Медведев берег людей. Он знал, какие задачи стоят перед отрядом. Если и вступал в бой, то бил лишь наверняка. Эту тактику было сложно объяснить к «Победителям» присоединившимся. Порой люди, не подозревавшие о его истинном назначении, роптали. И командиру, чутко улавливавшему настроение партизан, приходилось идти на стычки с немцами.
Особенно внимательно велась разведывательная деятельность в Ровно и в других городах. Категорически запрещалось сотрудничать с любыми другими подпольными организациями, которые не были связаны с отрядом. Приказом Медведева имевшие с ними связи должны были их навсегда оборвать. При малейшей опасности работавшие в городе выводились из-под угрозы.
Ни одна радиограмма не отправлялась из самого отряда. Радистки уходили от его стоянки на километры и километры под охраной автоматчиков.
Отправлявшиеся в город разведчики оставляли свою одежду, оружие, документы на «маяках» — надежных партизанских точках в нескольких километрах от того же Ровно.
Отряд «Победители» под командованием Медведева уничтожил более 12 тысяч немецких солдат и офицеров. Из них 11 генералов.
Последним своим боем он, израненный, командовал, сидя на стуле, будто Наполеон… А по свидетельству других источников, лежал в повозке. Команды передавал через нескольких связных. Оставаться в отряде было рискованно: командир был на грани.
И тут его вдруг отозвали на Большую землю. Он не мог понять, откуда там узнали о его болезнях. Через несколько лет Дмитрию Николаевичу исповедовалась его радистка — Лида Шерстнева. Это она в первый и последний раз нарушила приказ командира, передала в Центр радиограмму о мучивших его ранах.
Потом Москва, госпиталь. Раны подлечили. Но выяснилось, что поврежден позвоночник: никак нельзя было с его солидным весом и ростом прыгать с парашютом. Он же, конечно, прыгал.
Новая командировка была выписана на несколько недель. А в Литве пришлось пробыть около полугода. И снова сказался его, персонально медведевский, дар предвидения. Националистическое движение в Прибалтике предполагалось подавить лихим наскоком. Дмитрий Николаевич быстро понял, что тут требуется не только оперативная операция, но и длительное лечение. Пришлось обратиться к опыту борьбы с Бандерой и Мельником, которого он набрался еще до войны. Литва, особенно ее сельские районы, страдала от набегов банд. Немало литовцев поддерживали зеленых. А попробуй не поддержи. Смерть настигала тех, кто сочувствовал, всего лишь сочувствовал Советам.
И Медведев берет на себя сложнейшую миссию. Вступает в борьбу с бандой Мисюнаса. Это не просто Зеленый черт, которому молва приписывает абсолютную неуловимость. Гестаповец Мисюнас стремится подчинить себе целые районы — отдаленные, лесные. В таких без верных людей и проводников крупным отрядам армии делать нечего.
И Дмитрий Николаевич вновь возвращается к прежней чекистской практике. Налаживает отношения с местным населением. Внедряет, пусть и медленно, в окружение Мисюнаса своих людей. Постепенно радисты Медведева засекают все передатчики Зеленого черта. Его банды несут потери, а матерый волк уходит все дальше и дальше в леса. И, как в прежние боевые времена, Медведев берет бандитов в кольцо. Ему нет резона вступать в бой в лесистой гуще. Он один за другим вытягивает отряды поближе к хуторам, и там, окружая их, берет в плен, разоружает. Выясняется и причина былой неуловимости Мисюнаса. Гестапо успело оставить ему деньги, фальшивые документы, оружие. Еще с помощью немцев Зеленый черт установил связи с националистическим подпольем. В его бандах были и немцы — те, кому не было иной дороги, как на эшафот. Его и изготовил для них Дмитрий Медведев.
В 1946-м пришлось уйти из органов. Формально причина все та же: полковник (да, по-прежнему полковник) Медведев демобилизован по состоянию здоровья.
Может, и к лучшему? Новый министр НКВД Абакумов принялся сажать и расстреливать тех, кто сидел или был в опале до 1941 года и кого не убили немцы. Переживал Медведев тяжело, однако и здесь выдюжил.
Страна зачитывалась его книгами «Это было под Ровно», «Сильные духом». Школьники сбегали с уроков, а студенты с лекций, чтобы послушать медведевские передачи по радио: тогда впервые и прозвучали имена Кузнецова, Приходько, Цесарского.
Написал он и книгу «На берегах Южного Буга» — о винницком подполье. И тут закрутилось невероятное. Недобитые бандеровцы подняли грязную волну. Героев Медведева объявили предателями, бандюг же и прихвостней превозносили. Бывшее ведомство чекиста-героя хранило непонятное молчание. Зато некоторые газеты поддержали травлю.
Откуда такая злоба, зависть? Медведев тяжело переживал. 14 декабря 1954 года, в своей квартире в Старопименовском переулке, он говорил об этом с боевым другом Валентиной Довгер. Валя вышла на кухню сварить кофе. Вернулась — Медведев был мертв. Сердце не выдержало.
Потом эту улицу, где жил и умер Медведев, назвали его именем. А недавно опять переименовали. Господи, ну Медведев-то чем и нам, нынешним, не угодил? Простите, Дмитрий Николаевич…
Думал я, что ничего нового о Медведеве уже не отыщется. Но повезло. Так бывает, нечасто, но бывает. Иногда по прошествии лет находят меня родственники героев моих книг и фильмов. Не скрою, приятно. Значит, читали, приняли и, преодолев понятное стеснение, решили поведать нечто новое о родителях. Всегда встречи эти и трогательны, и полезны. Кому как не дочерям с сыновьями — о родителях.
Разыскал меня Медведев-младший. Договорились о встрече, и когда Виктор Дмитриевич появился в кабинете, чувство было такое, будто заглянул в гости сам знаменитый разведчик. Гены не подвели, сходство — поразительное.
— Об этом говорят многие, — улыбнулся Виктор Дмитриевич. — Похож. Горько, но отец ушел рано, в 1954-м, было ему всего-то пятьдесят пять, я родился в 1947-м. Совсем мальчишка, но детские годы, постоянное общение с отцом запомнились. Папа уже в отставке, работал дома, а я учился в школе, в двух шагах от дома, и много времени мы проводили вместе. И мама моя, от которой у папы секретов не было, часто о нем рассказывала, память об отце в нашем доме осталась, хранится.
Не претендую на роль историка или единственного свидетеля. Пришел к вам, чтобы показать вот эти рисунки. Когда моя мама весной 1968-го уже после ухода отца лежала в госпитале КГБ на Пехотной, подошел к ней интеллигентный немолодой человек. Узнал, что она — вдова Героя Советского Союза Дмитрия Медведева. Оказалось, знаменитый нелегал Рудольф Иванович Абель. Подарил маме четыре миниатюры, вот, видите, на одной даже посвящение: «Татьяне Ильиничне Медведевой и сыну Виктору от почитателя Вашего отца и мужа. 25.IV.-68. Р. И. Абель». Больше 40 лет прошло, и мамы моей нет, а рисунки храню.
— Вы знаете, они мне знакомы. Вильям Генрихович эти крошечные пейзажики, в основном виды Подмосковья, что недалеко от его дачи, преподносил с дарственными надписями близким. И, вот она дисциплина, почти всегда подписывался не Фишером, а Рудольфом Абелем. Кое в чем судьба его схожа с вашим отцом. Два великолепных профессионала были отстранены от работы в органах. И обоих вернули в начале войны. Вашего отца раньше, Абеля — Фишера — чуть позже.
— Отца попросили из органов осенью 1939-го. Сказали: по состоянию здоровья.
— В те страшные времена могло быть и хуже.
— Отец поселился в Томилине. Там и жил до войны.
— Медведев был человеком справедливым, тех мерзостей, что некоторые творили в НКВД, не терпел. Правда ли, что одним из формальных предлогов для отстранения от службы стал арест брата?
— Давайте начнем с того, что в семье, жившей в Бежице, недалеко от Брянска, было 13 детей. Выжили девять. Четыре брата, пять сестер.
— И все четыре брата работали в ЧК?
— Все четыре. И даже младшая сестра — Екатерина. Старший Александр, большевик еще с дореволюционным стажем, участвовал в партийных съездах, стал первым председателем Орловского ЧК. Был репрессирован как якобы участник «рабочей оппозиции». Погиб в лагерях. И тут пострадали все остальные братья. Не вернулся из лагерей Михаил — самый младший. Второй брат, Алексей, на год папы старше, сидел, но выжил, возвратился. А отца — попросили «по здоровью».
— И только когда напали немцы, вмешались в его судьбу Берия и Судоплатов?
— Расскажу вам так, как это воспринималось отцом и нашей семьей. Война началась, и папа приехал из Томилина, где обосновался, в Москву, пошел к Берии и пробился. Говорил о Денисе Давыдове…
— О том самом гусаре, что командовал партизанскими отрядами в 1812-м, когда Наполеон захватил Москву.
— Были у отца именно такие аналогии. С первых дней войны, в конце июня, понял, к чему идет, чем может закончиться. Партизанское движение, действовавшие в тылу противника отряды можно было создавать по примеру тех, что возглавлял Давыдов. И почему бы нам не сделать то же самое. Я об этом герое услышал очень рано. Еще когда мама давала мне читать отцовский дневник.
— Ведение дневников не поощрялось, особенно во время войны.
— Но отец, вернувшийся на службу в июне 1941-го, его вел, писал, возможно, и не очень регулярно. Записи сохранились. Они, по-моему, достояние органов, потому что есть там некоторые такие сведения… Но я сам читал отцовское: «был на приеме у ЛП», «говорил с ЛП». Спрашиваю, это уже потом в 1960-е, в 1970-е даже: что за ЛП? Объяснили — Лаврентий Павлович Берия. Бывал мой отец у ЛП, он пробивал эту идею. Создание отрядов, заброски в тыл врага.
— Считается, что это идея любимца Берии, генерала Павла Судоплатова.
— Отец через Судоплатова и шел. У него с Павлом Анатольевичем были нормальные отношения. Судоплатов, посаженный после расстрела Берии, вернулся, отсидев долгие годы во Владимирском централе. Он к нам приходил 14 декабря — это день смерти отца. Когда мама была жива, в нашей квартире, тогда еще в Старопименовском переулке, потом в честь отца на улице Медведева, теперь вот снова Старопименовском, собирались все оставшиеся друзья, близкие. Каждый год, и много народу. Партизаны, чекисты, в том числе и Судоплатов, еще несколько переживших ссылки — лагеря. В 1950-е возвращались отца знавшие. Люди — самые разные. Некоторые говорили на иностранных языках блестяще. Не поверите, но среди них были и изучавшие английский там, в ссылке. Вот такой контингент вернувшихся.