они, это все же вовсе не значило, что он ничего не изучает, что вещи его не обладают выдумкой и бесконечной прелестью и что они не отлично исполнены. Однако, так как названные его противники никак не могли своими произведениями посрамить его таланта, они хотели его доконать такими словами и попреками. Но в конце концов сила таланта и истина берут свое.
Сначала Франческо только посмеивался над этими слухами, но, видя, что они разрастаются, переходя за грани пристойности, он не раз жаловался на это герцогу. Заметив же, что этот сеньор явно не оказывает ему тех милостей, на которые он рассчитывал, и не обращает внимания на его жалобы, он стал уже падать духом настолько, что супостаты его, обнаглев, распустили слух, будто его истории, написанные им в этой гостиной, подлежат уничтожению, никому не нравятся и не имеют в себе ничего хорошего. Все эти удары, наносимые ему завистью и злословием его противников, довели Франческо до того, что, не будь участия, оказанного ему мессером Лелио Торелли и мессером Пасквино Буртини, а также другими его друзьями, он, конечно, уехал бы, отступив перед своими противниками, которые этого-то как раз и добивались.
Однако вышеупомянутые друзья, уговаривавшие его во что бы то ни стало закончить роспись гостиной и другие начатые им вещи, его удержали, как это, впрочем, сделали и многие другие его друзья, находившиеся за пределами Флоренции, которым он написал о том, как его преследуют. В числе прочих и Джорджо Вазари, в ответ на письмо Сальвиати того же содержания, убеждал его потерпеть, говоря, что преследуемая добродетель закаляется как золото на огне, и добавляя, что должно наступить время, когда его доблесть и его талант будут признаны, и что ему остается сетовать только на самого себя, раз он не знал ни нравов, ни особенностей, свойственных людям и художникам его отечества. Итак, невзирая на все неприятности и преследования, которые на себе испытал бедный Франческо, он все же закончил эту гостиную, то есть те фрески, которые он взялся написать на ее стенах, ибо на потолке, вернее кессонах, ему писать было нечего, так как этот плафон, сплошь позолоченный, покрыт настолько богатой резьбой, что такой, как она есть, лучшей работы и не увидишь. В довершение всего герцог заказал два новых оконных витража с эмблемами и гербами его самого и Карла V. В этом роде работ ничего лучшего сделать невозможно, ибо витражи эти были исполнены аретинским живописцем Баттистой дель Борро, редкостным мастером этого дела.
После этой гостиной Франческо расписал темперой для Его Превосходительства плафон зимней столовой, изобразив на нем множество всяких эмблем и фигурок, и отделал великолепнейший кабинет, находящийся как раз над зеленой комнатой. Написал он также портреты некоторых из детей герцога, а в один из карнавалов, справлявшихся ежегодно, соорудил в большом зале сцену и перспективу для комедии, которая была там поставлена, и сделал это так красиво и в манере столь отличной от того, как это до него делалось во Флоренции, что постановка эта была признана лучшей из всех. Впрочем, удивляться этому не приходится, так как ни малейшему сомнению не подлежит, что Франческо во всех своих произведениях всегда отличался большим вкусом, многообразной манерой, чем кто-либо другой из тогдашних художников Флоренции, проявляя в своем обращении с красками и опыт большого мастера, и очарование колорита. Написал он также лицо, иначе говоря, портрет синьора Джованни деи Медичи, отца герцога Козимо, отменнейшее произведение, находящееся ныне в гардеробной названного синьора герцога.
Для своего ближайшего друга, Кристофано Риньери, он написал прекраснейшую Богоматерь, на картине, находящейся ныне в приемной Совета Десяти, для Ридольфо Ланди – картину с фигурой Любви, лучше которой и быть не может, а для Симоне Кореи опять-таки картину с Богоматерью, получившую очень высокую оценку. Для мессера Донато Аччайуоли, родосского рыцаря, с которым он всегда был особенно близок, он написал несколько очень красивых небольших картин. Равным образом им же был написан на дереве Христос, показывающий св. Фоме, который не верит, что он только что воскрес, раны и увечья, нанесенные ему евреями; доску эту вывез во Францию Томмазо Гваданьи и поместил ее в капелле флорентийцев в одной из церквей города Лиона. По просьбе же названного Кристофана Риньери и фламандского ковровых дел мастера Джованни Роста, Франческо изобразил всю историю Тарквиния и римлянки Лукреции на многих картонах, из которых получилось дивное произведение, после того как картины эти были осуществлены на коврах, вытканных золотом, шелком и начесом. Герцог, по заказу которого названный мастер Джованни как раз в это время изготовлял во Флоренции тоже аррасские ковры из золота и шелка для Залы Двухсот и который, как уже говорилось, поручил Бронзино и Понтормо нарисовать для них картоны с историями Иосифа иудейского, пожелал, чтобы и Франческо сделал один картон, а именно толкование сна о семи тучных и тощих коровах. В этом картоне, говорю я, Франческо постарался как можно более тщательно соблюсти все необходимое для такого рода работ и все, что только требуется для тканого изображения: смелые выдумки и разнообразные композиции должны иметь такие фигуры, которые друг от друга определенно отличались бы рельефностью, живостью цвета и богатством одеяний и нарядов. А так как и этот ковер и другие получились удачно, Его Превосходительство решил обосновать это ремесло во Флоренции и велел обучить ему нескольких мальчиков, которые теперь подросли и изготовляют отличнейшие вещи для этого герцога.
Франческо написал опять-таки маслом прекраснейшую картину с Богоматерью, находящуюся ныне в спальне мессера Алессандро, сына мессера Оттавиано Медичи. Для названного же мессера Пасквино Бертини он написал на холсте другую Богоматерь с младенцем Христом и св. Иоанном, смеющимся над попугаем, которого он держит в руках, вещь смелую и очень привлекательную. Для него же он сделал прекраснейший рисунок Распятия, вышиной почти что в локоть, с Магдалиной у ног его и в такой необычной и прелестной манере, что прямо чудо. С этого рисунка, который мессер Сильвестро Бертини передал своему ближайшему другу Джироламо Рацци, ныне дону Сильвано, два цветных распятия написал Карло из Лоро, сделавший после этого много других распятий, рассеянных по всей Флоренции.
Джованни и Пьеро, сыновья Агостино Дини, построившие в церкви Санта Кроче по правую руку от среднего входа очень богатую капеллу из мачиньо и в ней гробницу для Агостино и других членов их семейства, поручили образ для этой капеллы написать Франческо, изобразившему на нем Христа, которого снимают с креста Иосиф Аримафейский и Никодим, а у ног его лишившуюся чувств Богоматерь рядом с Марией Магдалиной, св. Иоанном и другими Мариями. Образ этот Франческо написал на дереве с таким искусством и с таким старанием, что необыкновенно прекрасен не только обнаженный Христос, но и все остальные фигуры, отлично расставленные и написанные с большой силой и очень рельефно. И хотя сначала образ этот и был хулим противниками Франческо, он тем не менее повсеместно заслужил ему громкую славу, и никто из тех, кто после этого хотел с ним соперничать, так его и не превзошел.
Перед своим отъездом из Флоренции он же написал портрет вышеупомянутого мессера Лелио Торелли и несколько других малозначительных вещей, о которых я подробнее ничего не знаю. Однако в числе прочего он закончил лист с Обращением св. Павла, который был нарисован им гораздо раньше, еще в Риме, который очень красив и который он отдал гравировать на меди во Флоренцию Энею Вико из Пармы, герцог же соблаговолил выплачивать ему во Флоренции обычное содержание и жалованье вплоть до окончания этой работы. А так как в это время, а это было в 1548 году, Джорджо Вазари находился в Римини, работая фреской и маслом над теми вещами, о которых говорилось в другом месте, Франческо написал ему длинное письмо, в точности сообщая ему обо всем, и о том, как идут его дела во Флоренции, в частности же, что он сделал рисунок для главной капеллы церкви Сан Лоренцо, которую по приказу герцога предстояло расписать, но что в связи с этим ему перед Его Превосходительством оказали весьма дурную услугу и что, помимо всего прочего, он почти наверняка уверен в том, что герцогский домоуправитель мессер Пьерфранческо его рисунка и не показывал, почему работа эта уже заказана Понтормо, и что, наконец, он по этой причине возвращается в Рим с самым дурным мнением о людях и художниках своего отечества.
Итак, вернувшись в Рим, где он купил себе дом около дворца кардинала Фарнезе и пробавлялся мелкими заказами, он вдруг через посредство мессера Аннибале Каро и дона Джулио Кловио получил от названного кардинала предложение расписать капеллу во дворце Сан Джорджо, в которой он сделал прекраснейшие лепные членения и написал прелестную фреску на ее своде, изобразив в ней множество фигур и истории из жития св. Лаврентия, а на каменной плите написал маслом Рождество Христово, включив в эту прекраснейшую картину портрет названного кардинала. Засим, когда ему была заказана другая работа в упоминавшемся выше сообществе Милосердия, где Якопо дель Конте написал Проповедь и Крещение св. Иоанна, в которых он если и не превзошел Франческо, то проявил себя с лучшей стороны и где несколько других вещей были сделаны Франко-венецианцем и Пирро Лигорио, Франческо изобразил как раз рядом с другой написанной им же историей Посещения, Рождество того же св. Иоанна, историю, которая, хотя и отлично им написанная, все же несравнима с первой. Равным образом и на торцовой стене здания этого сообщества он для мессера Бартоломео Буссотти написал фреской две фигуры, а именно св. апостолов Андрея и Варфоломея, которые очень хороши и между которыми находится алтарный образ с изображением Снятия со креста работы названного Якопо дель Конте, превосходнейшая живопись и лучшее из всего, что было им до того написано.
В 1550 году, когда первосвященником был избран Юлий III, Франческо, участвуя в убранстве по случаю коронации, написал для арки, воздвигнутой на лестнице перед собором Св. Петра, несколько прекраснейших историй светотенью. После этого, но в том же году, когда сообщество Св. Даров соорудило в церкви Минервы усыпальницу со многими ступенями и колонными ордерами, Франческо сделал на ней несколько одноцветных историй и фигур, которые были признаны очень красивыми. В одной из капелл церкви Сан Лоренцо ин Дамазо он написал фреской двух ангелов, поддерживающих полог, рисунок к одному из которых находится в нашей Книге. Фреской же он написал на главном фасаде трапезной монастыря Сан Сальваторе дель Лауро а Монте Джордано свадьбу в Кане Галилейской, когда Иисус Христос превратил воду в вино, со множеством фигур, а по бокам нескольких святых, папу Евгения IV, принадлежавшего к этому ордену, и других его основателей, внутри же над дверью этой трапезной, на картине, написанной маслом, изобразил св. Георгия, убивающего змия, произведение, завершенное им с большим знанием дела, тонкостью и прелестью колорита. Почти что в это же самое время он послал мессеру Аламанно Сальвиати во Флоренцию большую картину, на которой написаны Адам и Ева, вкушающие от запретного плода, стоя около дерева жизни, и это – прекраснейшая вещь.