Сознаем ли мы, что рискуем? Сорос любит повторять, что человеческие системы стоят на ошибке. Кремль смотрит на дела сходным образом, присматриваясь в поисках ошибки к стране; кРоссии как ошибке.(Дееспособную ошибку фидошники 90-х именовали клуджем.) Сходство неудивительно, ведь оба, Джордж Сорос и Кремль, — успешные глобальные игроки. Только мы практикуем скрэтч, а Сорос побаивается клуджей.
Кудрин нервничает, а что делать? Это и его бизнес. Модернизацией России занят (от имени государства РФ) не известный праву международный субъект-спекулянт, kludge — бюджетный пузырь, выступающий то западнее Банка Москвы, то дефицитом Пенсионного фонда. Кто он?
Беловежские соглашения 1991 года определили границы России в их нынешнем виде. Но сами они — акт необычной власти, более чем самодержавной — власти упразднять свое государство. Назовем такую власть Сверхсуверенитет. Воспользовался им только Ленин, и то единожды — в 1917 году, Сталин эту власть получил в готовом виде и систематизировал.
Сила и слабость власти — в ее двойной легитимности. Сверхсуверенитет своевольно помыкает страной, поскольку одержим (часто искренне) своей глобальной задачей. Всегда — «именем мировой цивилизации», но всегда и «в одной, отдельно взятой стране».
Сверхсуверенитет возник из нами же инициированной катастрофы — ликвидации государства (СССР) с одобрения мирового сообщества. Заходя в катастрофическое поле дальше, власть обрастала прерогативами последнего защитника. Мы полюбили это русское минное поле, где чувствуем себя защищеннее, — после ряда катастроф мы обрели к ним привычку. (Президент Медведев както раз предложил инвесторам на Кавказе брать в залог чеченские минные поля.)
Обучаемость власти весьма высока — мы знаем, что за губительной катастрофой приходит и спасающая. Катастрофа СССР учредила Россию — преемника; дефолт 1998 года создал спрос на Государственность; американское 11 сентября накачало мировой сверхпузырь, подпитав им финансы России…
Магия мировых потрясений однажды породила невозможную Российскую Федерацию, и по сей день мировые финансы питают ее государственную экзотику, позволяя перекредитоваться еще и еще.
Что станет с нами, когда глобализация притормозит, если Россия не найдет ее спонсорам альтернативы? Чем была новая Россия по отношению к глобализации? Самостоятельной силой или всего лишь временным возмущением — финансовым сверхпузырем в теле глобализации? В каком качестве Россия будет существовать за пределами этого цикла?
Медведев получил на руки больше, чем Путин от Ельцина, — он получил Россию, с которой снято клеймо спорности и дефолта. Россия 2008 года — это бесспорная Россия, более значимая, чем активы, которыми она оперировала. Эту стоимость создал Путин, а Медведев взял и усилил ее ценой войны с Грузией и дружбы с Бараком Обамой. Договор с Украиной по Черноморскому флоту, казалось, завершил стабилизацию внешнего периметра России по всем азимутам — от США до Норвегии и Китая.
Роль каркаса стабильности играл потребительский вихрь Миллениума с его невероятной, избыточной тратой ресурсов. Мировой запрос на ресурсы защищал Россию, поскольку интерес к обладанию пространством временно спал. Постмодерн почти не интересовался контролем над территорией. Но интерес к нам вскоре вернется в ином, неприятном для нас варианте.
Финал двадцатилетней эпохи российской игры с ненадежным миром отмечает его переход в новое состояние. Мы имеем дело с новыми типами и уровнями природных, техногенных и социальных катастроф. Власть, охлос и рынок в мире станут другими. Тройная беда Японии (землетрясение — цунами — и авария на реакторе Фукусима) отчасти сработала на наполнение Пенсионного фонда и бюджета РФ. В сочетании с ливийскими ужасами, задрав цены на нефть и газ и посеяв в Европе недоверие к ядерной энергетике, катастрофа создала новую сцену для внешней политики. Достроенный при Медведеве путинский пояс урегулирования вокруг РФ быстро размывается. Возникает по-новому рискованный мир, где риски важнее угроз. Катастроф можно ждать в любом месте, но те подсказывают и новые возможности для бизнеса. Не исключено, что Россия еще раз получит фору; путаная политика в путаном мире, бывает, вела к выигрышу (клудж!).
Kludge Российская Федерация, возникший из катастрофы 1990-х, выжил и нашел себе нишу развития. Он противится учреждению национального государства, зато его юркость подпитывает амбиции нашей гениальной власти. Кажется, мы сродни новому миру в большей мере, чем хочет признать этот мир, да и мы сами хотим едва ли. Наша модель суверенитета так не похожа на наши мечты о мирном государственном будущем!
Поживем до следующей катастрофы, которая, возможно, отвлечет мир, наседающий на Россию. Я надеюсь, Кудрин скопил на это резервы.