И Видок согласился.
Дабы снискать благосклонность бельгийской аристократки, Видок «открылся» ей, объявив себя тайным дворянином, вынужденным скрываться на территории Бельгии от страшных якобинцев. Соответствующий «документ» Видоку выправил всё тот же «капитан» Лаббе.
Король побегов
Получив от баронессы ещё до предполагавшейся женитьбы часть денег (пятнадцать тысяч франков), Видок немедленно же и лишился их, не успев передать автору хитроумного плана. Наш любвеобильный герой увлёкся юной красоткой по имени Розина и просадил всё на неё и ещё в карты. К карточным играм его активно подбивала та же Розина, бывшая подельницей компании шулеров.
На этом Видок распрощался с Бельгией и военной службой. Он отправился в Лилль, где вскорости благополучно попал в тюрьму — в очередной раз и, по его словам, опять-таки ни за что. Была у него подруга Франсина, из-за неё наш герой подрался и, как следствие, оказался в тюрьме — его приговорили к месячному заключению «за нарушение общественного порядка».
Тут-то, в Лилльской тюрьме с ним и случился казус, определивший его дальнейшую судьбу. Вплоть до этого момента карьера Видока, хотя и имела криминальную окраску, но, по тем мутным временам, столь невинную, что его никак не причислишь к профессиональным преступникам. Скорее, уж можно было посчитать его авантюристом, какие в эпоху великих потрясений всегда рождаются во множестве. Даже взлом отцовской кассы считался внутрисемейным делом и наказанию строгому не подлежал. Да и простил его отец; всё же остальное вполне списывалось на молодой темперамент и чрезмерную любвеобильность, на чувство независимости и нетерпимость к попыткам помыкать собою.
В Лилльской же тюрьме Видок — если верить полицейским архивам, — впервые оказался замешанным в серьёзное преступление — подделку государственных документов. Вот как это случилось.
В тюрьме молодой буян (он ведь попал сюда за драку) познакомился с тремя уже осуждёнными преступниками — крестьянином Себастьяном Буателем и двумя бывшими фельдфебелями Франсуа Груаром и Сезаром Гербо. Буатель был приговорён к шести годам тюрьмы за кражу мешка картошки.
К бывшим военным Видок испытывал доверие. И однажды они обратились к нему с безобидной просьбой. «Несчастный многодетный Буатель, — сказали они, — арестован по ошибке. Хорошо бы помочь бедняге, чтоб он вышел выйти поскорее, а то ведь детишки просто пойдут по миру от голода и холода». Видок разделял их участие, хотя и не понимал, как же он может помочь. «А очень просто, — пояснил Груар. — Главное — составить правильное прошение. И мы с Сезаром знаем, как это сделать. Вот только, понимаешь ли, товарищ, тут, в общей комнате, очень шумно, трудно сосредоточиться. Дело-то важное, не дай бог ошибиться!
Так ты уж, будь добр, позволь нам воспользоваться твоей конурой». Почему бы и нет? Видок все дни проводил в помещении для гостей, поскольку посетителей у него было много, носили они ему всякие яства из соседнего кабака и вина вдосталь (охрана на это смотрела сквозь пальцы). Отчего ж не предоставить отдельную конуру, в которой он обитал, для благого дела? И Видок согласился помочь таким пустяком двум благородным товарищем.
Спустя какое-то время, Гербо и Груар громогласно объявили о том, что прошение они написали и даже передали, куда следует. Ещё через день Буатель продемонстрировал всем своим товарищам по несчастью приказ полицейского начальника о своём освобождении. Начальник тюрьмы, ознакомившись с приказом, отпустил невинно осуждённого многодетного отца на все четыре стороны.
Тем бы все и закончилось, если б, на беду всех заинтересованных лиц, в тюрьму нагрянул с проверкой полицейский комиссар. Причём именно тот, чья подпись фигурировала в приказе об освобождении. Сверившись с записями, он недоумённо спросил, где, мол, заключённый Себастьян Буатель? На что получил ответ: так вы же сами, господин комиссар, изволили его отпустить! Ознакомившись с приказом об освобождении, комиссар возмущённо объявил:
— Подделка! — и, обращаясь к начальнику тюрьмы, в сердцах добавил: — Нужно быть полным идиотом, чтобы такую грубую фальшивку принять за документ, да ещё и скреплённый моей подписью!
За освобождённым Буателем немедленно была отправлена погоня. Уже через несколько часов счастливого отца семейства схватили. Не запираясь, он тут же и признался, что приказ об освобождении ему вручили Гербо и Груар. Те же, в свою очередь, объявили, что они-то люди тёмные и маленькие, а главным фальсификатором был хитроумный Эжен Франсуа Видок. Да вот же, все видели — он же у себя в каморке и писал подложный приказ!
На самом деле Гербо и Груар как раз специализировались на подлогах и сидели за подлог. Услышав, что Буатель сулит сто франков тому, кто поможет ему выйти на свободу, они, недолго думая, сляпали фальшивку. Теперь же, естественно, постарались превратить в главного преступника нашего беспечного героя, заручившись, к тому же, показаниями ещё одного типа, Эжена Стофле, показавшего, что Гербо, Груар и Видок постоянно уединялись в комнате Видока и подолгу что-то обсуждали втроём.
Напрасно Видок пытался оправдаться, напрасно он утверждал, что ничего не знал ни о планах Буателя со товарищи, ни о подложном приказе. Ему это не помогло — слово одного против показаний четверых (Буатель, в конце концов, подтвердил показания трёх остальных). Далее — суд и суровый приговор: восемь лет в кандалах. На языке тогдашнего судопроизводства это означало: восемь лет каторги.
Действительно ли Видок был так невиновен, как написал в мемуарах? Я позволю себе усомниться в его наивности и невиновности. Так же, как и двум пройдохам-фельдфебелям, ему не впервой было иметь дело с фальшивыми документами. Он ведь и сам ими пользовался, и, возможно, помогал их изготавливать.
Вспомним фальшивый паспорт, купленный им у какого-то пограничного офицера за 15 луидоров. Вспомним фальшивый офицерский патент «Бродячей армии» и там же полученные документы, удостоверявшие его дворянство. Так что, возможно, бывшие фельдфебели и не лгали. Но покажите преступника, который признается в собственных деяниях, тем более публично! Чтобы закончить с этой историей, скажем: Сезар Гербо, один из фальсификаторов, подставивших Видока (по его утверждению) спустя три года был приговорён к смертной казни за ограбление и жестокое убийство. Видок оказался свидетелем того, как Гербо везли на эшафот.
Нашему герою сокамерники-подельники приговорённого рассказали, что Гербо часто каялся в том давнем деле, и Видок, по его словам, простил экс-фельдфебеля.
Но до конца жизни он считал именно Сезара Гербо тем человеком, который поломал ему жизнь, человеком, превратившим его в настоящего преступника.
Так или иначе, после приговора жизнь Видока претерпевает серьёзные изменения. Теперь за ним числятся уже не просто мелкие грешки. Он — опасный преступник, каторжник. А ему всего-навсего двадцать лет, и на дворе — 4-й год Республики (1795 год)…
Видок ухитрился бежать в первый раз ещё до вынесения приговора, во время следствия, но вскоре был схвачен и на этот раз препровождён на каторгу в форт Маон. В те неторопливые (несмотря на революцию) времена дорога была долгой, так что к Маону Видок прибыл лишь в 1797 году. За два года, прошедшие с момента вынесения приговора и до прибытия на каторгу, он ухитрился стать легендой уголовного мира северной Франции, пройдя через три (!) пересыльные тюрьмы, совершив полдесятка побегов и приняв участие в десятке (по меньшей мере) серьёзных преступлений, от контрабанды до соучастия в грабежах. Так же, как с первым делом, он впоследствии отрицал всё, кроме связей с контрабандистами.
Он утверждал, что судьба, в самом деле, сводила его с различными преступниками, но лишь в стенах тюрем, где он становился внимательным слушателем кровавых историй. Так, однажды он познакомился и даже подружился с членами кошмарной шайки «поджаривателей», считавшихся изуверами даже в те далеко не мягкие времена. «Поджариватели» врывались в дома обывателей по ночам. Название своё они получили от милой привычки пытать огнём тех несчастных, которые пытались утаить от разбойников своё имущество. Знакомства с самыми одиозными фигурами преступного мира придавали ему, по его словам, вес в уголовной среде, но не превращали его самого в соучастника жестоких убийств и разбоев.
Словом, наш герой оказался на каторге в ореоле славы, его знали как отчаянного и рискового малого. Можно, конечно, принять на веру утверждения самого Видока о его непричастности к самым страшным преступлениям. Тем не менее, полиция была одного мнения с уголовниками относительно его личности. Во всяком случае, вот такой документ на случайных правонарушителей не составляют:
Особенный надзор
«Видок (Эжен Франсуа), заочно приговорённый к смертной казни. Субъект этот чрезвычайно предприимчив и очень опасен»[46].
Не вступая в спор с давно покинувшим этот мир Эженом-Франсуа Видоком, согласимся хотя бы с последним определением, данным ему одним из полицейских чиновников: «Чрезвычайно предприимчив и очень опасен».
Правда, указанный документ появился несколько позже — когда Видок, сбежав с каторги, оказался обвинённым в убийстве. Да-да, он недолго задержался на каторге — уже в январе 1798 года он оказался на свободе. Правда, пробыл на свободе всего лишь три недели. Его вновь поймали и отправили в тюрьму (по другому обвинению; о побеге Видока с каторги в тот момент задержавшие его полицейские не знали). Этому аресту мы обязаны подробным описанием внешности Эжена Франсуа Видока. Все его портреты относятся к более позднему периоду и представляют нам зрелого 40-летнего мужчину. Каким он был в молодости, можно судить по полицейскому описанию:
«Эжен Франсуа Видок, 22-х лет. Рост 5 футов, 2 дюйма, 6 линий (в современных единицах измерения — 1 м 69 см). Волосы светло-каштановые; брови и борода — тоже. Лицо овальное, широкое, глаза — серые, нос крупный. Рот средний, подбородок круглый, с ямочкой; лоб низкий, справа у губы — шрам, уши проколоты»