Гении сыска. Этюд в биографических тонах — страница 16 из 60

[47].

Правда, в этом описании не хватает некоторых важных черт — например, удивительных способностей к перевоплощению, — не зря когда-то его пытались сделать балаганным лицедеем, видимо, были у него артистические способности. Ничего, конечно же, не говорится и о его наблюдательности и фантастической памяти, о быстром уме и мгновенной реакции, о хитроумии и природном обаянии Видока.

В этой тюрьме он тоже задерживается недолго. Снова побег, новые похождения, в которых нашлось место и таким экзотическим событиям, как пребывание в ярмарочном балагане (но уже не в роли юного дикаря-каннибала, а в качестве помощника «народного целителя» — коновала), в цыганском таборе, среди контрабандистов Бретани.

Сомнительная его слава ширилась, он, в конце концов, получил прозвище «король побегов». А ещё его называли «королём риска». Сам он пытался оправдаться тем, что, мол, когда живёшь среди мошенников и разбойников, всегда выгодно, чтобы тебя считали отъявленным злодеем: «Я был среди них генералом, которому приписывали все подвиги его солдат…»[48]

Вот одна интересная деталь. В своих «Записках» Видок вдруг бросает, словно невзначай, по поводу разбойничьих шаек, с которыми он как-то был связан:

«Я знал, что остатки шаек, образовавшихся под названием Рыцарей Солнца или Общества Иисуса, в ожидании политической реакции, коль скоро правительство этого пожелает. Единственный извинительный предлог для их разбоя — роялизм — более не существовал…»[49] Это замечание относилось к тому времени, когда он уже прервал свои отношения с героями преступного мира.

Рассказывает он так же, как его едва не убили в одной из таких шаек: один из разбойников опытным глазом заметил клеймо каторжника на его нижнем платье.

Атаман тут же обвинил Видока, недавно прибившегося к шайке, в том, что он — полицейский агент. Как же ещё мог оказаться в их рядах беглый каторжник? Видок в тот раз спасся чудом. Ему кое-как удалось убедить атамана (тет-а-тет), что он никакой не агент, просто повезло сбежать с галер… Странно, что преступник, по малейшему подозрению готовый убить Видока, столь же быстро стал ему доверять.

Видок добрался до родного Арраса. Здесь его встретила постаревшая мать.

Он узнал, что отец его незадолго до того скончался. Мать умоляла своего непутёвого любимца образумиться и остаться с ней. Пусть под другим именем — она готова была скрывать его от полиции и знакомых. Видок в какой-то момент заколебался.

Но, пожив немного в родном городе, он столкнулся неприятным обстоятельством. Сомнительная слава его достигла и Арраса. И местные полицейские имели предписание о розыске опасного преступника Эжена Франсуа Видока. Его несколько раз задерживали, но всякий раз отпускали, не имея подтверждений тому, что задержанный господин и есть разыскиваемый Видок. Тут выручал неоднократно отмечавшийся современниками артистизм Видока, его привычка к мгновенным преображениям. Он даже разговаривать умел на диалектах различных провинций и земель, так что его принимали то за южанина, то за уроженца Иль-де-Франс, то и вовсе за испанца или голландца.

Но, в конце концов, спустя неполный год, удача отвернулась от него. Он был, в очередной раз схвачен и заключён в тюрьму. Сначала в самом Аррасе, затем в Бетюне и наконец в Дуэ. Из тюрьмы Видок бежит, прикинувшись инвалидом.

Он почувствовал, что север для него становится слишком опасным. Пробыв короткое время в Париже, Видок устремляется дальше на юг — в Лион. Он обосновался в таверне некоей Адели Бюффон. Таверна служила убежищем и логовом преступников всех мастей, местом их встреч, словом — настоящей «воровской малиной». Здесь Видока приняли с почётом и уважением, свели с известными грабителями и… при первой же возможности благополучно сдали полиции. «Король риска» оказался, в который уже раз, за решёткой, в лионской тюрьме Роанн — на этот раз благодаря собратьям по ремеслу.

Можно представить себе ту ярость, которая охватила Видока, когда он понял, что его сдали те самые воры и скупщики краденого, которые накануне раболепствовали перед ним и пили за его счёт.

Он решил отплатить им той же монетой. Потребовав письменные принадлежности, он пишет письмо лично к графу Франсуа Луи Дюбуа, которого совсем недавно первый консул Наполеон Бонапарт назначил генеральным комиссаром полиции Лиона.

В письме Видок просит комиссара о личной встрече.

Дюбуа приказал привести к нему легендарного преступника. Видок сразу взял быка за рога. Он предложил комиссару сотрудничество. Он сказал, что готов помочь полиции в ликвидации нескольких крупных воровских шаек. В частности, Видок пообещал вывести полицию на след убийц — шайку братьев Кинэ. Именно братья Кинэ, насколько мог понять Видок, стали инициатором сдачи его в руки полицейским. Разумеется, они сделали это чужими руками — ведь их самих, как уже было сказано, разыскивала полиция.

Дюбуа не мог поверить собственным глазам: как?! «Король риска», «Король побегов», легенда уголовного мира Северной Франции Видок сам предлагает полиции свои услуги! Готов стать осведомителем! Стукачом! Этого не могло быть…

Видок прекрасно понимал, что человеку с его биографией трудно верить. Поэтому, видя сомнения комиссара Дюбуа, он вдруг сказал:

— Господин комиссар, а вы бы поверили мне, если бы я смог бежать из тюрьмы, а потом прийти к вам добровольно?

Дюбуа рассмеялся:

— Вернулись бы в тюрьму добровольно? После удачного побега? О, в этом случае — разумеется!

— Прекрасно. В таком случае, прикажите вернуть меня в Роанн. И — до встречи, господин генеральный комиссар!

Дюбуа приказал отвести Видока обратно в тюрьму. Его сопровождали два вооружённых полицейских. Но что это за охрана для «короля побегов»? Улучив момент, Видок сбивает с ног обоих незадачливых стражей, в несколько прыжков преодолевает расстояние до ближайшего угла и… словно растворяется в воздухе.

Нет, неслучайно о нём рассказывали, что он способен превращаться во что угодно — даже в сноп соломы.

Через два дня Видок, как ни в чём не бывало, постучался в дом Дюбуа. Далее все произошло так, как и предполагал Видок. Полиция взяла братьев Кинэ, а затем накрыла несколько «малин», арестовав завсегдатаев. Среди арестованных были несколько давно и безуспешно разыскиваемых преступников. Видок мог считать себя отомщённым.

В тот раз сотрудничество с полицией не стало чем-то постоянным. Видок просто отомстил обидчикам — руками полиции. Но, возможно, в тот момент он заинтересовался этой, малоизвестной ему стороной жизни — не убегать, а догонять, не скрываться, а разыскивать. Но, если он и задумался над продолжением сотрудничества с полицией, то окончательно порвать с преступным миром пока не решился. До этого было ещё далеко. Видок покинул коварный Лион и вновь отправился на север. Очередной (который уже по счёту!) арест — и вторичное осуждение к пребыванию в каторжной тюрьме, да ещё в двойных кандалах.

Так наш герой вторично оказывается на каторге (таких пойманных беглецов тут называли «возвращённые лошади»), на галеры в Бресте.

Он вновь бежит — на этот раз в Булонь. Оказавшись в Булони, нанимается на корсарское судно — фрегат «Реванш», которым командует некий капитан Полѐ.

Корсар (или капер) — это частное лицо, получающее от властей официальное разрешение на ведение боевых действий против неприятельских судов во время войны. Корсарский патент, конечно, давал морякам определённую защиту, но только от преследований со стороны собственных властей — власти враждебных государств рассматривали корсаров и каперов как обычных пиратов, со всеми вытекающими последствиями — вплоть до виселицы. Тем не менее, в любой войне хватало отчаянных голов, готовых рискнуть головой ради обогащения. К таким относился и наш герой.

После одного из морских сражений ему посчастливилось обзавестись новыми документами. Видок заранее обратил внимание на одного из своих новых друзей — бывшего капрала береговой артиллерии, весьма на него похожего, по имени Лебель. После гибели Лебеля, наш герой решил воспользоваться его документами — на всякий случай. Так что отныне на «Реванше» не было Эжена Франсуа Видока — считалось, что он погиб во время ночной бомбардировки порта, учинённой англичанами. А вот канонир Лебель благополучно продолжал существовать, участвовал в набегах на английские торговые суда, копил богатство, которое, впрочем, быстро таяло в портовых кабачках той же Булони.

Вскоре ему пришлось оставить и этот промысел — почти законный во время войны и достаточно прибыльный. Наполеон, недавно ставший из Первого консула императором, готовил «Великую армию» к завоеванию Англии. Огромная по тем временам, численностью почти полмиллиона, войсковая группировка, по замыслу Наполеона, концентрировалась в Булони. При этом император приказал очистить армию от сомнительных элементов и открытых уголовников. Всех их велено было отчислить из полков и посадить на стоявшие в Булони частные суда. Дальнейшая их судьба командование не интересовало.

Не очень понятно, почему это известие так встревожило Видока. Сам он говорит, что не хотел оказаться в окружении отъявленных негодяев. «Отъявленными негодяями» он называл в «Записках» бывших своих сотоварищей, нашедших, как и он в своё время, убежище в армии.

Видок списался на берег, не дожидаясь выполнения приказа. Он поступил в береговую артиллерию, пользуясь всё теми же документами погибшего капрала Лебеля. Во время береговой службы он неожиданно оказался втянутым в антибонапартистский заговор. По его собственным словам, заговорщиков было немало, в основном, морские офицеры и унтер-офицеры (гардемарины), а также некоторое количество офицеров и унтер-офицеров береговых подразделений, входивших в Булонский гарнизон. Общество называлось «Олимпийским», и, как сказано в «Записках», ориентировалось на давнего соперника Наполеона — республиканского генерала Моро. Сам Моро, ранее обвинённый Наполеоном в заговоре против Первого консула, в это время уже два года жил в Америке. Скорее всего, заговор «олимпийцев» не представлял серьёзной угрозы для власти императора. Может быть, поэтому глава французской полиции Жозеф Фуше не обращал никакого внимания на булонских заговорщиков, несмотря на то, что полиция, по утверждению Видока, знала о его существования всё — вплоть до поимённого списка участников. Тут уместно спросить, почему сам Видок так уверен в информированности полиции. Прямого ответа на этот вопрос в его мемуарах нет.