Кровавое межвременье
Эта книга о литературе – но без рассказов о политике не обойтись. Начало тридцатых годов было мрачным временем. Его называют «началом репрессий». Что верно, но не совсем точно. Начало тридцатых – это время бешеных и кровавых политических разборок, в результате которых под каток попадали правые и виноватые.
К началу тридцатых стало понятно, что революция завершилась. Перспективы замутить мировой пожар скрылись в тумане. И начался процесс, который всегда происходит на финальной стадии революции: вожди начали пожирать друг друга. Сталин в те времена отнюдь не обладал неограниченной властью. Потому что вокруг «трона» стояли сплоченные кланы представителей «ленинской гвардии». Эти люди обладали огромным влиянием – в партии, органах и армии. Шутить с ними было опасно.
А кто они были, «ленинские гвардейцы»? Публика, прямо скажем, своеобразная. Это были яркие, сильные и не стесняющиеся в средствах люди, которые всю жизнь занимались революцией. То есть разрушением. Больше они ничего не умели. При этом данные товарищи, посидев у власти, довольно быстро приобрели широкие привычки, соответствующие представителям элиты. Никакого закона они не признавали и признавать не желали.
К качестве иллюстрации можно вспомнить фильм Никиты Михалкова «Утомленные солнцем». Вот перед нами герой Гражданской войны комбриг Котов. Хороший мужик... Режиссер симпатизирует своему герою и ставит его в выигрышные ситуации. Но если отрешиться от обаяния любимого народом артиста? Перед нами эдакий «красный барин». Он живет по принципу «Что хочу, то и ворочу», и никакой закон ему не писан. А на самом деле все эти комбриги, а уж тем более партийные лидеры, были далеко не такими милыми и обаятельными. Все они были объединены в кланы, связанные личной преданностью. Они-то и начали схватку всех со всеми. Вот тут-то и пошли косяком политические дела... Потребуется титанический труд историков, чтобы разобраться, кто против кого копал в том или ином деле. Где в них была правда, где фальсификация. Потому что – это доказано уже сегодня – имелись и реальные заговоры, и сотрудничество с разными иностранными разведками, и вульгарная коррупция, которую по моде того времени объявляли «вредительством». И реальное вредительство тоже имелось. Есть, к примеру, очень серьезные данные, позволяющие полагать, что знаменитое «шахтинское дело» 1928 года не было сфальсифицировано, что там и в самом деле существовала антигосударственная организация.
Я не собираюсь в это углубляться. Просто именно в этом времени завязки многих трагедий, в том числе и литературных. Многие писатели оказались заложниками в этой жуткой игре.
Как известно из истории, Сталин в результате всех переиграл. Но не только потому, что был самым хитрым. Он лучше всех понимал, куда идти дальше. Потому-то и обратил внимание на литературу.
Мы будем жить теперь по-новому
Вернемся немного назад. В конце двадцатых годов «пролетарские писатели» из РАППа, грубо говоря, оборзели. Присвоили себе право судить всех и вся, грубо одергивать тех, кто против. Я уже упоминал о некоторых причинах такого напора. Но была еще одна, связанная как раз с развернувшейся политической борьбой. Дело в том, что в 1926 году один из видных советских лидеров, Бухарин, повел массированную кампанию по борьбе с «великорусским шовинзмом». Во многом она до слез походила на то, что творилось у нас в начале девяностых годов, когда демократическая творческая интеллигенция на любого, кто заговаривал о самобытности русского народа, вешала ярлык «фашиста». Но только если демократы кричали об «общечеловеческих ценностях», то в конце двадцатых исходили из классовой теории. Ведь, как говорил Маркс, «у пролетариата нет отечества». А значит, нечего тут.
Началась эта кампания оголтелой борьбой с «есенинщиной». Бухарина Есенин не устраивал именно тем, что он был сугубо русским поэтом. О чем Бухарин неоднократно и честно заявлял. Под горячую руку попались и многие другие – в том числе, к примеру, Алексей Толстой. Упоминавшаяся кампания против Булгакова – из той же серии.
Что такое «классовый подход», прекрасно поясняет школьный учебник истории России, изданный в 1925 году. Согласно этой книге, если что и было в российской истории хорошего – так это лишь восстания Разина, Пугачева и прочих подобных деятелей помельче калибром. Все остальное – сплошной мрак. Все войны рассматриваются как «чуждые народу» происки всяких там реакционных князей и прочего царизма.
Ребятам из РАППа борьба с «великорусским шовинизмом» была донельзя выгодна. Это позволяло под шумок вытеснить с литературного рынка всех тех, кто не влезал в прокрустово ложе классового подхода. Борцы с масонами при упоминании об этой кампании любят отмечать, что в руководстве РАППа было много евреев. Вот они – исконные враги народа русского! На самом-то деле халтура не имеет национальности. Дело-то в другом – в том, что история развивалась немного не так, как это себе представлял Карл Маркс. Хорошие писатели описывали то, что видели, – потому и шли вразрез с классовой теорией. А халтурщикам – им все равно...
Но была и другая тенденция. Самое смешное, что ее уловил и оседлал грузин Сталин. Революция развивалась не так, как планировали большевики. Мирового пожара не вышло. И уже в 1924 году Сталин озвучивает тезис, абсолютно еретический с марксистской точки зрения – о «возможности построения социализма в отдельно взятой стране». И дело тут вовсе не в социализме, а в очень простой мысли. Раз уж мы оказались во главе страны, то надо наводить порядок здесь. Надо любой ценой сделать страну сильной. А то сожрут.
Чем дальше – тем этот тезис становился все более очевидным. Сегодня только клинические либералы верят в существование «общечеловеческих ценностей», которыми якобы руководствуются демократические государства. Ага. Если кого-то ничему не научили Югославия и Ирак – это безнадежный случай.
В государственной политике есть только одна ценность – собственная выгода. Все остальное – болтовня. Если кто-нибудь все-таки сомневается – вспомните Японию, которая все двадцатые и тридцатые годы откровенно зарилась на Дальний Восток. Или Польша, претендовавшая на «границы 1779 года» – то есть на включение в свой состав Белоруссии и половины Украины. Да и «мирная» Финляндия полагала, что ее исторические границы должны быть по Свири (посмотрите на карту Ленинградской области, и вы поймете, о чем речь идет).
В общем, СССР должен был ценой чудовищных усилий соответствовать моменту – стать сильной индустриально развитой державой. Для подобного «большого рывка» мало было грубого принуждения. Нужна была идеология. И она имелась – старая, но надежная. Национал-патриотизм. Или, если хотите, империализм. К этому прекрасно подверстывалась старая русская мессианская идея. Не беда, что православие сменилось на «коммунистическую веру». Главное-то – есть МЫ и есть ОНИ. Бог с нами и хрен с ними.
Напомню, что именно этим духом проникнуто стихотворение Александра Блока «Скифы». Он уже в самом начале революции догадывался, чем дело кончится. Впрочем, так всегда кончаются великие революции. Во Франции все закончилось Наполеоном и его строительством великой империи. А у нас Сталиным. Делов-то.
Империализм, пусть даже и в социалистическом варианте, плохо сочетается с вульгарным классовым подходом. И уж в любом случае – империализму противопоказано презрение к собственной истории. Тут все наоборот – наши уже потому хороши, что они наши. Совсем иной поход. Который в результате и возобладал.
В качестве иллюстрации можно привести историю из жизни уже знакомого нам Демьяна Бедного. В отличие от большинства товарищей по РАППу он был талантливым человеком. Недавно по радио я слышал техновариант песни «Как родная меня мать провожала», написанной на его стихи. Плохие тексты столько не живут. Так вот, Демьян Бедный долго был вполне востребованным властью поэтом. Но в тридцатых он, видимо, не очень понял, куда ветер дует. В 1937 году состоялась премьера музыкального произведения «Богатыри» знаменитого композитора А. Бородина. Неунывающий Демьян Бедный накатал новый, «современный» текст. Он получился в духе двадцатых годов – русские богатыри выступали сущими гадами, представителями эксплуататорского класса, противостоящими простому народу.
В итоге получился жуткий скандал. Действуя по отработанным технологиям отливки агиток, поэт не учел, что времена переменились. И облажался. Потому как по новым представлениям богатыри являлись героями земли Русской. Какими, замечу, они предстают и в русском фольклоре. Как вы думаете, с какой официальной формулировкой была запрещена пьеса? Ни за что не догадаетесь. «ЗА ГЛУМЛЕНИЕ НАД КРЕЩЕНИЕМ РУСИ»! Конечно, это не означало возврата к православию (хотя именно при Сталине, во время и после войны религию начали потихоньку «отпускать». А прекратил это уже Хрущев). Сталин прекрасно понимал роль православия в становлении Русского государства.
Ничего особо страшного после этого провала с Бедным не случилось, но от сонма привилегированных и облеченных доверием его отодвинули навсегда. Хорошо, что Демьян не дожил до XX съезда. А то бы тоже объявил себя «жертвой сталинских репрессий».
В 1937 году с большой помпой было отмечено столетие смерти Пушкина. До этого времени Александр Сергеевич упоминался как-то сквозь зубы. Мол, был такой, конечно. Представитель дворянского класса. Теперь он снова стал поэтом номер один. Был издан здоровенный сборник произведений поэта, в который ухитрились всадить все его произведения вплоть до анекдотов. (Вот с чего надо учиться сегодняшним верстальщикам!)
Кстати, в том же тридцать седьмом вернули детям новогодние елки, которые в 1924 году от большого ума были запрещены с подачи Надежды Крупской.
Это не был откат назад. Просто пришлось вспомнить старые ценности. Время требовало – любой ценой – сделать так, чтобы у нас были свои танки и самолеты. Чтобы имелись ученые, инженеры и квалифицированные рабочие, которые смогут их построить. Иначе сожрут-с. Это был вопрос жизни и смерти. В такой обстановке всегда не до демократических ценностей. Страшноватое было время. Но что делать. Строительство Петербурга было не менее жутким, чем освоение Колымы.
Потому-то и вспомнили, что всю свою историю русские занимались двумя вещами: сражались с врагами и шли на северо-восток.
Железное время – железные законы. И конечно же литература не осталась в стороне. Начиналась большая игра.
Великий съезд
Вернемся немного назад. Если читать описания жизни литераторов, чья судьба в тридцатых годах сложилась невесело, то получается грустная картина. С созданием в 1934 году Союза советских писателей тружеников пера загнали в «барак», хороших – кого запретили, кого посажали, остались одни лишь бездарности. Все так, но... Алексей Толстой – плохой писатель? Михаил Шолохов? Константин Симонов?[30] Александр Твардовский, автор гениальной солдатской поэмы «Василий Теркин»? Вот именно. Не так все просто.
Но обратимся к истории. Едва только наметился хоть какой-то просвет в бесконечной политической борьбе, Сталин обратил свой взгляд на состояние литературы. И понял, что ее нужно спасать в пожарном порядке – пока товарищи из РАППа ее не погубили окончательно. В результате 7 мая 1932 года появилось постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Главным в этом документе было то, что «пролетарских писателей» попросту разогнали. Лафа кончилась. Массолит сгорел. Монополии РАППа пришел конец. Чему все не причастные к этой тусовке искренне радовались.
Однако Сталин был не тем товарищем, чтобы пускать литературный процесс на самотек. Тем более что, будучи сам в прошлом поэтом, он эту публику понимал.
Альтернативой разномастным группировкам должен был стать единый Союз писателей СССР. Об этом было провозглашено в том же постановлении. Но это легко сказать. Дело растянулось аж на два года. Виной тому – сами писатели, которые увязли в бесконечных интригах. Впрочем, об интригах речь пойдет ниже. Как бы то ни было, в 1934 году состоялся Первый съезд Союза советских писателей. На нем присутствовали 592 человека, которые представляли около 2000 работников пера. Интересно, что треть от присутствующих (33%) составляли поэты. Профессиональные поэты, то есть живущие за счет публикации своих стихов. В демократических странах таких людей можно по пальцам пересчитать. И тогда, и теперь. Вступительная речь Горького привела многих литераторов в состояние некоторого шока. Как вспоминает Мариэтта Шагинян, звучала она совсем не по-марксистски. Сквозь обязательные по тем временам заклинания просвечивала все та же имперская идея. Конечно, под коммунистическим соусом – но какая разница? Если отбросить идеологическую шелуху, то идея заключалась в следующем. Нам (то бишь Сталину) нужны хорошие писатели. Они вместе со всем народом будут работать на строительстве Великой Империи. Ну а мы создадим им соответствующие условия. Деловое предложение. Кошмар? С чего вы взяли? Обычное дело. Кто платит, тот заказывает музыку.
Есть анекдот про старого журналиста, которого молодой упрекает, что тот продался. На что матерый газетный волк отвечает:
– А вас когда-нибудь покупали?
В качестве параллели приведу нацистскую Германию. С литературой там вышло плохо. В отличие от Сталина Гитлер в ней не разбирался и книг не любил. Зато было кино. Я имею в виду прежде всего великую документалистку Лени Рифеншталь. Была ли она искренней сторонницей нацизма – вопрос спорный. Но как режиссеру фюрер предложил ей такие возможности, что отказаться у нее просто не хватило сил. Дело не в материальных благах – а именно в безграничных возможностях для творческой самореализации. Бог ей судья.
Но это только одно объяснение. Почему не предположить, что многие из присутствующих на советском писательском съезде были вполне согласны с высказанными там положениями? Кое-кто уже давно развивал подобные взгляды... Существует утверждение, которое произносится как аксиома: художник всегда находится в оппозиции к власти. Откуда этот взято? В этой книге уже упоминался Маяковский. А «певец английского империализма» Киплинг? А поздний Пушкин? У писателей бывают разные взгляды.