Юрий Дроздов
Юрий Иванович Дроздов — фигура легендарная. Вот кто почитаем всеми коллегами. И нелегалами — особенно. С 1979 по 1991 год генерал-майор Юрий Дроздов возглавлял Управление «С» ПГУ КГБ СССР, направлявшее работу нелегальной разведки. «Это было при Дроздове… Так придумал Юрий Иванович… И тогда я пошел к начальнику Управления “С”…» Но мало кто знает, что Юрий Иванович Дроздов, родившийся 19 сентября 1925 года, — участник Великой Отечественной войны.
Был резидентом в США и в Китае. А до этого успел прожить еще несколько жизней. Блестяще исполнил роль родственника Абеля — кузена Дривса. В ФРГ его знали как нациста-барона фон Хоэнштейна, а потом ненадолго появился в его исполнении и быстро навсегда исчез инспектор Клейнерт.
Это Юрий Дроздов предложил создать отряд специального назначения «Вымпел» и вместе с ним штурмовал в декабре 1979-го кабульский дворец диктатора Амина. Все-таки вдумайтесь. Юрий Иванович 1925 года рождения. Сказать, что поражаюсь его памяти — можно, но это все-таки банально. Память не подводит и многих разведчиков постарше. Он всегда был подтянут, всегда хорошо одет, галстук подобран. Есть у представителей этой профессии термин — «вербовочный костюм». То есть лучшая, самая подходящая одежда, обязательная при одном из пиков профессиональной деятельности — вербовке. У меня впечатление, что Дроздов всегда был в вербовочном костюме.
Недра его познаний — глубочайшие. И почти каждый раз он доставал из глубин нечто новое, неведомое, и обязательно подтвержденное фактами. Мы встречались не раз. По-моему, наши беседы дадут представление о талантливом офицере, начинавшем в Великую Отечественную войну артиллеристом и поднявшемся, дошедшем до самых высот разведки.
Истоки
— Мой отец белорус, мать русская, а жили мы в Минске, — рассказывал генерал. — И в семье о Белоруссии всегда вспоминали тепло. Наш дом до сих пор стоит на Советской: второй подъезд, первая квартира направо на первом этаже.
Я — потомственный военный. Отец из зажиточной крестьянской семьи, окончил школу прапорщиков и стал офицером еще той, царской армии. Рассказывал, как их, юнкеров, будил дежурный офицер: «Юнкер, вам что, вечером было плохо? Какое-то расстройство? Иначе чем объяснить, что ремень повесили не в том углу». Так прививали собранность.
Отец воевал в Первую мировую. В Гражданскую перешел к красным и был одним из командиров артиллерии в дивизии Чапаева. Знал и Василия Ивановича, и Фурманова. А после учил будущих командиров меткой стрельбе.
С матерью познакомились они во время похода на Варшаву в районе городка Лепина. Там отец служил с Жуковым и Рокоссовским. А мама после Гражданской работала машинисткой в секретариате НКВД в Белоруссии.
Я не мечтал о военной карьере. Но по совету отца поступил в артиллерийское училище. Началась война, и курсантом вместе со всем училищем работал на танкоремонтном заводе. Закончил учебу, присвоили звание младшего лейтенанта. Ждал меня Первый Белорусский фронт. И дошел я с ним до Берлина.
Мне очень повезло с женой. И сыновья выросли такими, как хотелось. Оба дослужились в Службе внешней разведки до полковников. Судьба у меня выдалась неплохая.
Кто поднял «Вымпел»
— Юрий Иванович, вы 12 лет возглавляли абсолютно закрытое управление внешней разведки — руководили нелегалами. И в то же время вы один из главных создателей «Вымпела» — секретного отряда специального назначения, задачей которого было проведение операций за пределами СССР в особый период. Но ведь ваши коллеги-нелегалы Абель — Фишер и Лонсдейл-Молодый утверждали, что разведка заканчивается там, где начинается стрельба, рукопашный бой и прочие действия, связанные с применением оружия и мускульной системы. Нельзя совмещать несовместимое.
— Почему же несовместимое? Иногда приходилось что-то и совмещать. Мы даже придумали термин для обозначения такой деятельности — «разведчик специального назначения». Он объясняет различия между обязанностями обычного разведчика, никогда не привлекающегося к выполнению острых разведзаданий, и разведчика-диверсанта. Вот кто действует в особых условиях, потому и знаний, навыков ему требуется больше. Иначе острых, как мы говорим, задач не решить.
— Давайте обратимся к конкретному примеру. В декабре 1979-го ваш «Вымпел» штурмовал в Кабуле дворец Амина.
— Подождите, тогда и названия такого не было. «Вымпел» только формировался. А вот в состав Управления «С» нелегальной разведки действительно входили неструктурные подразделения специального назначения.
— Значит, все же это были люди из внешней разведки?
— Да, я был их руководителем. И в конце 1979-го меня вызвали и сказали, что надо съездить в Афганистан, посмотреть, как они там поживают. Я съездил, посмотрел, приняв участие и в штурме дворца Амина. А 31 декабря, уже после этих событий, на встрече с председателем КГБ Андроповым мы доложили: оценивая афганский опыт, надо подумать о создании специального кадрового подразделения в системе нашей госбезопасности. В 1980-м началась работа, и в августе 1981-го появился, конечно же, секретно, но официально отряд «Вымпел».
— Откуда такое название?
— Первым командиром стал капитан 1-го ранга, Герой Советского Союза, участник того самого штурма Эвальд Козлов. Он из морских частей КГБ. Потому и дали отряду имя слегка морское — по ассоциации с адмиральским вымпелом на мачте. А официально именовался он скучновато — Отдельный учебный центр КГБ СССР.
— И кто же в нем учился?
— Люди 32 национальностей. Некоторые из них еще до того уже успели пройти обучение даже в спецназах некоторых стран НАТО.
— Каким образом это удалось? Не по студенческому же обмену.
— Очень просто. Существует агентурная работа, есть и работа нелегальная. Суть нелегальной деятельности в том, чтобы тебя за рубежом считали своим. А уж если там принимают за своего, то призовут в армию. Можешь служить где угодно и попытаться проникнуть в элитные спецслужбы.
— И в «Вымпеле» были люди, которые служили в натовских спецподразделениях?
— А как же. Почему не использовать и чужой опыт.
— Но в таких случаях это должны быть молодые, физически крепкие ребята лет 25–30. А как же их внедряли в чужие страны? Ведь тут требуются и легенда, и время на вживание в иную среду, и язык нужно знать не хуже родного.
— Я и говорил вам: в нелегальной разведке служили представители 32 национальностей. Начинали у нас в молодом возрасте. Были даже восемнадцатилетние девушки. Народ всякий, отбирали мы его тщательнейшим образом. Это обычное явление: чем моложе человек, тем он более склонен к смелой и решительной работе.
— И всех вы знали лично?
— Всех. И с каждым встречался: здесь, в Москве, и выезжал за границу, ставил перед ними задачи. Они — мои боевые товарищи. Меня, как и каждого из бойцов, могли уничтожить, к примеру, во время штурма дворца Амина. Есть две профессии, которые подставляют грудь противнику раньше других, — разведчики и солдаты. Естественно, это рождает отношения особого рода.
— А чем объяснить, что вы, генерал Дроздов, действовали в Кабуле под фамилией капитана Лебедева?
— В разведке не принято на серьезные операции ездить под собственным именем. У меня в свое время было несколько фамилий. И паспортов, прочих документов тоже. Напомню, что в старой русской армии, потом и в советской, и в сегодняшней российской существует хорошая традиция присваивать людям, которые руководят крупными операциями, условные имена. Полководец Жуков подписывался Константиновым, Сталин — Александровым.
Легальный нелегал
— Судя по нашему разговору, вы часто отправлялись за границу. Как удавалось проникать в чужие веси?
— Я знаю немецкий, английский, понимаю испанский. А въезжал по официальной линии и неофициально.
— Но ведь могли и прихватить. А вы знаете всех разведчиков-нелегалов. Опасно!
— Приходилось немножко смотреть по сторонам, слышать, думать. Мероприятие действительно серьезнейшее, которое обеспечивается и средствами маскировки, и техническими возможностями. Потом вы все время говорите о въезде. Заверяю вас, что выезд иногда не менее сложен. Каждый раз все и происходит по-разному. Скажем, на одну операцию я поехал как советник посольства.
— Не в ФРГ ли?
— Затем отдал все документы и остался вообще без оных. Только с немецким языком и соответствующей внешностью. Зато в окружении своих помощников. И приступил к нелегальной работе. Такое тоже бывает. Помогала агентура из зарубежных граждан, да и не только. Было сложно. В период существования двух Германий в ФРГ, чтобы бороться против разведчиков Восточного блока, была разработана так называемая система признаков. Любой человек, прибывший на территорию Западной Германии, брался под подозрение автоматически. Все, кто проходил через лагеря переселенцев, ставились на учет в полиции.
— В ФРГ вы, нелегал, одно время выступали в образе нациста, барона фон Хоэнштейна. Одна дворянская приставка «фон» и та привлекала внимание.
— И прекрасно. Потому что как раз эта фамилия проходит по списку немецкого дворянства. И мы обсуждали это с одним из руководителей управления нашего берлинского аппарата, у которого и родилась смелая идея. Поехали мы вместе к восточным немцам в их управление. Это была своего рода проверка моего знания немецкого языка. Долго мы проговорили, в том числе коснулись и одного из местечек, куда мне, возможно, и нужно было выехать, чтобы создать ситуацию для отправки нашего нелегала Георгия на Запад, чтобы она для них сделалась очевидной. Прямо висела в воздухе. Закончился весь этот тест тем, что под конец наш руководитель аппарата спрашивает: «Ну как, сойдет он за немца?» И немецкий генерал из ГДР «женил» меня на внедрение в этот пункт пересылки корреспонденции, сказав: «Пусть идет».
— Пункт пересылки — в ГДР?
— Нет, это было уже там. Обеспечили все это, и я проработал там ровно две недели. В чем эти 14 дней состояли: мне надо было увидеть, что документы на Георгия поступили, посмотреть, как они выглядят. Хотя я сам на раннем этапе принимал участие в их подготовке. И переправить документы дальше, проконтролировать, чтобы они ушли в нужный концерн. Все это удалось сделать.
— Тогда вы были инспектором Клейнертом. Именно этому скромному западногерманскому госслужащему удалось каким-то непонятным образом выправить бумаги на советского нелегала Георгия, который благодаря им проник в США. Как вы сделались инспектором? И как получилось, что, совершив задуманное, куда-то исчезли, не вызвав подозрений, несмотря на всю систему признаков?
— Очень старался, чтобы получилось. Но вот сейчас мы с вами в очередной раз встретились, затрагиваем темы довольно деликатные. А до этого несколько лет назад мне позвонил наш общий знакомый, который, судя по всему, к вам хорошо относится, и попросил меня принять Николая Долгополова. Почему вы думаете, что приблизительно такое невозможно в Германии? Мы с вами сидим, работаем. Или, чтобы вам было еще понятнее: вышестоящий московский начальник, допустим, налогового управления присылает своего представителя в какую-нибудь подчиняющуюся ему организацию другого города. Вот так же и в случае с инспектором Клейнертом. Был соответствующий разговор, велась необходимая переписка и, наконец, приезд.
— Но в привычной для коллег герра Клейнерта среде появился человек им незнакомый. Одно это вызывает настороженность.
— Я был соответствующим образом подготовлен. Обеспечен надежными документами, получил требуемое направление, и приняли меня, на новое место прибывшего, тепло. Сел и принялся за свою работу. Ходил вместе со всеми, дежурил. Удалось притом еще и завязать хорошие контакты с людьми, работавшими в этом пункте, контролировавшемся их спецслужбами. Потом, когда сделал свое дело и пришла пора уезжать, даже отходную устроил. Немцы, как и мы, любят повеселиться. Посидели, пивца попили. Все нормально. Дрожь в сердце была, конечно. Не дай бог, сорвется. Но что поделать? Все получилось. Ситуация была разыграна правильно.
— Почему вы уехали? Такая была легенда?
— Уехал в связи с окончанием служебной командировки.
— Вас же могли проверить.
— Если бы я где-то ошибся, то наверняка. А я очень старался. Но хватит обо мне.
Сменщик полковника Абеля
— Хорошо, давайте о тех, с кем вы работали. На смену арестованному в Штатах полковнику Абелю отправился другой наш нелегал Георгий. Но если вернуться к Абелю: то могли бы сегодня оценить сделанное им в США? Превзошел ли его тот же Георгий?
— Не совсем корректно поставлен вопрос. У них — разные направления работы. Абель в какой-то степени работал по атомной тематике. Тяжелейший период мировой истории — конец 1940-х — 1950-е — разгул маккартизма. И Абель восстанавливал в США то, что до него было частично потеряно. Восстановить практически все — нет, не удалось, не получилось. На это требовалось куда больше времени, чем оказалось у него. Но зато были новые вербовки, приобретение новой агентуры. Многое он спас. Работа шла и по линии легальной резидентуры, и через нелегалов. Все это делалось, решалось в результате продолжительных усилий на протяжении долгих лет. Да и на подготовку нелегала для активной работы уходило порой годков пять — семь. Лет через пять после обмена Абеля мы встретились с ним в нашей столовой. Подошли, тепло поговорили. Очень светлый был человек.
— А после этого общались?
— Не пришлось. Он мне сказал тогда: «Я вас так и не поблагодарил, а надо бы».
— Вы же тогда выступили в роли его кузена Юргена Дривса. А почему именно Дривса?
— Случайно попалась эта фамилия. Увидел в Западном Берлине. Документы мне сделали на это имя. И потом, когда американцы проверяли, действительно ли существует такой человек, то их посланец даже добрался до подъезда, где якобы и жил в ГДР этот выдуманный персонаж. Подниматься в квартиру не рискнул. Американцы вообще этой страны боялись. Но подтвердил: Юрген Дривс действительно существует. И после этого завязалась у нас переписка с адвокатом Джеймсом Донованом, который нашего полковника защищал. Письма от Донована мы получали на «проверенный» американцами адрес.
— А как оценил эту операцию после своего обмена сам Абель?
— Знаете, как у нас в разведке. Я уезжал резидентом в Китай. Времени — в обрез. Только подаренная им картина и осталась на память. И, между прочим, художник он хороший. Картина до сих пор висит дома прямо около кресла. Я чувствовал, чем этот ваш приход обернется. Вы же книгу об Абеле написали. Вот, держите, приготовил вам объявление из Интернета. Видели? «Продам в Москве рисунки разведчика Абеля за 120 000 руб.».
— Ничего себе. Кто-то делает бизнес. Да это же его рисунок из Атланты. Сейчас очень много чего вокруг Абеля крутится и рассказывается. А давайте попробуем плавно перейти к его сменщику — нелегалу, известному под именем Георгий.
— Боюсь, вы слишком буквально понимаете слово «сменщик». Тут проделали огромную по объему работу. Что ж, Георгий приехал туда уже человеком в возрасте.
— Из прежних разговоров я понял, что был он советским подданным, но иностранцем.
— Нет, наш нормальный российский мужик в годах и с серьезными ошибками в немецком языке, которого еще надо было сделать иностранцем. Приходилось ему все время на эти вещи указывать, и он заверял: все будет устранено и сделано так, как надо. Так что работу с ним мы упорно продолжали, тем более что был Георгий хорошим специалистом в своей области.
— Разве не законный вопрос я вам сейчас задам — в какой?
— Он был техник. Тесно связан с тем, что сегодня именуется инновациями. С учетом его особенностей и состояния немецкого языка потребовалось ему найти помощницу. И женщина-немка с хорошим, скажем так, местным произношением ею и стала, прикрывая изъяны в его языке.
— Но западные немцы умело раскалывали всех к ним приезжающих по определенным признакам.
— И поэтому нам приходилось работать. Начинали мы с ней, объясняли некоторые моменты, а она тебе на немецком: «Это комично». Она привязывала это все к публикациям в литературе к событиям, происходившим давным-давно. Принимались довольно интересные меры безопасности, условные сигналы, и она все это понимала. А потом, когда пришла пора, мы их, сотрудников двух дружественных спецслужб, познакомили. Смотрели за ними внимательно, придирчиво, настороженно. И, знаете, на первых порах они ссорились. Но затем все это переросло совсем в иное, что продолжалось весь их период пребывания там.
— У немки был муж?
— Она не была замужем. У него в России оставались родные — семья. Но это не самое страшное, что случается в жизни нелегалов. Он вернулся к ним. И умер в Питере — дома. Поехал в больницу — и перитонит. Столько лет выдержать там… А с ней было очень интересно. Вижу прямо, как живую. Симпатичная женщина, выше среднего роста.
— И, конечно, блондинка, фрау Эльза.
— Не блондинка, была она темно-русая. Но самая что ни на есть фрау Эльза. Домашняя, именно такая, которая была нужна Георгию под его внешний вид. Способная девчонка. Я, когда работал в Нью-Йорке, иногда бывал около их дома. Проеду мимо окон, посмотрю…
— Но не заглядывали, не встречались?
— Боже упаси! Этого еще не хватало. Я сторонник того, что при работе с нелегалами вообще никто и ни с кем не должен встречаться. На последнем этапе своей работы, уже будучи начальником управления, я ввел такой порядок: существует только безличная связь. И никаких контактов с нелегалами, никаких. В течение долгой работы этой пары, минуя промежуточные отделы и подразделения, их доклады поступали только ко мне. Это для того, чтобы полностью обеспечить их безопасность. Со мной согласились, хотя некоторые и начали на меня коситься, обижаться. Даже самые сильные наши аналитики да и другие тоже. Но были у меня основания беречь нелегалов, потому что вышли они на результативную работу, пошли серьезные разработки. А время то было уже опасным. Период, который на нашем служебном языке именуется «нарушением правил проживания советских служащих в Соединенных Штатах». И когда появились эти нарушения, я отправлял материалы в Москву. Был среди нарушавших и заместитель Генерального секретаря ООН Аркадий Шевченко.
— Который затем и попросил политического убежища в США, успев предварительно поработать на ЦРУ?
— Я, резидент советской разведки в США, заподозрил Шевченко в измене. Сообщал в Москву. Но его, человека близкого к министру иностранных дел Громыко, несмотря на все сигналы, не трогали. Мне даже запретили вести за ним наблюдение. А я продолжал отправлять материалы в Москву. Для меня ситуация складывалась вполне понятно. Шевченко может уйти. А когда он попросил политического убежища и что на это ответил Громыко, я даже вспоминать не хочу. Нечто вроде того, что, быть может, и был у меня такой помощник, но я всех помощников помнить не могу. Какой помощник, когда их жены дружили и практически наладили товарооборот. И Шевченко совершенно сознательно брал жену Громыко на обеспечение. Ведь Андрею Андреевичу нужно найти то-то и то-то. Шевченко находил. Конечно, Громыко было неудобно. Наверное, в связи с этим Андропов мне тогда и сказал: никто тебя наказывать не будет, но и Громыко мы снимать не можем.
— Юрий Иванович, черт с ним, с этим Шевченко. Мы уже говорили с вами об инспекторе Клейнерте и бароне фон Хоэнштейне, которые и помогли интернациональной паре советских нелегалов — Георгию и его даме — попасть в США. Вы в этих двух ролях выступали. Но непонятно — зачем?
— Было очень трудно на определенном этапе заинтересовать Запад личностью Георгия.
— Концерн — американский?
— Нет, западногерманский. Потом, после того, как был перехвачен ответ о том, что «ожидаем вашего приезда», начали уже решать вопросы следующего этапа. Приезд Георгия на работу в этот концерн и дальнейшего прыжка в США. С начала работы там это заняло у него примерно года полтора.
— Английский он знал?
— Нет, только немецкий. Но тут тоже был элемент риска. Прощались в Берлине. Я говорю: запоминай свои ошибки. А он мне: «Теперь выживу. Она поддержит. Да мы с тобой оба из…» Словом, из одного немецкого региона, где говорят на одном диалекте. Хороший, смелый был парень. Помогало искусство ему.
— Я не совсем понял: Георгий не был профессиональным разведчиком?
— Профессиональным. Подготовленным нами разведчиком. А так по своей первой специальности был он хорошим, грамотным инженером. Как раз в то время в СССР решали вопросы о новейшей электронике. И поэтому нам надо было, чтобы он там находился. Память о нем осталась до сей поры. Некоторые свои приборы — прочтение микроточек и всего прочего — он оставил мне. И я их потом отдал. Они должны быть где-то в музее Службы внешней разведки. Да, способный человек Георгий. И к фотографии его тянуло, прекраснейший был фотограф. Только не все его в Штатах любили, не все. Жена его мне рассказывала: в Нью-Йорке считался он одним из бывших нацистов. Во всяком случае, работу для СССР он проделал большую. Материалы были очень полезными. Когда началась эта история с Чернобылем, вдруг начали спрашивать: а где они, материалы? Отыскались в подвалах.
— А как сложилась судьба Эльзы?
— Мы как-то хотели привлечь ее для работы с другим нелегалом. И коллеги из ГДР были не против. Но она отказалась, сказав, «что с ним бы пошла хоть куда, а с другими — не хочу». И мы это объяснение, конечно же, поняли и приняли. Если она сегодня жива, то находится в весьма почтенном возрасте.
Люди из «Списка Крючкова»
— Дело Георгия для американцев так и осталось тайной. Но было же много и такого, о чем они каким-то образом узнавали.
— В одном из разговоров с тогдашним начальником разведки Крючковым я обронил такую фразу: знаете, Владимир Александрович, нам нужно как можно больше проявлять осторожности в работе с нашими материалами. В понедельник вы знакомитесь с документами из такой-то страны, во вторник — из такой-то, то же в среду… четверг. В пятницу, субботу, воскресенье — все отдыхают, а мы работаем, обрабатываем то, что получили. А на следующей неделе идет та же работа, но этого никто не должен знать.
— Вы опасались предательства?
— Так оно, предательство, действительно и было. Появились некоторые люди в высших эшелонах власти, которые знать обо всем этом, о наших результатах ни в коем случае не должны были. Так называемый «Список Крючкова» с именами этих людей из числа американской агентуры не был высосан из пальца.
— Вы считаете, такие люди были?..
— Я не считаю, я уверен в этом. Подтверждение — наши агентурные материалы.
Герой в особых условиях
— Юрий Иванович, а как в разведке присваивают звания Героев — раньше Советского Союза, теперь России?
— В нелегальной разведке это произошло так. В 1979 году меня назначили ее руководителем. Постепенно разбирался и однажды серьезно поговорил с Полковником К. — начальником отдела, где работали Геворк и Гоар Вартанян. Суть беседы с К. была довольно интересная. Я говорю: мне теперь ясно, что из себя представляет наша Служба, потому что раньше в таком объеме я ничего не знал. Фактически имел доступ только к материалам, которые показывали, сколько нелегалов у нас было до начала 1941-го, с каким количеством нелегальных разведчиков мы встретили войну. И после всех известных провалов и осложнений, включая «Красную капеллу» и все остальное, мы, несмотря на очень трудное положение, смогли восстановить свои возможности.
И награжденных было много. Но среди них ни одного, кто бы получил высшую награду за работу в особых условиях. Хотя людей достойных — немало.
— Напомним читателям, что особыми называются условия работы разведчиков-нелегалов.
— И я задал тогда вопрос Полковнику К.: «Слушай, а почему у нас нет ни одного Героя Советского Союза? И как вообще награждались нелегалы?» Он на меня удивленно посмотрел, пожал плечами, хотя сам из категории нелегалов, которые прошли через все трудности. Предлагаю: «Подумаем, что можно сделать. Кто у нас из числа тех, кто уже давно на нелегальной работе и заслуживает присвоение звания Героя Советского Союза?» С неделю он думал-думал, потом: «Давай предложим вот этого». Мы написали большую, очень большую справку и положили ее на стол Крючкову. Тот долго ходил по кабинету, переживая содержание документа. Потом взял папку, уехал к Андропову. Юрий Владимирович позвал его, позвал меня и спросил: «Все то, что здесь написано, это правда?»
— Даже он не поверил?
— Нет, так он поставил вопрос. Я отвечаю, что все документировано. Андропов попросил еще раз проверить все документы, потому что «это очень серьезно и чтобы никто потом не задавал никаких вопросов». После я несколько раз ездил в ЦК вместе с этими материалами и там их оставил. В один прекрасный день, сейчас точно не помню дату…
— …В 1984-м.
— Я имел в виду месяц. В ЦК сидел в наградном отделе генерал, который нами занимался. Звонит мне оттуда: «Есть указ, все как нужно рассмотрено, все положительно». Я обрадовался, позвонил Крючкову. Когда поступил материал, он прошел через Юрия Владимировича, поступил к нам, и дошло дело до меня. И вот мы сидим и думаем: как же проинформировать нелегала? И послали радиограмму Вартанянам, а речь шла именно о них, в их страну.
Когда они приехали потом в отпуск, Гоар признавалась: «Как сидела я, так и опустились руки. А Жора спрашивает: что случилось? И я ему расшифрованный текст протягиваю». Вот такое было наше с ними первое личное знакомство. А до этого никогда с ними не встречался — не виделся.
— Но руководили же.
— Познакомился с делом, принимал начальника отдела Полковника К. Строго по расписанию, которое у нас существовало, меня всегда информировали о том, что с ними происходит. Мне все это было понятно.
Кто был командиром Вартанянов
После того как Геворку Андреевичу присвоили звание героя, мне стоило большого труда уговорить нашего руководителя разрешить ему и супруге продолжить работу в особых условиях. Обычно получивших звание героев за кордоном старались не использовать. Просто-напросто сознательно берегли, потому что понимали все превратности жизни нелегала.
К тому времени Вартаняны находились в одной стране, где вели большую работу. Подготовили там очередное вербовочное мероприятие по приобретению агентуры. И мы сказали: завершаешь эту операцию, сворачиваешь потихоньку все дело и возвращайся домой. Хватит. Уже столько лет в таком напряжении. Можете, собственно говоря, на активной нелегальной работе поставить точку для того, чтобы передать весь опыт, который есть, своим товарищам.
Тогда, во время их отпуска, мы встретились — Вартанян, Гоар, я и начальник их отдела, который, жаль, рано ушел из жизни.
— А фамилия начальника?
— Фамилия его — Полковник К. Он не рассекречен, и вряд ли его имя когда-нибудь станет известно, открытым мы его никогда не называли. Однако о некоторых мероприятиях, в которых он принимал участие, рассказывалось. В этих материалах К. проходит как Полковник. Вот кто понимал Вартанянов.
— И что — о нем до сих пор ничего нельзя?
— К. сам испытал то, что пришлось преодолеть Вартанянам. Он был и документирован соответствующим образом. Однажды потребовалось немыслимое. Слепая женщина из чужого и далекого высокогорного селения признала его своим сыном. Теперь у него была настоящая мать с арабского Востока.
— Но, судя по фамилии, Полковник К. был русским — или наполовину русским?
— Нет, не был он русским. Осетин. Жалко, что таких теперь нет. Когда у К. возникли трудности с проверкой некоторых моментов его легенды, он вступил в переписку со своими легендированными родственниками. Тут учитывался промежуток времени, который был заложен в его истории: больше полутора десятков лет К. не приезжал домой. Выяснили, что мать его ослепла. К. убеждал: не будет большого риска, если он встретится с родственниками, чтобы подкрепить свою легенду.
Но руководители комитета и внешней разведки считали такой шаг слишком смелым. Здесь грани риска если не превосходили все допустимые границы, то были где-то с ними рядом. Операция выглядела исключительно опасной для нелегала. И все-таки после длительных размышлений, всевозможных взвешиваний, раздумий и колебаний К. получил добро.
Нелегал подстраховался. В нескольких километрах от села в укромном месте его ждала машина. У водителя запрятаны документы, в них К. значился под другим именем, и еще билет на самолет: сначала в одну европейскую столицу, потом пересадка — и в другую. Сложись вдруг обстоятельства неблагоприятно, не узнала бы мать в К. своего уехавшего на заработки сына, и главное для него было бы успеть к самолету. Наудачу горное селение находилось не так далеко от столицы и аэропорта.
— Но почему К. был так уверен, что настоящий сын не может объявиться? Пусть не с его мамой, потерявшей зрение, но с родственниками у него могла быть переписка. А люди в то сравнительно недалекое время имели обыкновение посылать домой фотографии. Не хвастовство, но снимок на фоне собственного дома, шикарного авто…
— Вы правы, выходец из горного селения сделал отличную карьеру. Устроился в европейскую фирму, по-настоящему разбогател. В первые годы даже наведывался в аул, присылал подарки, но потом куда-то исчез.
— И так же внезапно мог возникнуть.
— Не мог. Он умер. Разведчик об этом узнал совершенно случайно. Тут же обратил внимание на совпадение: он был очень похож на ушедшего. Потому и решился на встречу с матерью.
— Юрий Иванович, знаете, не зря ведь говорят, что родная мать всегда узнает своего сына.
— Не зря. Я тоже с этим согласен: может узнать. Но скажет ли окружившим ее бедным или очень небогатым людям, живущим в горах, что это — чужой человек? Полковник учитывал нюансы. Сын исчез полтора десятка лет назад. К., как и его «двойник», тоже успел сделать за границей неплохую деловую карьеру. Денег бизнесмен зарабатывал столько, что даже мог помогать своим коллегам по нелегальной разведке. Он заранее оповестил родственников о прибытии. Захватил для всех, как там и принято, подарки. Мать была готова принять и обласкать родного сына. К. был отлично одет, приехал на шикарной машине. Как было близким и особенно матери его отвергнуть? Хорошо, пусть даже не сын. Но он-то искренне считает немолодую женщину матерью, зачем его разуверять, отталкивать? В конце концов, идти против всех.
— Но если бы она…
— И на «если бы» было готово объяснение. К. спросил бы у родственников, здорова ли мама, показал бы всем семейную фотографию, сделанную немногим меньше двух десятилетий назад, когда сын приезжал в аул. Сходство с умершим — невероятное. Как отказаться от такого родственника? Ну что, убедил я вас?
— Почти. Неужели наш нелегал знал труднейший язык в совершенстве? Ведь проскальзывают если не ошибки, то не совсем верное построение фраз, неточные ударения, да мало ли что может быть в столь сложном наречии.
— Вот этого можно было не бояться. Язык наш К. знал превосходно.
— Прямо Николай Кузнецов, который дурачил немцев, обратившись во время войны в обер-лейтенанта Зиберта.
— Рождает наша земля таланты. К. заранее дал знать о точном времени приезда, сообщил о подарках. Казалось, все было учтено.
— Но так только казалось?
— Действительно, все учесть и предусмотреть очень желательно, но невозможно. Весь аул вышел его встречать. К. торжественно вели к матери: на скамье у родного дома сидело несколько женщин. В чадрах. И, конечно, узнать, кто «родная мать», было практически нереально. Но пока нелегал мучительно размышлял, его слепая мама поднялась. Поддерживаемая соседками, которые, видно, и признали в приближавшемся богато одетом господине сына, встала перед ним на колени. Она его всего ощупала, произнесла молитву во славу Аллаха и назвала нашего Полковника сыном. Признала. Красивый был парень. После почти двух десятков лет, которые К. провел вне дома, все это было просто удивительно.
— В какой же это было стране? Нет, смотрю на вас, Юрий Иванович, и понимаю, что не надо об этом даже задумываться.
— Не надо. Мы, для того чтобы поддерживать всю эту легенду, много сделали. Наш Полковник проходил по жизни как богатый человек. Даже подарки всем многочисленным родственникам раздал за счет своей европейской фирмы. Отремонтировал домик, крышу, поставил новую изгородь. Но дела, и это — чистая правда, не давали возможности К. долго оставаться в ставшем родным селении. Три дня — и отъезд. Его ждала Европа. Через определенный срок к концу пребывания в ней он уже руководил фирмой.
— А как же мама?
— Вы знаете, тут нет совершенно ничего кощунственного, злого, неблагодарного. Наоборот. Святой его «матери» мы установили пенсию, которую получали содержавшие ее родственники. И больше десятка лет переводили деньги в селение, где она проживала. Может, и встреча с сыном, материальное благополучие, забота воодушевленных постоянной помощью близких тоже помогли ей прожить долго.
— Но сына, понимаю так, она больше не увидела?
— Вы же сами говорили о риске. А Полковник помогал в очень серьезных мероприятиях, которые приходилось решать на Ближнем Востоке, и не только. Тут все было хорошо. Он тоже провел в зарубежье немало плодотворных для себя и внешней разведки лет.
— Ну хоть намекните, что он успел.
— Боюсь, никто и никогда деталей не приведет. А намекнуть… К. первым из наших, задолго до других, сообщил в Центр о проекте звездных войн.
— Вы имеете в виду Стратегическую оборонную инициативу президента Рейгана?
— Именно.
— И Полковник К. стал начальником Вартаняна?
— Да. Потом, когда Анри (Геворк Вартанян. — Н. Д.) вернулся окончательно, работал у него. Готовил, к примеру, нелегала А. Собственно говоря, даже был в определенном смысле руководителем А., решал большую часть ставившихся перед ним задач. Все вопросы, которые надо было, они обсуждали. У нелегала А. в то время уже была закончена подготовительная работа, он создал серьезные заделы, участвовал в очень серьезных мероприятиях, был у него хороший багаж.
— И этот нелегал А. — человек легкий?
— Он — легкий? Я бы сказал творческий. За последние годы я, правда, сейчас их редко вижу, он, скажем так, возмужал.
— И чем они с Геворком Андреевичем занимались?
— Вам опять подробности? Это была очень серьезная работа, связанная с четким знанием особенностей своего прикрытия. Потому что выбрать в разведке прикрытие не так просто. Вартанянам это удалось. Именно такая армянская пара в очень трудное время вжилась в среду, где пустили свои корни еще их родители. Они своей работой смогли завести большие, реальные связи. А заведение круга связей еще сложнее, чем кажется. Те выходки авантюрного характера, которыми иногда занимался я, не для них.
— Вот Вартанян приехал сюда, у него богатейший опыт. Люди, которые с ним общались, могли от него перенять массу всего полезного. Что это было — обучение? Или просто встречи?
— Знаете, здесь каких-то крупных мероприятий мы не проводили. И проводить не должны. Это — штучная работа. И то, что они сошлись с А. и поняли друг друга, очень большая заслуга Геворка Андреевича. Ведь А. уже работал, делал свои первые шаги. А Вартанян стал наставником действующего нелегала. У нас таких случаев было за всю историю, нашу историю, насколько я знаю, еще два. Это жена Зарубина.
— Елизавета Горская? Потом получилась знаменитая ныне cемейная пара нелегалов.
— Да. И вторая — Африка де Лас Эрас.
— Полковник внешней разведки. Была еще радисткой у Николая Кузнецова в отряде Дмитрия Медведева. Об Африке очень трогательно рассказывала ее ученица — Тамара Ивановна.
— Она большую часть жизни провела за границей. Ей туда подсылали людей, она их готовила там.
— Юрий Иванович, а еще о Вартанянах, хотя бы мелкие детали.
— Стараюсь рассказать что можно, а вот в мелких деталях очень уж много подробностей. Нет, оставим их на потом. Это пускай попозже.
— Вы в своей довольно откровенной книге «Записки начальника нелегальной разведки» признаете, что по сделанному, по совершенному там Вартанян — один из величайших наших разведчиков, равный Зорге, Филби, другим колоссам. Как это можно пояснить? Мы все время возвращаемся к Тегерану 1943-го. Но было же столько всего другого. Наверняка и крупные операции.
— А почему не возвратиться и к Тегерану? Ликвидация с его участием, как руководителя «Легкой кавалерии», группы немецкой агентуры, заброшенной для уничтожения «Большой тройки» — это что, не подвиг?
— Согласен, Тегеран. А дальше? Были же какие-то вехи?
— Были. (И долгое, очень долгое молчание. — Н. Д.) Но рассказывать ли о них — решать не мне, а Службе.
— Вы пишете, что Вартаняны общались в одной из стран с адмиралом Тернером, будущим директором ЦРУ, а тогда командующим американскими войсками в Европе. Они были хорошо знакомы?
— Однажды, когда мы решали сложную комбинацию, за сутки Анри вылетел на самолете адмирала в США.
— На самолете Тернера?
— Было такое. Командующий американской группировкой на юге Европы в кратчайшие сроки обеспечивал визовыми документами. Надо же было это делать каким-то образом.
Или если у нас кто-то пропадал, какой-то серьезный разведчик оказывался в трудных обстоятельствах, мы иногда обращались к Анри для того, чтобы помочь найти этого человека. Например, из числа американцев, кто уходил из нашего поля деятельности. Просили Анри: давайте, найдите. И была пара случаев, когда он ставил в тупик скрывавшегося от нас завербованного американца.
— Завербованные не хотели работать, а он возвращал?
— Несколько по-иному. Мы находили человека, выясняли все, что c ним происходило и как происходило. В результате ставили точки над «i». У нас был случай, когда в одной стране проходила серьезная операция по пресечению вербовки нашего сотрудника путем оказания давления на американца, его разрабатывавшего. Этого американца мы убедили, что он — нужный нам человек. Тот согласился, но потом не выдержал и сбежал. А мы убедились: вилла, на который жил американец, заросла травой. Ясно стало, что он раскрылся перед своими.
Начали искать и нашли. Ему нужно было просто сказать, что раз уж ты согласился, то не надо уходить от взаимодействия. Ничего тогда, конечно, не получилось.
— Почему?
— Потому что вся дальнейшая работа должна была проводиться на глазах у американцев непосредственно там, в Штатах. Скоро нам пришлось это дело закрыть. Но мы все равно отыскали, где он находился. Мелочь, собственно говоря. Вы о ней сейчас напишете, и там, далеко, конечно, заволнуются, им придется все это искать, думать, как все было. Так что страну указывать не надо. Но это была красивая, интересная операция. Наш сотрудник, с которым все это дело происходило, живой сейчас. Его фамилию, допустим, я не припоминаю.
— Действовал, как и Вартанян, с женой?
— Нет, здесь пары не было — один. А у Вартанянов потом в основном были разного рода разовые задания. При этом менялись страны, в которых им приходилось бывать. Они очень трудно расставались с обжитым местом.
— Трудно? Но Геворк Андреевич говорил мне о почти ста странах.
— Ибо иногда, чтобы оказаться в нужном месте, надо было улететь совсем в противоположную сторону, а потом оттуда прилететь к месту выполнения задания. Так бывало. Я вспоминаю последнюю такую рабочую встречу, мы сидели на даче, разговаривали.
— У них на даче?
— Нет, не у них, у нас на объекте, где мы с ними всегда встречались.
— В России?
— В России. Обсуждали все эти вопросы. Потом он на меня посмотрел и говорит: «Да, мы должны хорошо все это обдумать». И Гоар Левоновна включилась в беседу: «Мы подумаем, проработаем этот вопрос». Они советовались — всегда, регулярно. Интересная сцена была в Красноярске, на Енисее, куда они летали, знакомились с российской глубинкой. Их принимало там местное руководство, и партийное, и все прочее. Поехали тогда на остров. И кто-то из начальников обнял их: «Ребята, я знал, что такие люди есть, но никогда не думал, что они такие, как вы. Можно я вас поцелую? Для меня такое счастье, что я познакомился с вами и встретился». Кстати, Полковник К., их руководитель, с ними был в поездке.
— Может, вопрос несколько смелый: тема немирного атома в интересы Вартанянов входила?
— Ядерной тематикой они у нас непосредственно не занимались, это делали другие. Больше были привязаны к своей реальной профессии — коммерческой торговле коврами. На этих, собственно, коврах и связи с этими высокими американскими личностями у них и завелись.
— Об этом писать можно?
— Да. У меня в памяти сохранилась встреча с руководителем Вартаняна еще по Тегерану.
— С Иваном Ивановичем Агаянцем?
— После освобождения Абеля я вернулся из Германии, и в Центре на 5-м этаже, где был кабинет Агаянца, я с ним увиделся.
— Это уже было в Ясеневе?
— Нет, еще на Лубянке. Он тогда проявлял интерес к делу Абеля, задал несколько вопросов. И говорит: вот бы нам где-нибудь вместе поработать, я бы тебя познакомил с хорошими людьми. Потом я понял, кого он имеет в виду. Но я занимался тогда Германией и никакого отношения к руководящей работе и к Вартанянам не имел. Никогда с ними не встречался — не виделся. Познакомился с делом, принимая начальника отдела Полковника К. Не могу подробнее. Есть еще один человек, который, может быть, с ними встречался. Это В.
— Человек известный и интересный.
— Он был начальником этого отдела до Полковника К. Потом работал в Германии. А сейчас где-то…
— Юрий Иванович, позвольте, так он же был связан с Героем России Козловым.
— Был. Он Козлова из плена выручал. Козлов его хорошо знал, он когда-то его туда провожал в командировки. Летал за ним в Германию, чтобы отсидевший несколько лет в юаровской тюрьме Козлов не оказался в трудном положении.
А с Вартанянами я встречался еще. Один раз был у них на квартире, пригласили: они вдвоем, Полковник К., я. Сидели, поговорили. Это как раз незадолго до их отъезда в очередную командировку. А когда они уезжали в последнюю командировку, сказал им, что разработку надо завершить, но постараться сделать так, чтобы этот завербованный, приобретенный человек продолжил ваши дела. Через некоторое время я ушел на пенсию, больше начал заниматься своими собственными делами. Они уже вернулись оттуда, хорошо закончили дело. Смогли свернуть большую работу за рубежом, потому что там все-таки хозяйство было, сделав так, что это хозяйство до сегодняшнего дня никем не раскрыто. Анри исчез. И все те лица, которые были знакомы с ним из числа американцев, других предпринимателей, не могут сказать о том, что они его знали. В душе-то они понимают, а раскрыть то, что они с ним знакомы, не в состоянии. Ведь это повлечет за собой серьезное расследование.
А мы здесь показывали Вартанянов, подымали, подчеркивали значимость работы разведки и его настоящей роли. И, конечно, активно использовали в работе с молодежью, которая к ним приходила.
— Вартанянам повезло, что не встретился на их пути какой-нибудь предатель.
— Как на пути Козлова. Когда Алексей Михайлович вернулся, то поставил меня в трудное положение. После двух лет в тюрьме ЮАР припер меня к стенке: отпускай на работу. Ну, ладно, говорю, давай подумаем. Скольких сил стоило убедить в возможности сделать это. Мы отдокументировали его заново.
— Это как?
— Сделали ему все новые документы. Пришлось перелопатить полмира, чтобы выбрать страны, в которых ему можно работать, и он еще поработал несколько лет.
А Геворк Андреевич приятный был парень. С ним было легко и интересно. У меня дома до сих пор стоит нетронутая бутылка армянского коньяка, которую он когда-то подарил после поездки в Армению. Всё они с Гоар спрашивали, почему я не ношу никаких наград и всего прочего. Как-то один раз на встречу в клуб на Дзержинке я пришел с колодками. Подходит он ко мне: «Слушай, я теперь знаю, какие у тебя ордена».
— Вы с ним на «ты»?
— С ними на «ты». Быстро как-то получилось, само собой.
На полвека ушли в разведку
— А были те, кто работал в особых условиях даже дольше Вартанянов?
— Ну, вопрос не совсем верно поставлен. Дело не в сроках. И все начиналось не с нас. Были традиции. В 1912-м или, боюсь ошибиться, в 1913 году, как мне рассказывали, второе бюро Генштаба русской армии забросило далеко в Азию двух юных офицеров: задача — проникнуть в Тибет. Началась Первая мировая война, затем Вторая. Ну и после восстановились у СССР отношения, допустим, с Бирмой. И как-то представителя нашего посольства вызывают на встречу. Приходит, а ждут его два монаха. Из разговора понимают, что перед ними — разведчик. И докладывают: были введены для проникновения в Тибет. Задачу решили, соответствующее место в буддистской иерархии заняли. Из-за революции и войн по независящим от нас причинам связи не было, войти в контакт практически не могли. Возможность появилась только сейчас, и мы бы хотели доложить нашему российскому командованию о ходе выполнения задания.
— И монахов выслушали?
— Еще бы! Это были уже очень-очень старые люди, а как с ними работали. Дали эти разведчики интереснейшую информацию.
— В Центре анализировали информацию двух тибетских монахов?
— Естественно. Англичане интересовались чуть ли не всеми, кто поднимался хоть немного наверх в буддистской иерархии. Двое наших выдержали, хотя британцы ими, как мне кажется, заинтересовались.
Или пришлось мне работать в Китае, когда отношения наших стран складывались тяжело. И я, как резидент, предупреждал: может дойти до вооруженных столкновений. Указали мы и место, где это могло произойти, — район Даманского.
— И произошло. А как удалось установить, что именно там?
— Сложная история, хотя и давняя, относящаяся к 1960-м. Если без особых подробностей, то отправленные в тот район наши люди подтвердили: прямо напротив острова Даманский сосредоточились значительные китайские силы. А жили в тех местах и белогвардейцы или, точнее, бывший белогвардеец, а также его потомки. Удалось встретиться с нашим источником, скажу — совсем древним, но каким полезным. Он много чего рассказал. Прочитал я ту информацию и отправил в Центр предупреждение, что пора готовиться к нападению.
— Источник был военным?
— Пасечником. Но каким оказался прозорливым, надежным. Доклад дошел до Хрущева, однако Никита Сергеевич не поверил. Но уж тут наш пасечник не виноват. И рассказываю я не просто эпизоды из жизни разведки. Это история о традиционной верности присяге, раз и навсегда избранному долгу.
Все понятно с полувзгляда
— Или вот еще одна история. Два наших нелегала супруги Т. и Г. попали в одной стране в непонятную ситуацию. Никаких нарушений не допускали, все делали правильно, а опасность почувствовали. Это означало только одно — произошла независимо от нас какая-то утечка. Г. заметил слежку. Напряжение, боязнь за двоих детей, за беременную жену были столь велики, что у нелегала началось психическое расстройство. Много лет он приносил нам большую пользу. И вот… Тогда его супруга Т., будучи на девятом месяце, все взяла на себя. Прекратила оперативную работу, уничтожила улики. Ей надо было разыграть соответствующую ситуацию, чтобы уйти через третью страну. И Т. повезла заболевшего мужа якобы лечиться. А сама сумела перевезти всю семью в другое государство. Супруга положила в клинику, сама быстро в роддом, где родила третьего ребенка. Вскоре нашла силы перебраться в СССР: и больного Г. спасла, и трех детей.
— А утечка произошла где? Как я понимаю, в Англии?
— Допустим, вы не ошибаетесь. И только потом многое прояснилось. Был такой предатель Гордиевский… Но не только в Англии работать сложно. Например, в результате изучения иностранцев в Канаде в нарушении иммиграционного законодательства заподозрили нашего нелегала. Взяли под наблюдение. И просидел он полгода за использование чужих документов. А затем его должны были выдворить из страны.
— История — с благополучным концом.
— Которая едва не закончилась трагически. Канадские инспекторы были с рутинным визитом в квартире нашего нелегала, когда туда вдруг пришла его невеста Люси. Тоже из нашей службы. И неизвестно, как бы развивались события, если бы взяли и ее. Но женское обаяние и поразительное хладнокровие, доставшиеся в наследство от бабушки-разведчицы, позволили ей разыграть искреннюю сцену из цикла «жгучая ревность». Растроганные контрразведчики отпустили девушку. А ее жених вернулся в страну, из которой в Канаду въехал. А мы помогли ему спокойно добраться до Москвы.
Вечная профессия
— Каким вам видится будущее разведки? И есть ли у нее в компьютерный век это будущее?
— На будущее разведки я смотрю оптимистично. Потому что за всю историю существования мира человек всегда занимался разведкой. Когда ребенок в первый раз заглянул в замочную скважину, то уже начал заниматься разведкой. И поэтому без разведки, если перечитывать библейские источники, общество жить не может. Разведка нужна в любом государстве. Что касается нашего государства, то нам она обязательно нужна. Мы же хотим правильно строить наши отношения с миром, двигаться вперед. Для этого обязаны обладать и хорошо оснащенной, всесторонне подготовленной разведкой.
— Говорят, что теперь это не нужно, потому что есть компьютеры, открытые источники информации…
— Конечно, все это существует. Но многое работает и на чужие разведки. Почему же нам отказываться от того, чем пользуются все мощные державы. Надо иметь полную картину политического ландшафта, прорабатывать будущую стратегию. Разве это возможно без разведки?
— Юрий Иванович, может, пройдут новые пять — десять лет и гриф секретности снимут с еще каких-нибудь эпизодов. Тогда, надеюсь, расскажете нам еще много неизвестного.
P. S.Мы встречались еще не раз. И годы брали свое. Сколько перенес операций, и какой они потребовали от него выдержки. Бутылка подаренного Вартаняном коньяка так и осталась невыпитой. Командир нелегалов и фронтовик генерал-майор Дроздов скончался в Москве 21 июня 2017 года на 92-м году жизни.