[36]. Его кузен, граф Пьер Монтескьё д’Артаньян одно время был губернатором именно Арраса. Впрочем, то случилось за несколько десятилетий до интересующего нас времени.
Самый знаменитый провинциал, корсиканец Бонапарт, стал первым императором французов и завоевал едва ли не всю Европу. Правда, закончил дни на крохотном острове Святой Елены, по ту сторону экватора.
Провинциальный Аррас был типичен именно в этом смысле. Здесь родились несколько знаменитых французов. Первым в этом ряду назовём Максимилиана Огюста Робеспьера, родившегося в этом городе 6 мая 1758 года. Умный и развитой мальчик, он был отправлен на учёбу в Париж в 1769 году, а через двадцать лет стал депутатом Генеральных штатов от Третьего сословия. Дальнейшая история широко известна всем, кто интересуется историей Великой французской революции. Максимилиан Робеспьер, по прозвищу «Неподкупный», стал фактически единоличным правителем Франции, диктатором, залившим страну кровью, символом революционного террора. В конце концов, окончил свои дни на той самой гильотине, которая ранее приняла сотни его противников и конкурентов.
В том же городе Аррасе и даже на той же улице с поэтическим названием «улица Венецианских Зеркал» (rue Mirroir-de-Venise)[37], в доме № 222, по соседству с домом адвоката Максимилиана Бартелеми Франсуа Робеспьера, проживал уважаемый и популярный у горожан хозяин булочной. Его звали Николя Франсуа Жозеф Видок. Вот у жены этого булочника Генриетты Франсуазы Жозефы, урождённой Дион, спустя шестнадцать с лишним лет после рождения Максимилиана Робеспьера-младшего, тоже родился сын, второй сын, а вообще — пятый ребёнок в семье. Мальчика назвали Эжен Франсуа, Эжен Франсуа Видок. Ему предстояло обрести славу не меньшую, чем у его соседа. Правда, известность Видока носила иной характер.
С раннего детства юный Франсуа (обычно его называли по второму имени, имя Эжен в воспоминаниях он почти не упоминает) отличался ловкостью и физической силой. А в подростковом возрасте начал выказывать склонность к поведению, никак не свойственному молодым людям его сословия: «В восемь лет я был ужасом собак, кошек и соседних ребятишек; в тринадцать я довольно прилично владел рапирой». И ещё Эжен Франсуа Видок был довольно хорош собой, обладал бурным темпераментом и вовсе не мечтал становиться достойным преемником своего отца — профессия булочника и жизнь почтенного буржуа ничуть не привлекали его. Тем более что старший брат, Франсуа Жислен Жозеф Видок уже осваивал наследственную профессию, и Видок-отец вскоре махнул рукой на младшего сына; мать же, как это часто бывает, всячески баловала проказливого своего Франсуа, ставшего её любимцем. Мы не знаем, учился ли Эжен Франсуа Видок в том же коллеже Арраса, в котором ранее учились братья Робеспьеры (популярное и прогрессивное учебное заведение). Скорее всего, нет. Можно предположить, что юный Видок получил домашнее образование. Хотя, следует отметить, писал он грамотно и без ошибок, да и со счётом у него было всё в порядке — всё-таки отец готовил его к коммерческой карьере, пока надеялся на то, что Франсуа образумится.
Но нет, склонность к правонарушениям и даже преступлениям проявилась у Видока-младшего очень рано и активно — как следствие другого увлечения — азартных игр. Начал он с краж денег у собственного семейства, для погашения карточных долгов. Объектом криминального интереса четырнадцатилетнего шалопая стал ящик, в котором отец хранил деньги. Франсуа Жислен, старший, «правильный», брат в данном деле составил компанию младшему, за что и поплатился: когда хищение денег из семейного бюджета открылось, именно старший понёс суровое наказание — был отправлен в Лилль, за сорок километров от Арраса. В Лилле жил приятель Николя Видока, коллега и даже компаньон. Вот в услужение к лилльскому булочнику и был отправлен старший сын булочника аррасского. А Франуса никак не наказали. По-видимому, решили, что младший сын всего лишь поддался дурному влиянию старшего (на самом-то деле всё произошло с точностью до наоборот). Словом, на всякий случай, Николя Видок решил держать семейную казну под замком и в отсутствие главного злоумышленника. Отметим, что это был первый, но далеко не последний случай, когда открывшееся преступление, совершённое нашим героем, не повлекло наказания.
Пока же Видок-младший быстро изобрёл новый способ добычи денег из семейного ящика: изготовил ключ-отмычку, которым и пользовался время от времени. Отметим, кстати, пикантную деталь: отмычку изготовил приятель Видока, сын местного полицейского.
Но герой наш был молод и неопытен. Потому вскоре попался — отец застукал его на месте преступления и изъял ключ. Правда, служителям закона Николя Видок своего Франсуа не передал, решил дело по-семейному: выпорол непутёвого отпрыска.
Не будем рассказывать о дальнейших «шалостях» Видока, имевших, хотя и криминальный, но мелкий, домашний характер. Вскоре он перешёл к более серьёзным делам. Был у юного Видока, как у всякого начинающего преступника, свой уголовный ментор — человек по имени Пуаян. Впоследствии, в воспоминаниях Видок отзывается о нём без всякой симпатии, считая, что именно Пуаян подтолкнул его к кривой дорожке. Но тогда, в юности, он во всём слушал своего старшего товарища. Можно предположить, что ему даже лестным казалось внимание Пуаяна, уголовные подвиги которого были широко известны жителям Арраса. Именно с Пуаяном Видок прогуливал украденные дома деньги, через него сбывал семейное столовое серебро, с которого опытный Пуаян предварительно стачивал фамильные клейма.
Вот как раз Пуаян, когда Видок начал жаловаться на то, что вынужден побираться по мелочам, посоветовал другу-недорослю «подломить» сейф папаши, где тот, по рассказам самого Эжена, постоянно хранил несколько тысяч франков. Видок поначалу колебался: в серьёзном деле и опасности серьёзные. Ну как родители, которым порядком надоели «шалости» отпрыска, вызовут объездной караул — аналог современного полицейского патруля? Да и сдадут его властям? Речь-то уже не о столовом серебре, а о весьма солидной сумме! Пуаян подбодрил юного подельника словами: «Разве ты им не сын? Да и мать тебя очень любит!»
Воспользовавшись деловым отъездом отца, Видок выманил мать из дома и, пока она отсутствовала, отыскал ключ от пекарни. Способ, каким он воспользовался, был столь же изобретателен, сколь и циничен. Один из приятелей Пуаяна, выглядевший благообразно, явился в дом Николя Видока и пожаловался его матери на… плохое поведение сына. По словам почтенного гостя, беспутный Франсуа накануне учинил дебош в питейном заведении, кого-то побил, переколотил посуду и окна, словом — юношу ждут серьёзные неприятности. Вплоть до тюремного заключения. Движимый участием и сочувствием к почтенной Генриетте Видок, посетитель объяснил: можно всё уладить, но нужны деньги. Минимум — 400 франков.
Посланец ушёл, оставив мадам Видок в состоянии, близком к обмороку. Дорогой сынок, бывший в это время дома, бросился к её ногам и клятвенно пообещал исправиться, если только мать немедленно отправится уладить дело. Выпроводив Генриетту Видок из дома, Франсуа немедленно вооружился необходимым ключом от лавки и, с поджидавшим его Пуаяном, проник в пекарню. Здесь, с помощью заранее подготовленного Пуаяном ломика-«фомки», взломал отцовскую кассу.
В кассе подельники взяли весьма крупную по тем временам сумму — 2000 франков. Эти деньги приятели разделили между собой, после чего Видок бежал из Арраса. К моменту возвращения мадам Генриетты, которой так и не удалось отыскать обвинителей дорогого сыночка, Франсуа и след простыл.
Вскоре он оказался в порту Остенде, недалеко от Лилля. Его воображение поразили многочисленные корабли с белоснежными парусами. Корабли уходили в разные концы Земли, чаще всего — в Америку. И сердце Видока наполнилось жаждой странствий — он захотел отправиться в Новый Свет.
Увы. Новый Свет — далеко, а шулера близко. Незадачливый взломщик день за днём проводил время за карточным столом, а ночь за ночью — в объятьях местных красоток. Однажды утром его разбудил хозяин кабака, в котором Франсуа ночевал. Хозяин потребовал оплатить вчерашнее вечернее пиршество. Видок сунул руку в карман и похолодел: два франка — это всё, что осталось от украденной тысячи. Царственным жестом расплатившись за ужин (этой суммы как раз хватило), Видок вышел на пристань, с твёрдым намерением завербоваться на военный корабль. Учитывая, что служба на флоте была далеко не сахар, можно понять, до какого отчаяния дошёл наш беспечный герой.
К счастью, судьба распорядилась иначе. Он прибился к бродячей труппе ярмарочных лицедеев, направлявшейся в Лилль на заработки. Труппу возглавлял некий господин Комус, входили в неё шуты, жонглёры, дрессировщики обезьянок, а также некие «натуралисты», именовавшие себя целителями и развлекавшие зевак экзотическими диковинками, а заодно лечившие и горожан, и домашних животных различными снадобьями с мудрёными названиями.
Поначалу парень выполнял чёрную работу: убирал в балагане, помогал акробатам и жонглёрам, ухаживал за дрессированными обезьянками. Но природная артистичность и атлетическое сложение молодого повесы заставили компаньона Комуса, натуралиста (без кавычек) Гарнье придумать Видоку новое амплуа: Франсуа обрядили в тигриную шкуру, сунули в руки грубую узловатую дубину устрашающего вида, и он стал изображать на ярмарках молодого дикаря-людоеда с экзотических островов. Амплуа Видоку не понравилось. Вернее, не понравилось ему дикарское меню: по мнению хозяина труппы, островитяне питаются сырым мясом и, почему-то, крупной галькой. И то, и другое желудок Видока принимать отказался. Юный артист с большим скандалом покинул труппу Комуса и Гарнье — и примкнул к хозяину театра марионеток. Тут дело пошло веселее. В задачи бывшего дикаря входило стоять за занавесом и вовремя подавать кукольнику, по его сигналу, нужные марионетки. Например, кукольник воскликнул: «Пульчинелла!» — и на сцене появляется кукла Пульчинеллы — этакого итальянского Петрушки.