Машу познакомили со всеми, как, впрочем, и меня. Отец описал мой случай, они только охали. Показали нашу комнату, теперь нашу, раньше в ней Тихон жил, и мы стали обустраиваться. Мать уже приготовила обед, чтобы отметить наше возвращение, так что сели за стол. А после обеда отец повез меня в свой госпиталь, а Машу мама в нашу с сестрами школу повела, сама договорится с директором, чтобы ее взяли. Ну и насчет меня поговорит, что память потерял и сейчас обследование прохожу. Пятница – тяжелый день, но нужно. Маше еще на учет нужно встать в женской консультации. Кстати, маму попросил поговорить с директором, чтобы тот принял у меня экзамены за девятый класс, я хочу учиться с Машей. Буду прикрывать ее от косых взглядов одноклассников. В первое время точно будут. По-моему, она не поверила, что я смогу сдать эти экзамены. А сестер попросил оббежать всех знакомых и сообщить, что я память потерял, никого не знаю. Дальше информация сама распространится. Нужно же объяснить, почему я никого не знаю. Правда, это лучший ответ. Особенно в этой ситуации.
Два дня меня, не выпуская из госпиталя, мучили многочисленными анализами, но больше было специалистов другого профиля, особенно среди психологов. Отец поднял всех на ноги, трое докторов наук было и один профессор. Диагноз поставили в воскресенье к обеду. Амнезия. Физически полностью здоров, психологически тоже. Память да, отсутствует, но логично мыслить я не прекратил, многие знания имеются. В общем, социально не опасен. Мне выдали справку, что я здоров, но имею провалы в памяти.
Из больницы я вышел с немалым облегчением, и мы с отцом на трамвае поехали домой, тут прямой, без пересадок. Пока меня не было, Маша нашла общий язык с матерью и сестрами Тихона, освоилась, обжилась в нашей комнате. Уже все прошла, ее записали в девятый «В» в нашей школе и в женскую поликлинику, в нашем районе. Встала на учет. Я остался один, кому еще побегать придется. Мы пообедали, я и предложил Маше прогуляться по городу. Скоро занятия начнутся, времени мало будет, а тут выходные, пока еще тепло, так что мы собрались и отправились на прогулку. Обе сестренки Тихона с нами, как проводницы, показывать все будут. Однако сразу меня не отпустили, заставили новую школьную форму померить, мама Тихона ее на глаз брала. Как и ожидалось, мала, в плечах жала. Я заметно вытянулся за лето. Так что она побежала менять, а мы на прогулку. Великолепно прогулялись, вернулись к ужину, там телевизор все вместе посмотрели и отправились по комнатам. Кстати, в этот раз форма села хорошо, на вырост брали.
Утром в понедельник тридцатого августа я отправился в школу. Меня Ольга, младшая, сопровождала, показывала, где та находится. Директор была у себя. Постучавшись, я зашел. Почти час мы с ней разговаривали, и я уговаривал разрешить мне сдать экзамены экстерном, мол, с супругой хочу учиться, но она ни в какую. Высмеяла и отправила прочь. Ничего, я тоже память длинную имею. Еще пересекутся наши дорожки.
Вышел из школы я злой и раздраженный, но все же быстро вернулся к хорошему настроению, ничего, главное в одной школе учиться будем, чуть позже, как придут документы из ее школы в Новгороде, оформят, как полагается. Я думал, Машу не возьмут, все же беременность, скандал, не рискнут, но нет, взяли. Видимо, смогла мама Тихона надавить на нужные рычаги, чтобы это произошло. Время пока было, я отправил сестрицу домой и, запрыгнув в трамвай, покатил к парку Горького. Проверился несколько раз, слежки не было. Дальше вышел к парку, а тот реконструировали, но, к счастью, нужный участок не затронули. Дерево тоже стояло, только стало заметно выше. Подняться к дуплу я с ходу не смог, сбегал к ближнему магазину хозтоваров, купил моток обычной бельевой веревки, вернулся, сделал петлю, перекинул через ветку, вставил ногу в петлю и, подтягивая себя, поднялся. Все довольно просто. Дупло на месте. Начал копать – и есть находка. Все что я прятал, было на месте, даже деньги не особо скукожились, вполне годные, но жаль, что уже не действительные. Надо узнать, их меняют еще или нет? Думаю, что нет, но узнать стоит.
В магазине промтоваров помимо бельевой веревки я купил хозяйственную сумку, плотная такая, оставлять в дупле ценности не стоит, мало ли кто мог видеть все, поэтому, разворошив все, достал золото, убирая на дно сумки, а сверху прикрыл все старыми банкнотами. Да, тут точно хватит и на дом с машиной или на кооперативную квартиру. Спустившись вниз и по-хозяйски свернув веревку, мало ли пригодится, я осмотрелся и отправился прочь. Добрался до дома Ивановых, кивнув местным знакомым, которые меня приветствовали, но я их пока не знал. Дважды останавливали, уточняли, правда ли я память потерял и их не помню… Всегда подтверждал. Думаю, один одноклассником был, возраст подходил. Он уточнять не стал, спросил и ушел задумчивый. Держать ценности дома, с мелкими сестрами, которым до всего есть дело, опрометчиво. Найдут. Поэтому я решил использовать другое место для хранения, вне квартиры.
Поднялся на крышу, она тут открытая, залитая гудроном, и на веревке сумку спустил в воздуховод. Вот теперь найти будет сложно. Спустившись, я вошел в квартиру, ключ у меня свой был, и, забрав Машу, которая гладила школьное платье Ольги, отправился гулять. Зашли в ювелирную мастерскую, и мне уменьшили кольцо по размеру. Теперь на пальце носил, безымянном. Пока гуляли, я расспрашивал жену, как той живется со свекровью. Оказалось, нравится, с мамой Тихона они подружились. Ну а я намекнул:
– Знаешь, Маш, тут появилась возможность свить свое семейное гнездышко. Как ты на это смотришь?
– Не понимаю.
– Я нашел клад, видимо военных времен. Бандитов. Там старые советские рубли до размена, больше десяти тысяч. Тысяча рублей, если на наши, современные, рубли переводить. Жаль, уже не обменять, я заходил в сберкассу, уточнял. И золото есть. Хватит на двухкомнатную кооперативную квартиру, на машину, на хорошую жизнь. Кому золото продать, я нашел, стоматологи небольшими партиями скупают. Там лом, ювелирных украшений мало, уйдет быстро.
– Тиша, это неправильно. Этот клад принадлежит государству, нужно его сдать и получить свою законную премию, – сказала она с заметным энтузиазмом. Посмотрев на нее, я печально вздохнул и сказал:
– Маша, Советский Союз самая богатая страна в мире. Она, не обращая внимания на нужды своих граждан, тратит огромные деньги, миллиарды, на разные войны, на другие страны, в Африке или Азии, ничего не получая взамен. Даже банального спасибо. Я свой клад не собираюсь передавать тем, кто не заботится о своем народе, а только о чужих.
– Ты как-то странно говоришь. Мы должны помогать пролетариям других стран. Мы потерпим.
– Святая простота. Сперва нужно, чтобы коммунизм наступил у нас, тогда можно помочь другим. А берясь за несколько дело сразу, ничего не получится. И запомни, Маша, мы уже живем при наступившем коммунизме и у нас все хорошо. Дальше будет только хуже.
Маша только нахмурилась, но, подхватив ее под локоть, напомнив, что мы семья и рассказывать о кладе никому не нужно, я повел ее гулять по парку. Настроение было испорчено напрочь. Похоже, Маша напичкана советской пропагандой, немало сил уйдет, чтобы научилась смотреть на мир правильно. И ведь волновать ее нельзя, в положении. Вон, токсикоз потихоньку начинается. Еще прошлой ночью не дала, сказала, голова болит. Если и этой ночью так же поступит, у нас будет серьезный разговор. Мы, погуляв, вернулись домой, сестрицы были тут, полдничали, вот и мы присоединились. А утром отец бросил передо мной на стол пачку рублей старого образца и сказал строгим голосом:
– Я обыскал твои вещи и только это нашел. Где золото?
– Какое золото? – сделал я удивленный вид.
– Тихон, не шути. Я уже позвонил в милицию и сообщил о кладе. Его нужно сдать.
– У тебя клад есть?
– Тихон!
Однако выдавать клад я и не думал… Это с какой радости? Да и подлость в отношении меня сначала Маши, что рассказала все родителям Тихона, а потом с их стороны, меня вообще в бешенство привела.
Двое сотрудников милиции в форме, что прибыли на вызов, тоже ничего не добились. А помог им соседский мальчишка семи лет, сообщив, что я поднимался вчера на крышу. Поискали и нашли. Зная, что искать, найти не проблема. Составили опись и отбыли. Премии нам не полагалось, поскольку никакой добровольной выдачи не было, они сами все нашли.
Я получил крепкого ремня от отца, плюнул на все, высказал все, что думаю о них, собрался и ушел из дому. Жена не дает, вторую ночь у нее голова болит, пришлось выспрашивать, почему такое началось, и выяснилось, что мать Тихона отсоветовала интимную близость, ребенку якобы навредим. Мои уговоры и объяснения, что это не так, не помогли. На сухую жить я не хотел, так что зачем мне такая жена? Родители Тихона тоже не порадовали. Сдали милиции, сволочи. Только сестренки молчали, у меня к ним претензий нет.