Родственник короля и сын торговцаЭнтони Блант и Джон Кернкросс
Вся «Кембриджская пятерка» героически трудилась на Советский Союз во время войны. О вкладе в победу ее руководителя Кима Филби я рассказал в книге из серии «ЖЗЛ». Конечно, достойна детального повествования и деятельность друзей Кима — Энтони Бланта и Джона Кернкросса, Гая Берджесса и Дональда Маклейна.
Начну с менее известного или более скромного Кернкросса. Он же «Мольер», «Лист», «Карел»… Дипломат, служащий ряда ключевых министерств, где и формировалась настоящая британская политика, а во время войны — сотрудник английских спецслужб. Он и скончался последним из своих друзей в 1995-м.
Нет ничего бесполезнее, чем расставлять членов «Кембриджской пятерки» по номерам и ранжиру, пытаясь придать этому некое значение. Каждый играл и сыграл свою роль независимо от появившегося годы или десятилетия спустя номера. Тем не менее именно Джона Кернкросса называют «пятым». И, по мнению английских исследователей разведки, последним раскрытым разведчиком из кембриджской группы, чье имя вопреки всем обязательствам британского правительства все же выплыло наружу в 1981 году.
О нем и пишется меньше, чем о других четверых, и роль его очерчена не так ясно. Я же приведу здесь высказывания моего доброго советчика Героя России Владимира Барковского. К словосочетанию «Кембриджская пятерка» относился Владимир Борисович с неким сарказмом. Но заходила о ней речь во время наших нескончаемых разговоров, и полковник с особым удовольствием выделял, помимо Кима Филби, еще двоих — Дональда Маклейна и Джона Кернкросса. Как раз они-то отлично сработали по его, по атомной, проблематике.
От Владимира Борисовича я впервые и услышал о подвигах «пятого». Рассказанный Барковским эпизод о невесть откуда свалившемся в разведку засекреченном докладе по атомной проблематике записан мною подробно. И, без сомнения, стоит того, чтобы привести его полностью.
С начала 1940-го по самый конец года Кернкросс оказался в Англии без всякой связи с Центром. В один из наиболее критических моментов новейшей истории в Лондоне, где наряду с Берлином и Москвой решались судьбы мира, практически, да и фактически, не осталось представителей нашей разведки. Все были отозваны в СССР. Волна сталинских чисток, а не бдительность британской контрразведки, вымела их с острова. Требовалось знать, находиться в курсе, и источники были готовы. Только информацию передавать некому.
Премьер-министр Чемберлен по-прежнему заигрывал с немцами, и лишь спустя какое-то время в заветное кресло, уже тогда грузно, уселся Уинстон Черчилль.
Впрочем, Черчилль оставил лорду Хэнки его многочисленные полномочия. Еще при Чемберлене этот министр без портфеля волею судьбы возглавлял чуть не полтора десятка всевозможных комиссий. Оборона, безопасность, регулярные доклады английских спецслужб, засекреченные сообщения о состоянии экономики и прогнозы по ее развитию. А еще протоколы заседаний военного кабинета, доклады из Генерального штаба… И, заметим, информация из научно-исследовательских институтов, работающих сугубо на набиравшую обороты мощную британскую военную машину.
Вышло так, что именно офис лорда Хэнки стал перед войной средоточием всей — почти всей — секретной информации. Современники вспоминают: лорд был безумно работоспособен и совершенно безотказен. И когда чуть не с десяток членов кабинета под разными предлогами и ссылками на занятость спихивали с себя новое и исключительно ответственное задание, всегда связанное с обеспечением безопасности британской короны, в дело вступал Хэнки. Брал, возглавлял, созывал заседания по сложнейшим вопросам, выносил рекомендации и подсказывал решения, которым, как правило, и следовали.
Меньше всего хочу воспеть здесь безотказного лорда. Даже среди резко настроенных против СССР английских политиков именно мягкий в общении экс-министр без портфеля отличался полной непримиримостью к Стране Советов. На любые запросы Черчилля, связанные с советско-английскими отношениями, Хэнки отвечал так, что у премьера могло создаться впечатление, что нет у Соединенного Королевства врага страшнее России. Вот уж кого никак нельзя было записать в ряды добрых союзников.
Что ж, история определенным образом наказала лорда, призванного следить за тем, чтобы британские секреты хранились за семью печатями. Его полузабытое имя в начале 1980-х вновь всплыло и попало на страницы газет, а потом и книг именно благодаря тому, что личным секретарем лорда Хэнки приблизительно в середине 1940-го назначили скромного и внешне неприметного 27-летнего Джона Кернкросса — «пятого» из «Кембриджской пятерки». И когда в январе 1941-го контакт советской разведки с Кернкроссом был восстановлен, информация от агента пошла валом.
Иногда люди, хорошо разбирающиеся в хитросплетениях советской разведки, обвиняют меня в том, что я смотрю на события «глазами Барковского». А как мне еще на них смотреть? Почему не доверять патриарху нашей разведки и его рассказам вот уж действительно из первых уст? Потому, здорово нарушая хронологию, начну с того, что` Владимир Борисович считал наиболее важным из всей многолетней работы Кернкросса на Советский Союз.
Шла Великая Отечественная война, Гитлер хвастался, что через неделю, ну, две-три, возьмет Москву, а по всем резидентурам было разослано срочное указание Центра: требуется информация об атомном оружии — любая. По Барковскому точно выходило, что первыми, и никак не связываясь друг с другом, откликнулись двое из «Кембриджской пятерки» — Дональд Маклейн и Джон Кернкросс.
Теперь, анализируя полученные материалы, можно смело сказать: именно Кернкросс совершил прорыв в атомной разведке. В третьей декаде сентября 1941-го он добыл полный текст доклада премьеру Черчиллю о возможности создания нового и неведомого атомного оружия. Доклад, написанный в трагическую для Советского Союза пору (немцы стояли под Москвой), добавил военному кабинету бриттов оптимизма. В нем утверждалось, что на создание атомного оружия потребуются, возможно, не десятилетия, как прогнозировалось ранее, а всего около двух лет, ибо английские и американские ученые работают с зимы 1940 года над проектом совместно, делятся достижениями и, терпя на некоторых участках временные неудачи, сообщают об этом друг другу, дабы не терять драгоценное время на негодные и исключительно дорогостоящие эксперименты.
Кернкросс сообщал и чисто технические подробности. Оказалось, две дружественные державы пришли к общему пониманию: супероружие реально создать, используя обогащенный уран.
Наверное, судьба. Ведь вряд ли далекий от физики и вообще от точных наук агент ставил целью добывать именно материалы по атомной тематике. Хотя, кто знает. Центр начал теребить резидентуры, требуя дополнительной информации по атому, а «пятый» был в этом смысле образцом дисциплинированности и исполнительности. Получилось так, что именно Кернкросс и во время и после войны постоянно присылал ценнейшие документы по атомной тематике. Так, в 1942 году именно благодаря ему разведке стало известно: к разработке грозного оружия подключилась Канада с ее мощными финансовыми ресурсами и довольно высоким научным потенциалом. Да, теперь как-то забылось, что среди создателей бомбы были и канадцы, некоторые из которых делились последними достижениями в этой области с английскими и американскими коллегами. О том, как внимательно и плодотворно следил «пятый» за развитием атомной промышленности уже после возникновения НАТО, напишу ниже.
А полный текст доклада из комиссии лорда Хэнки, полученный Центром в сентябре 1941-го, заставил высшее советское руководство понять: в случае удачного осуществления проекта мировая политика может претерпеть глобальные изменения. Пора мчаться вдогонку. Да и общая стратегия Второй мировой войны нуждалась в коренном пересмотре.
Необходимо поведать и еще об одном необычном обстоятельстве. «Мольера», «Листа», «Карела»… было невозможно зачислить в обычные агенты. Кернкросс, несмотря на все старания сменявшихся за годы его служения разведке кураторов, так и не сумел освоить элементарных технических навыков. Он не научился фотографировать документы. Все попытки воспользоваться фотоаппаратом в стенах секретных учреждений, где ему доводилось одновременно трудиться на британскую корону и серп с молотом, заканчивались неудачей. Не помогали и домашние тренировки с последними моделями маленьких американских фотоаппаратов, которыми время от времени исправно снабжали его советские резиденты. Пришлось смириться с техническими провалами Джона. Подвергая риску себя, связника, да и всю операцию, шотландец поздними вечерами передавал оригиналы материалов, «одолженных» из служебного сейфа, советским друзьям. Их привозили в резидентуру, переснимали, возвращали, и Кернкросс аккуратно вкладывал их в те же сейфы, откуда накануне изымал бесценные сведения.
Зато он преуспел в составлении информационных сводок. Кернкросс, как и Филби, был тут великолепен. Уж если Джон составлял для резидентов резюме какого-то доклада или важного сообщения, то умел сделать сообщение кратким, сжатым, доступным для понимания.
Он не был аналитиком, как все те же Филби и Зорге. Но в его составленных без всяких размусоливаний донесениях сразу бросалась в глаза суть, он умел выделить главное, не отнимая в Москве у работников Центра время на размышления, по какой же теме идет сообщение. Лаконичность Кернкросса экономила время, сложностей с переводом его сообщений не возникало. И это было очень важно. Ведь Джон передал в годы войны тысячи страниц секретнейших бумаг, информаций, некоторые из которых и сегодня имеют гриф секретности и недоступны для исследователей.
По Барковскому, уже в 1941-м, когда немца отогнали от Москвы, за изучение английского доклада по атомной тематике взялась, пусть и с некоторым объяснимым опозданием, только-только зародившаяся советская научно-техническая разведка во главе с будущим Героем России Леонидом Квасниковым. Сообщение пошло на самый-самый верх. Получило подтверждение предсказание некоторых советских ученых о реальности создания противником — немцами — и союзниками англичанами и американцами — атомной бомбы. Информация Кернкросса была подтверждена и источниками в Соединенных Штатах.