По возгласу: «Коломбина!» — соответственно, ветреная красавица Коломбина. Как видим, ничего сложного. Стой себе за кулисами, следи себе за событиями на маленькой сцене и вовремя извлекай кукол из сундучка. Так бы оно и было, если бы не любвеобильное сердце и молодость нашего героя. Влюбилась в него жена кукольника очаровательная Элиза, бывшая много моложе мужа. И, конечно же, Франсуа не устоял перед её чарами.
Во время очередного представления зрители захотели увидеть, как Пульчинелла дубинкой охаживает по бокам тупого полицейского комиссара. Желание публики — закон. Публика кричит: «Комиссара!» — и кукольник вторит: «Комиссара!» А Комиссара нет как нет, один Пульчинелла с дубинкой. Разозлившись на нерасторопность помощника, кукольник влетел за кулису — и стал свидетелем страстных объятий своей молодой жёнушки и молодого шалопая, недавно принятого на работу.
Картина, представшая выпученным глазам кукольника, стала финалом театральной карьеры Эжена Франсуа Видока. Трудно сказать, как повернулась бы дальше судьба нашего героя, если бы не вспомнились ему слова старого пройдохи Пуаяна о горячей материнской любви.
Подобно блудному сыну из евангельской притчи, Эжен Франсуа Видок вернулся домой и бросился в ноги отцу. И, подобно отцу блудного сына из этой притчи, родители приняли блудного Эжена Франсуа, простили ему взлом отцовской кассы и прочие шалости. Не знаю, как насчёт тучного тельца и пира горой, но в любом случае, наш герой некоторое время наслаждался безоблачной жизнью в родительском доме. Если верить «Запискам», его самого поразили лёгкость и искренность, с которыми отец даровал ему прощение.
Тут самое время вспомнить о прославленном соседе нашего героя, о Робеспьере. Вернее, о его поприще. Возвращение Видока домой совпало с грандиозными и опасными событиями Великой французской революции, которые изрядно повлияли на его дальнейшую жизнь.
За полтора года до того Учредительное собрание упразднило старое административное деление Франции. Провинция Артуа прекратила своё существование.
Вместо неё возник департамент Па-де-Кале, центром которой отныне стал город Аррас. Была проведена религиозная реформа, которая потребовала от епископов присягнуть новой власти. Лишь семь епископов согласились это сделать. Самым известным из них был епископ Отёнский Шарль Морис де Талейран-Перигор. Он назначил в Аррас молодого священника Жислена Франсуа Жозефа Лебона (или Ле Бона), с которым Видок был знаком и который в дальнейшем сделал головокружительную карьеру.
В Париже ситуация обострялась. После предпринятого королём Людовиком XVI в августе 1791 года неудавшегося побега, австрийский император Леопольд II и прусский король Фридрих Вильгельм II подписали так называемую Пильницкую декларацию, по сути, заключив военный союз против революционной Франции.
20 апреля 1792 года Законодательное собрание объявило войну Австрии и Пруссии.
Нельзя сказать, что Эжена Франсуа Видока всерьёз беспокоили общественные потрясения. Вовсе нет. Просто вскоре после возвращения за юным сыном пекаря потянулся шлейф похождений скандального характера — любовные интриги, дуэли, загулы и прочее. Ну, и уголовные привычки вновь дали о себе знать, так что Франсуа вдруг сообразил, что его похождения могут закончиться плачевно: либо тюрьмой, либо, что ему казалось ещё страшнее, законным браком. Армия показалась наилучшим убежищем — как от служителей закона, так и от обуреваемых матримониальным пылом провинциальных красоток. В замечательном фильме Кристиана Жака «Фанфан-Тюльпан» подобная история становится завязкой головокружительных приключений очаровательного шалопая Фанфана, которого играл Жерар Филип. Чем-то наш герой похож был на Фанфана-Тюльпана: юный волокита, гроза местных красоток и их родителей, гуляка и картёжник. При всём при том необыкновенно обаятельный, и из хорошей семьи, так что, несмотря на славу, родители многочисленных Жаннет, Жоржетт, Лизетт не прочь были заполучить его в зятья.
Видок объявил родителям, что решил стать военным, и поступил рядовым в Бурбонский полк, квартировавший тогда в его родном городе. Как раз в это время, в апреле 1792 года, революционная Франция объявила войну Австрии, в связи с чем начался спешный набор добровольцев в новые революционные войска.
Видок и революционная армия
Поначалу дела у новоиспечённого солдата шли неплохо. Его даже перевели в егерскую роту — поскольку, в отличие от большинства новобранцев, он отлично стрелял, неплохо владел шпагой и рапирой, да и физически был значительно крепче своих ровесников. Как вспоминает Видок, этот его перевод вызвал ревность некоторых старослужащих, поскольку егеря в пехотных полках считались элитой и, как солдаты элитной роты, пользовались определёнными привилегиями, по сравнению с обычными пехотинцами. Это стало причиной очередных дуэлей.
Впрочем, такое объяснение дал своей славе бретёра и забияки сам Видок. Можно поставить его объяснение под сомнение — зная необузданный нрав и криминальные склонности новоиспечённого егеря. За короткий срок он ранил на поединках двух ветеранов; всего же за первые полгода пребывания в полку Видок поучаствовал в полутора десятках дуэлей, из которых, по меньшей мере, две имели смертельный исход.
Пока полк стоял в Аррасе, мать подкармливала своего любимчика лакомствами (которых, естественно, хватало и на однополчан), а отец даже объявил о постоянной денежной прибавке к солдатскому жалованью.
Беспечная гарнизонная жизнь, включавшая себя дуэли, пирушки, любовные интрижки (куда ж без них?), скоро закончилась. Эжен Франсуа Видок, семнадцатилетний рядовой егерской роты Бурбонского полка революционных войск Франции, вместе с полком отправился на войну. В боевых действиях он проявил себя превосходно — ни ловкости, ни отваги ему было не занимать. Чего не скажешь об удаче. Удача от него отвернулась. Впрочем, и от остальных солдат-бурбонцев — тоже. После первых неудачных столкновений с австрийцами и их союзниками, полк был отведён в Лилль для пополнения. Здесь командующий наспех собранной Северной революционной армией Теобальд Диллон — французский генерал ирландского происхождения (родился в Дублине), — был обвинён в измене и тайных сношениях с австрийцами.
Бурбонский полк относился к «старым» полкам французской армии, потому что был сформирован ещё при «старом», королевском, режиме. Это вызывало недоверие к солдатам и офицерам-«бурбонцам», их постоянно подозревали в тайных симпатиях к монархии и «аристократам».
Поэтому ничего удивительного, что неудачи полка немедленно были приписаны измене его командования. Трибунал приговорил генерала Диллона к смертной казни. 29 апреля 1792 года Эжен Франсуа Видок, вместе с однополчанами, присутствовал при казни командира. Он вспоминал впоследствии, что это событие произвело на него удручающее впечатление (на остальных солдат тоже). Впоследствии Диллон был оправдан, его прах поместили в Пантеон, а чудом уцелевшая вдова получила пенсию в полторы тысячи франков.
Новым командующим Центральной армии, в которую входил в тот момент и Бурбонский полк, стал генерал Франсуа Кристоф Келлерман. Под его командованием Эжен Франсуа Видок участвовал в знаменитом сражении, получившем у военных историков название «канонада при Вальми». В том сражении у деревни Вальми в Бельгии солдаты Центральной (под командованием Келлермана) и Северной (которой командовал генерал Дюмурье, будущий изменник и перебежчик) французских армий остановили марш австрийцев и их союзников пруссаков на Париж[38]. Своё название сражение получило от массированных обстрелов, которые применили пруссаки. Солдаты революционных войск продемонстрировали чудеса храбрости. Но даже на фоне этих храбрецов мужество молодого аррасца произвело впечатление на командиров. Уже на следующий день он был переведён в гренадерскую роту — элиту элит тогдашней армии. Одновременно его повысили в звании — Видок стал капралом. Отметим, кстати, что «канонада при Вальми» была первой победой войск революционной Франции. Вскоре после этого французские войска под командованием Дюмурье оккупировали почти всю территорию Бельгии.
При герцоге Брауншвейгском, который командовал войсками антифранцузской коалиции, в бою при Вальми находился Иоганн-Вольфганг Гёте. После сражения, впечатлённый храбростью новой, республиканской армии, он сказал товарищам: «Здесь начинается новая эра в мировой истории. И мы стали свидетелями её рождения».
Вечером того дня Видок и его друзья решили обмыть капральские нашивки.
Вышло это, как всегда выходило у него, чересчур шумно. Видок серьёзно сцепился с унтер-офицером егерской, уже бывшей его роты. Далее — вызов на поединок и, как следствие (по законам военного времени), угроза суда и тюрьмы. Свободолюбивая натура молодого капрала не могла мириться с такой перспективой. Он решил сбежать из полка. Тем более, оказавшись в тюрьме, легко можно было предстать перед трибуналом, а трибунал выносил приговоры без особых сомнений. Обидчик Видока запросто мог обвинить его в измене — а к чему приводят такие обвинения, и Видок, и его однополчане очень хорошо знали. Возможно, дело было не в сорвавшейся дуэли и не в страхе перед трибуналом. Просто он решил: двух сражений и нескольких стычек, в которых ему уже довелось поучаствовать, нескольких часов под градом ядер и картечи, когда большая часть французских солдат осталась лежать в поле, даже не вступив в рукопашную, вполне достаточно.
Ночь выпала безлунная и туманная. Это оказалось и плохо, и хорошо. Хорошо — поскольку ему удалось благополучно выскользнуть из расположения армии Келлермана, не столкнувшись ни с одним часовым.
А плохо — потому что французская армия и австрийская находились очень близко друг от друга. Дезертировать на линии соприкосновения войск рискованно не только по причине суровости наказания собственного командования — всегда есть возможность случайно забрести во вражеский стан и там быть поставленным к стенке за шпионаж. Именно так и случилось с Видоком: благополучно сбежав из Бурбонского полка, он на рассвете забрёл в расположение австрийцев.