304.
Итак, второй тип медицины связан с познанием человека в частности, каковой, в отличие от животного, определяется своей способностью мыслить. В этом плане Декарт делает столь решительный шаг, что современные историки идей полагают, что он предвосхищает то, что значительно позднее будут называть психосоматической медициной305. Действительно, философ остается верен механистическому взгляду на человека, но распространяет сам принцип поиска причины на такое сложносоставное образование, как собственно человек, «настоящий человек», пишет Декарт в «Рассуждении о методе», то есть соединение души и тела. Иными словами, если в акте радикального сомнения учреждается субъект, который мыслит, это значит, что причина расстройств человеческой машины, которые не связаны с прямым и грубым нарушением кровообращения (смерть на поле боя), находится в самой способности мыслить. Разумеется, Декарт не говорит прямо, что причина всех болезней находится в голове. Тем не менее эпистолярный диалог с принцессой Елизаветой представляет собой замечательное свидетельство разработки психосоматической медицины, подразумевающей восприятие болезни тела в свете особенностей душевного состояния. В этом смысле не будет большого преувеличения, если сказать, что для Декарта максима «я мыслю, следовательно, я существую» в медицинском плане могла бы приобрести такую форму: «я мыслю, следовательно, я здоров», при условии, разумеется, что я мыслю себя здоровым. На практике это означает, что следует мысленно настраивать себя на здоровье. И Декарт, обращаясь к принцессе, которая жалуется ему на недомогание, не без лукавства добавляет:
Ибо строение нашего тела таково, что некоторые движения в нем следуют естественно некоторым размышлениям: как это видно, когда стыд сопровождается покраснением лица, сострадание слезами, а радость смехом. И я не знаю мысли более свойственной для сохранения здоровья, нежели та, что заключается в сильном убеждении и крепком веровании в то, что архитектура наших тел настолько хороша, что ежели мы действительно здоровы, то нам не так легко заболеть, если, правда, не предаваться какой-то заметной крайности или если нам не вредны воздух или какие-то другие внешние причины; и что если нас настигает болезнь, то можно легко с нею справиться одной только силой природы, особенно когда мы еще молоды. Такого рода убеждение является, без всякого сомнения, гораздо более истинным и гораздо более разумным, нежели то, которое имеют иные люди, которые на основании отчета какого-нибудь астролога или врачевателя уверяют себя в том, что они должны умереть по истечении определенного времени, и только из‐за этого заболевают и зачастую даже из‐за этого умирают, что случалось на моих глазах с разными людьми. Но я непременно буду страшно опечален, если стану думать, что недомогание Вашего Высочества все еще длится; лучше будет надеяться, что оно совершенно прошло; и стремление в том увериться внушает мне страстное желание вернуться в Голландию306.
Итак, наши мысли, наши страсти, наши эмоции непосредственно сказываются на физическом состоянии нашей телесной машины. Последняя, разумеется, подвержена каким-то внешним воздействиям – жара, стужа, нездоровая пища, – но в принципе регулируется способностью свободно мыслить и, в частности, направлять мысль на приятные, располагающие к себе предметы. В эпистолярном диалоге с Елизаветой Декарт неоднократно формулирует это нехитрое правило психотерапии.
Таким образом, если мы принимаем, что два первых типа медицины не исключают, но дополняют друг друга, это значит, что Декарт, четко различая природу телесную и природу психическую, не просто допускает определенную форму дуализма, но и устанавливает преобладающее влияние психики на физику, из чего, в свою очередь, вытекает «психогенная» природа некоторых заболеваний. Вместе с тем, утверждая психосоматический взгляд на болезнь, Декарт не исключает работы с традиционной этиологией того или иного конкретного заболевания. Другими словами, Фуко был не совсем прав, полагая, что медицина Декарта подчинена чистому взгляду, скользящему по поверхности симптомов: само внимание к сокровенным страстям предполагает допущение о существовании участков непрозрачности души, темнот мысли, которые незримо окутывают искание совершенной ясности.
Но если философ, как и всякий человек, соединяет в себе человеческую машину, принадлежащую строю природы, и мыслящую субстанцию, устремленную к отысканию истины, где здоровье «является первым благом и основанием всех других благ», здравый смысл велит ему быть врачом самому себе, тем более что заурядные лекари зачастую не знают даже сотой доли того, что ведомо мудрецу. Таким образом, в дополнение к двум первым типам медицины, которые, в общем, соотносятся с проектом универсальной науки, в мысли Декарта формируется идея самолечения. Разумеется, она касается не сферы достоверных истин, освещенной божественным светом, но строя практического существования, где наряду со здравым смыслом царствуют заблуждения, предрассудки, привычки, но где мы в проживании своей жизни действительно испытываем единение души и тела, точнее говоря, живем этим союзом в его нераздельной цельности. В наиболее развернутом виде эта идея самолечения представлена в письме к маркизу Ньюкастелу (октябрь 1645 года):
Сохранение здоровья все время было главной целью моих исследований, и я не сомневаюсь, что имеются средства приобрести множество познаний касаемо медицины, которые до сих пор оставались неизвестными. Однако, поскольку трактат о животных, над которым я сейчас размышляю и который я не смог пока завершить, является всего лишь подступом к этим познаниям, я поостерегусь похвастаться, что я их приобрел; на настоящий момент я могу сказать лишь то, что разделяю мнение Тиберия, согласно которому те, кто достиг тридцати лет, имеют достаточно опыта в тех вещах, которые могут быть им навредить или пойти на пользу, и потому могут быть врачами самим себе. Действительно, мне кажется, что всякий человек, который не лишен здравого смысла, способен лучше заметить, что полезно его здоровью, при условии, что он действительно о нем заботится, нежели самые ученые доктора могли бы ему поведать307.
Идея самолечения не отрицает первые два вида медицины, она скорее указывает на незавершенность медицинских изысканий Декарта; вместе с тем в ней сказывается если не оптимизм, то определенного рода убежденность философа в том, что природа не может себе навредить, что физическая машина, поддерживающая мыслящую субстанцию, направлена на то, чтобы сохранять человеческое тело, в том числе в таком испытании, как болезнь: «Даже когда мы больны, Природа все равно всегда остается той же самой; более того, похоже, что она подвергает нас болезням лишь для того, чтобы мы поправлялись, становясь здоровее и будучи в состоянии презирать все, что противоречит и вредит здоровью; но для этого к ней нужно прислушиваться»308.
Проблема голоса природы, к которому нужно прислушиваться, чтобы сохранить здоровье, противостоять старению организма, продлить человеческую жизнь, не просто занимала мысль Декарта на протяжении всего философского пути. Он был по-настоящему одержим желанием открыть и обосновать секрет многолетия, чтобы прожить как можно более долгий век, хотя бы лет до ста, как он писал 4 декабря 1637 года Гюйгенсу:
Я никогда не был так озабочен тем, чтобы сохранить себя, нежели теперь, и вместо того, чтобы думать как прежде, как бы смерть не отняла у меня самое большее лет тридцать или сорок, отныне я полагаю, что она не сможет застать меня врасплох и она не отнимает у меня надежды прожить более века. Ибо теперь мне со всей очевидностью кажется, если только мы поостережемся некоторых прегрешений, которые обыкновенно совершаем в режиме своей жизни, то сможем достичь гораздо более глубокой и гораздо более счастливой старости, нежели обычно бывает; и как раз потому, что мне надобно много времени и опытов, дабы рассмотреть все, что служит сему предмету, я работаю теперь над составлением «Краткого курса медицины», который извлекаю частью из книг, частью из собственных размышлений и которым намереваюсь заблаговременно воспользоваться, чтобы добиться отсрочки от Природы и тем самым продолжить наилучшим образом свое предназначение309.
Как уже было сказано, все фрагменты «медицинского корпуса» текстов философа сравнительно недавно были опубликованы на французском языке и отныне доступны для обстоятельного рассмотрения. Здесь отметим вновь определенного рода оптимизм, с которым Декарт относится к возможности сохранения своего здоровья. Разумеется, его нельзя списать на успех первой опубликованной книги, благодаря которому автор стал не только по-настоящему публичным лицом; тем не менее нельзя отрицать того, что приведенные рассуждения дышат некоей эйфорией. Добавим также, Декарт был настолько убежден в своей способности предельно рационально организовать собственный образ жизни, был настолько убедителен в распространении своих геронтологических идей, что среди самых близких его друзей действительно бытовало мнение, что философ проживет до «века патриархов» или хотя бы лет до четырехсот.
9.2. Смерть Декарта: загадка или тайна?
Так или иначе, но эта одержимость здоровьем или просто безумие как нельзя более наглядно сказались в картине смерти философа, кратким анализом которой хотелось бы завершить этот этюд. Действительно, смерть Декарта может быть истолкована как таинственный и почти трагикомический итог последовательно рационального отношения философа к жизни, как если бы изнанка философского разума, тот самый «злой гений», безумие или просто сумасбродство, с которыми все время бился мыслитель начиная с «Рассуждения о методе», овладели мыслями того, кто убедил себя в том, что коль скоро он мыслит, то будет существовать столь долго, сколь пожелает. С точки зрения обывателей, эта смерть была чистым безумием: в антверпенской «Газете» злые языки судачи