Если бы этот писатель создал всего лишь только «Приключения Буратино» – то и этим бы он обеспечил себе место в истории русской литературы. Но Толстой написал куда больше. Кроме чисто творческих достижений, Толстой является, пожалуй, одним из самых ярких пропагандистов «социалистического империализма».
Граф Алексей Толстой приобрел известность в 1911 году, после выхода сборника рассказов «Чудаки» и романа «Хромой барин». Было ему 28 лет, что по тем временам достаточно много для литератора. Его первые произведения – это реалистические рассказы о житье-бытье провинциальных помещиков. Выглядят эти самые помещики в его ранних произведениях довольно мерзко. Лучшее определение для них – «вырожденцы». Можно предположить, что автор старался попасть в струю тогдашней «прогрессивной литературы». Но возможно, он и в самом деле так смотрел на вещи. Толстой провел детство и юность в имении отчима в Саратовской губернии – так что знал, о чем писал.
В Первую мировую войну писатель трудился в качестве военного корреспондента, а после Февральской революции совместно с Александром Блоком участвовал в работе комиссии Временного правительства по расследованию деятельности царского правительства. Так что о прелестях распутинщины, о подлости и продажности властной элиты он знал из первых рук.
Большевики его тем не менее на первых порах не вдохновили. В числе многих он рванул на юг, и в 1918 году Толстой отправился из Новороссийска в эмиграцию. А вот там началось интересное кино. В эмиграции оказались очень разные люди, придерживающиеся разных, порой противоположных взглядов. Оглядевшись, Толстой в 1920 году примкнул к так называемому движению сменовеховцев. Оно получило такое название по сборнику статей «Смена вех». В отличие от большинства представителей эмиграции сменовеховцы глядели на новую Россию со все возраставшей симпатией. Большевизм их особо не прельщал. Но раз уж у власти оказались именно большевики... Значит, так было нужно. Сменовеховцы полагали: революционный нигилизм – дело временное. Все устаканится – и страна вернется на свой нормальный путь развития. То есть возродится, пусть и в других формах, Российская империя. В эмиграции Толстой пишет роман «Сестры», ставший впоследствии первой частью «Хождений по мукам». Произведение вызвало большой шум в эмигрантских кругах. Потому что из него следовало: старая Россия рухнула, потому что ничего другого ей не оставалось. Это резко контрастировало с основным потоком эмигрантской литературы, которая специализировалась на двух основных темах: обличении большевиков и ностальгии по «России, которую мы потеряли». Где все было так хорошо. (Кстати, писатель отметился и в «ностальгической» теме, создав повесть «Детство Никиты».) Именно тогда Толстой и получил прозвище Красный граф.
В общем, если одни деятели культуры стремились уехать из РСФСР, а кое-кого даже высылали насильно (знаменитый «пароход философов»), то Алексей Толстой уже с начала двадцатых взял курс на возвращение. Почему? Возможно, прозябание в эмигрантских изданьицах с их хлипкими тиражами, вокруг которых кипела нескончаемая грызня, его не устраивало. А на родине было где развернуться.
Кстати, с творческой свободой в эмиграции было не слишком хорошо. Конечно, ее лидеры не могли ничего запретить. А вот сделать так, чтобы того или иного автора не печатали бы, – вполне могли. Все издательства в той или иной форме зависели от эмигрантских «кланов».
Так или иначе, в 1923 году Алексей Толстой возвратился на родину. Первой его публикацией в СССР стал написанный еще за границей роман «Аэлита». Это произведение открывает историю русской научной фантастики. Но оно интересно не только этим, а заложенными в нем идеями.
Для тех, кто подзабыл, напомню сюжет. Разочаровавшийся в жизни инженер Лось с тоски строит межпланетную ракету и собирается лететь в ней на Марс. В качестве компаньона с ним отправляется Иван Гусев, который за время Гражданской войны настолько полюбил воевать, что в мирной жизни ему скучно.
На Марсе они застают цивилизацию, которую создали выходцы с Земли, из легендарной Атлантиды, покорившие местных дикарей. Все бы хорошо – высокие технологии, утонченная культура, тайные оккультные знания[31]. Но по сути, Марс представляет собой эдакий Рим периода упадка. Духовный кризис. Марсиане вырождаются. «Закат Европы», как выразился двумя годами позже Освальд Шпенглер.
Прилет гостей с Земли пробуждает скрытые противоречия. Дело в том, что местная элита носится с лозунгом: давайте встретим закат цивилизации красиво. А трудящиеся массы с надеждой смотрят на Землю: оттуда придут люди с горячей кровью – и жизнь снова обретет смысл. В общем, вспыхивает революция, которую возглавляет горячий парень Иван Гусев...
Советские литературоведы не забывали отмечать, что Алексей Толстой в «Аэлите» что-то недопонял. В самом деле, его революционер как-то не очень похож на убежденного большевика. Вернее, совсем не похож. Для него Советская Россия – данность, «база». Такая же, какой была Россия для Ермака и его братвы. Но зато он постоянно говорит «мы, русские», мечтает о присоединении Марса к РСФСР... Нормальный империализм. У Киплинга было «бремя белых», у Алексея Толстого в «Аэлите» – «бремя красных». Так и случилось после 1945 года, когда Советская империя стремительно расширила свои границы. Не она первая, не она последняя.
В «Аэлите» эта тема плохо просматривается сквозь революционную романтику. Толстой обладал ценным для писателя качеством – он умел, образно выражаясь, бежать ровно на один шаг впереди паровоза. То есть проводить свои мысли так, чтобы они не слишком уж шокировали своей новизной. В те времена и Сталин еще только исподволь начинал гнуть свою линию.
А вот в романе «Восемнадцатый год» все уже куда заметнее. В первом варианте, опубликованном в 1928 году, с коммунистическими идеями тоже как-то не очень (это в последующих переработках Толстой их добавил, следуя генеральной линии). Согласно ему, Гражданская война – это новое Смутное время. И большевики – единственные, кто может страну из него вытащить. Ну так вот сложилось. Потому что остальные думают о чем угодно, но не о Родине. И уж в окончательном виде эти идеи проявились в самом известном романе Толстого – «Петр I». Тут уж исторические аналогии, что называется, лобовые, а история петровского царствования откровенно подогнана под главную идею. Царь-реформатор строит новую Россию жуткими методами. Но он строит великую державу! А это главное. Мы за ценой не постоим. Заметим, речь идет не о хорошей жизни жителей империи, а о ее могуществе.
Современному читателю такая, мягко говоря, не очень гуманистическая позиция может не нравиться. Но все великие эпохи не слишком оборудованы для гуманизма. Так уж получилось, что созданная в тридцатых годах империя сломала германскую военную машину. Ту самую, которая легко прокатилась по такой демократической Европе.
Большой вопрос – насколько Алексей Толстой писал то, что думал, а насколько – следовал складывающейся конъюнктуре. Но это по большому счету и не важно. Его произведения не противоречат друг другу. В отличие от демократов-перестройщиков, которые после перемены власти стали писать абсолютно противоположное тому, что кропали в советское время. Он честно служил империи – и оказался одним из тех, кто прошел это непростое время без особых проблем. У него это получилось.
Хотели как лучше
Творческий заповедник
Итак, создавая Союз советских писателей, Сталин, по сути, нанимал на работу «специалистов по пиару», которые будут популяризировать его грандиозные начинания. Будучи человеком практичным, он не интересовался такими глупостями, как социальное происхождение. Писатель должен уметь писать. Вот, собственно, и все. Кстати, нельзя сказать, что творческие рамки были такими уж узкими. Пришвин и Паустовский, к примеру, всю жизнь писали не о партии, а о природе. Да и что касается собственно идеологических рамок – тут тоже не все далеко так просто, как кажется. У нас любят пенять на зеркало. Но к этому я еще вернусь. А пока давайте посмотрим: а что, собственно, предложил писателям Сталин?
Если Союз писателей и называть казармой, то стоит признать: казарма получилась очень даже комфортабельной. В СССР были созданы совершенно исключительные условия для литераторов. Которых не было никогда до этого, и вряд ли они повторятся в будущем. Не зря ведь композиторы очень обижались, что до них у власти руки не доходили аж до 1947 года, когда и они объединились в Союз. То есть рвались в «казарму», как в буфет.
К примеру. Я уже упоминал, что на учредительном съезде ССП присутствовало более двухсот поэтов. Потом их число возросло еще в несколько раз. Так вот, все эти люди имели возможность жить литературным трудом. Если не публикацией стихов, то переводами. Такого не было и нет нигде больше! Другой вопрос: а нужно ли обществу такое количество профессиональных стихотворцев? Но сами поэты придерживаются на этот счет понятно какого мнения. Что уж говорить о представителях других, более «самоокупаемых» жанров. Членам Союза были предоставлены все возможности для работы. Чуть ли не сразу после Первого съезда возник знаменитый писательский дачный поселок в Переделкине с Домом творчества. Тогда же распространилось такое понятие, как «творческая командировка». То есть они были и раньше, но теперь прочно вошли в обиход. Писатель, дабы нарыть впечатлений, за государственный счет путешествовал по стране. Статус писателя был поднят чуть ли не на космическую высоту. В виде анекдота могу привести такой эпизод. Совсем в другую эпоху, в семидесятых годах, существовали мошенники, которые колесили по СССР, выдавая себя за писателей. Нет, не за известных, не за Чингиза Айтматова или Бориса Васильева. А просто – за членов ССП. И жили, видимо, неплохо. Сегодня таким образом вряд ли можно что-нибудь заработать.
Но главное все-таки, я думаю, не в материальных благах. Точнее, не только в них. Хотя голубая мечта каждого, кто мнит себя писателем: писать книги – и больше ничего не делать. Знаете, общаясь с пишущими людьми, я сделал следующее наблюдение: они скорее готовы согласиться кропать самую оголтелую халтуру на какую угодно тему, даже которая глубоко чужда и вызывает отвращение. Лишь бы не заниматься чем-нибудь иным. Вспомните пример Сергея Довлатова. Как он страдает, бедный, что вынужден работать в газете и писать всякую лабуду. Но на завод ведь не пошел. И на Колыму, при его-то комплекции, не поехал золотишко мыть. Такова уж психология творческих работников.
Но, повторяю, дело не только в этом. Сегодня тираж книги в пятьдесят тысяч экземпляров считается не просто большим, а очень большим. А тогда это был минимум! Сто тысяч, двести, полмиллиона... Вот в таких количествах издавали книги. И тут опять же – об особенностях творческой психологии. Что бы человек ни написал – ему все равно нравится видеть свои книги на полках магазинов. А уж если их еще и покупают... А ведь покупали. Советская власть не только издавала писателей – она откровенно навязывала литературу, приучала людей к чтению. Можно объяснять это как угодно – но культуру пропагандировали. Так что искушение оказаться в обойме было уж больно велико. Сегодня как-то не любят вспоминать, что идол фрондирующих интеллигентов, Борис Пастернак, был не просто членом ССП с первого дня его существования, а состоял в правлении. В тридцатых годах он был рекордсменом по количеству стихов, опубликованных в «Правде». На втором месте идет Осип Мандельштам. Нравилась им власть или нет – но в первые ряды все же очень хотелось...
Но было и еще одно, если можно так сказать, сверхискушение власти.
Великий пиар-проект
Первый съезд Союза писателей провозгласил основополагающим методом принцип так называемого социалистического реализма. В застойные годы этот термин так затаскали, что мало кто понимает, о чем идет речь. А в среде «андерграунда» он вообще стал ругательством. А что это за зверь-то такой?
Собственно к реализму этот метод имеет примерно такое же отношение, как и сюрреализм. То есть, несмотря на общность корня, – никакого. Соцреализм иногда называют очередным модернистским направлением, которое, в отличие от других, победило в отдельно взятой стране. В отличие от футуризма, который так к этому стремился.
Вообще-то социалистический реализм существовал не только в СССР. В этом жанре работали, скажем, не самые последние французские писатели, такие как Анри Барбюс и Луи Арагон. Были попытки и в других странах – правда, менее значительные.
Так в чем же смысл этого термина? В том, что действительность описывается не такой, какая она есть. Атакой, какой она должна быть. Не в смысле ее идеализации, сглаживания конфликтов и всего такого прочего. Но расстановка сил, противостояние добра и зла, суть конфликтов должны соответствовать заданной «генеральной линии». Предполагалось, что художественные произведения, талантливо созданные по этой схеме, будут влиять на жизнь, «подтягивать» ее до провозглашенных образцов. Забавно, это абсолютно противоречило марксистскому представлению о первичности материи по отношению к сознанию. Но... Сталин был сомнительным марксистом. А если точнее – он им вовсе не был. Марксизм-ленинизм остался лишь оберткой, брендом. Как кока-кола, которая давным-давно не содержит листьев коки...
Можно сказать, что социалистический реализм был даже не модернистским направлением. Говоря сегодняшними терминами, это была грандиозная пиар-акция. Ведь что такое пиар? Это технология манипулирования сознанием. От обычной рекламы она отличается тем, что человеку кажется – он сам сделал выбор. И изменяет свое поведение в соответствии с тем, что ему ненавязчиво предлагают. Сегодняшние пиарщики и не скрывают, что учились у Сталина. Это плохо? Да ничуть. Это нормально. Вы ведь смотрите телевизор. А это – пиар от начала и до конца.
Поэтому произведения в стиле социалистического реализма бессмысленно судить с точки зрения соответствия реальности. И тогда все становится на свои места. Чем плох роман Шолохова «Поднятая целина»? Хорошо написано, ярко, с живым юмором. Или возьмем кино. Сколько в перестройку было визга вокруг фильма «Кубанские казаки». Дескать, все неправда. А что, голливудские фильмы показывают реальную Америку? Не смешите. Разница только в том, что Голливуд создает откровенную сказку. А соцреализм претендовал на большее. И кое-чего он ведь достиг. Именно на соцреализме воспитано поколение железных людей, которые не пропустили немцев. Это факт, против которого не попрешь. А поколение, воспитанное на «Мастере и Маргарите», пустило страну псу под хвост. Возможно, правильно делали, что такие вещи тогда не печатали.
Но вернемся к нашим писателям. Это было большое искушение – не просто писать, а активно менять жизнь своим творчеством. Мечта Льва Толстого, мечта Достоевского, мечта Маяковского. А тут это предлагают всем желающим. Заманчиво.
Другое дело, что соцреализм довольно быстро себя исчерпал. Превратившись, с одной стороны, в ничего не значащую побрякушку, с другой – в пародию на самого себя. Вступили принципы функционирования творческой среды. Против которых тоже не попрешь.
Вышло как всегда
Все мы любим винить в своем не слишком достойном поведении кого-нибудь другого. Мы, дескать, не виноваты, нас заставили. Раньше все было удобно валить на советскую власть и на товарища Сталина в частности. Это я к тому, почему Союз советских писателей, задуманный как творческий заповедник, очень быстро превратился черт знает во что.
Еще Первый съезд ССП поразил запредельным славословием Сталину. Мастера и подмастерья литературы, выпрыгивая из штанов, наперебой восхваляли великого и мудрого. Причина этого кроется, понятное дело, в тогдашней политической системе...
Ага, Андрей Жданов, курировавший съезд по партийной линии, лично позвонил каждому из литераторов и приказал вести себя именно так. Позвольте не поверить. Конечно, советская власть была не самой гуманной. Но... В недавнем прошлом, уже в демократические времена, представители творческой интеллигенции с тем же энтузиазмом бросились лизать разные органы новой власти и объясняться в преданности Борису Ельцину, а потом и всем остальным. Упорно при этом отказываясь замечать вопиющие безобразия, которые при этих властях творились. Хотя в этом-то случае им точно не угрожала Колыма. Это же, кстати, относится и к единогласным поддержкам репрессий тридцатых. Опять же пример из недавней истории. В октябре 1993 года в Питере, в Союзе театральных деятелей собрались представители местной творческой интеллигенции. Целью шабаша была поддержка любимого президента, только что расстрелявшего из танков законно избранный парламент. В общем, раздавим гадину! Из всей нашей творческой общественности против данной резолюции проголосовал один (!) человек – критик и переводчик Виктор Топоров. После этого его, кстати, несколько лет подряд не пускали в дом СТД и заклеймили как «фашиста» (что особо смешно, поскольку Топоров – чистокровный еврей, у которого национальность, что называется, на лице написана). Такие вот дела. Почему-то «официальные» настроения творческих людей как-то удивительно совпадают с курсом власти – что бы она ни творила.
Могут, конечно, возразить, что это как раз отрыжка сталинской системы. Дескать, творцов когда-то так сильно напугали, что даже их дети и внуки в себя прийти не могут. Но давайте поглядим на ту сторону Атлантического океана. В пятидесятых годах сенатор Маккарти возглавил в США Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Началась знаменитая «охота на ведьм», целью которой было прижать к ногтю американцев, симпатизирующих СССР. Особый размах кампания приобрела в Голливуде, где в те времена имелось довольно много коммунистов и им сочувствующих. Ох и пошло веселье! Режиссеры, актеры, операторы и сценаристы рядами и колоннами бросились стучать друг на друга. Большинство «сигналов» были откровенно абсурдными. Допустим, мистер Икс с симпатией отзывался о Сталине. А мистер Игрек пару раз приглашал на пати члена компартии США... Заметим, что комиссия Маккарти никого не принуждала писать доносы. У нее была простая и в общем-то, с их точки зрения, разумная задача: выявить людей, которые в перспективе могут быть использованы советской разведкой. Потому что агентов КГБ и ГРУ в Штатах и в самом деле было как грязи. Наши органы умели работать. Но в результате активности творческих людей началось такое... В общем, кампанию пришлось потихоньку свернуть. А наши разведчики как сидели, так и остались сидеть.
Но вернемся к советским писателям. В тридцатых годах случалось всякое. Но ни во времена Ягоды, ни во времена Ежова НКВД не заводил дел с чистого листа. Нужен был толчок – тот самый сигнал. И ведь кто-то эти сигналы слал! Кто? В нашей стране было две кампании по реабилитации «жертв культа личности». И вот что интересно: если речь заходила о писателях, то ни в хрущевское время, ни в перестройку не всплыли имена доносчиков. И до сих пор не всплыли. Думается, объяснение очень простое – стройная картина «жертв» и «палачей» тут же смажется. Так уж люди устроены. Особенно писатели. Как уже говорилось, эта профессия по своей сути предполагает эгоцентризм. Поэтому человек готов пойти на многое, чтобы лично ему дали возможность работать. А еще лучше – попасть в обойму, чтобы печататься. Чем больше, тем лучше.
Как отмечает Виктор Топоров, «согласно новейшим подсчетам М.Л. Гаспарова, по частоте появлений стихов на страницах «Правды» в начале тридцатых первое место занимал Пастернак, а второе – Мандельштам...».
Вот вам вопрос: если Осип Мандельштам так ненавидел тирана, как это описано в воспоминаниях его жены – и с тех пор стало чуть ли не аксиомой, – то на кой черт было так упорно лезть в главную политическую газету страны? Вон, к примеру, Анатолий Мариенгоф не лез. Сидел писал себе сценарии. Но другим вот очень хотелось. Потому что печататься в «Правде» – престижно. Это – социальный статус. Звание «ведущего специалиста» в уже упоминавшемся пиар-проекте. С соответствующими оплатой и привилегиями. А раз так, значит, желающих попасть на страницы «Правды» было куда больше, чем газетной площади. Что ж удивляться, что кто-то из «недопущенных к столу» настрочил доносик?
К Мандельштаму мы еще вернемся. А пока что разговор о милой обстановке в Союзе писателей. Что говорить, советская власть, мягко говоря, ограничила свободу творчества. Но зато участие в литературных играх стоило свеч. Кроме чисто писательской работы, к примеру, существовало и такое сверхприбыльное дело, как переводы. В том числе и поэтические переводы. Сегодня последними не занимается никто. Не рентабельно. А в тридцатых годах, к примеру, издали чуть ли не всего Шекспира. В переводе все того же Бориса Пастернака. Не стоит думать, что тогда людей, читавших Шекспира, было намного больше, чем теперь. Тем не менее советская власть считала нужным не только издавать подобные книги, но и очень щедро оплачивать труд переводчиков. Это была большая азартная игра. В который есть победители – а есть и побежденные.