— Пароль на эту неделю? — спрашивает она, громко щелкая жевательной резинкой.
— Александр Гамильтон, — нетерпеливо отвечает Каэдэ.
Теперь все три пистолета нацелены только в мою голову.
— Значит, Дэй? — Девица раздувает пузырь из резинки. — Точно?
Я не сразу понимаю, что второй вопрос адресован не мне, а Каэдэ. Та раздраженно вздыхает и ударяет девицу по руке:
— Да Дэй он, Дэй. Кончай уже.
Пистолеты опускаются. Я снова дышу, хотя и не заметил, как задержал дыхание. Впустившая нас девица показывает нам на вторую дверь, а когда мы доходим до нее, проводит маленьким прибором (вроде того, что есть у Каэдэ) по левой стороне двери. Раздается еще несколько бипов.
— Входите, — говорит она, потом, выставив подбородок, обращается ко мне: — Одно резкое движение — и я тебя пристрелю. И глазом моргнуть не успеешь.
Дверь отползает в сторону. Мы входим в большую комнату навстречу струе теплого воздуха. Помещение заполнено людьми, они оживленно переговариваются за столами и у мониторов, висящих на стенах. С потолка светят электрические лампочки, в воздухе висит слабый, но ощутимый запах плесени и ржавчины. Здесь человек тридцать-сорок, но комната кажется просторной.
Дальнюю стену украшает крупная проекция, в которой я тут же узнаю усеченную версию официального флага Патриотов — большая серебряная звезда с тремя серебряными буковками V под ней. С проекцией неплохо придумано: в случае опасности в любой момент можно отключить проектор и быстро ретироваться. На одни мониторы выведено расписание рейсов воздухолетов — такое же я видел на борту «Династии». На другие — изображения с камер наблюдения: кабинеты чиновников, общие планы улиц Ламара, палубы воздухолетов прямо во фронтовом небе. На одном мониторе непрерывно крутят пропагандистский ролик Патриотов для укрепления боевого духа, он слишком уж похож на республиканские поделки такого же рода; я читаю: ВЕРНЕМ СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ; потом: ЗЕМЛЯ СВОБОДНЫХ ЛЮДЕЙ; и еще: МЫ ВСЕ АМЕРИКАНЦЫ. На других экранах виды континентальной Америки, испещренные многоцветными точками, а на двух — карты мира.
Некоторое время я разглядываю карты. Никогда в жизни не видел карту мира. Думаю, в Республике и нет таких. Я рассматриваю океаны, омывающие Северную Америку, разобщенные островные территории, названные Южной Америкой, крохотный архипелаг с подписью «Британские острова», гигантские массивы земли под названием Африка и Антарктика, страну Китай (со скоплением маленьких красных точек, разбросанных в океане близ берега).
Вот какой он — настоящий мир, совсем не похожий на тот, что Республика показывает своим гражданам.
Все в комнате смотрят на меня. Я отворачиваюсь от карты и жду, что Каэдэ скажет что-нибудь. Она же пожимает плечами и хлопает меня по спине. Мой мокрый мундир хлюпает.
— Это Дэй.
Патриоты молчат, хоть я и вижу, как узнавание вспыхивает в их глазах при звуке моего имени. Потом кто-то присвистывает, снимая напряжение; раздаются смешки и фырканье, после чего большинство людей возвращается к своим занятиям.
Каэдэ проводит меня по лабиринту, образованному столами. Несколько человек собрались около какой-то диаграммы, другая группа распаковывает коробки, некоторые отдыхают — смотрят повтор мыльной оперы. Два повстанца сидят перед угловым монитором и постоянно меняются ролями в видеоигре, перегоняя колючего голубого монстра по экрану взмахами рук. Даже игра, вероятно, спрограммирована специально под Патриотов — все ее объекты голубые и белые.
Проходя мимо одного парня, я слышу смешок. У него грива крашеных светлых волос, темно-бронзовая кожа, широкие массивные плечи чуть наклонены вперед, словно он в любой момент готов прыгнуть. Из мочки уха вырван кусочек. Я понимаю, что это он и присвистнул несколько секунд назад.
— Так, значит, ты откопал Тесс? — спрашивает парень.
Я раздражаюсь, угадывая в нем какое-то высокомерие. Он с неприязнью оглядывает меня:
— Не понимаю, почему девчонка вроде нее связалась с таким шутом, как ты. Что, сдулся за несколько дней в республиканской тюрьме?
Я делаю шаг к нему и весело усмехаюсь:
— При всем уважении, я что-то не помню, чтобы Республика выпускала плакаты «разыскивается» с твоей физиономией, красавчик.
— Заткнись. — Каэдэ протискивается между нами и тыкает пальцем в грудь парня. — Бакстер, разве тебе не нужно готовиться к завтрашней операции?
Парень отворачивается.
— И все же я понять не могу, почему мы доверяемся любовнику этой республиканки, — гундосит он.
Каэдэ похлопывает меня по плечу — нужно идти дальше.
— Не обращай внимания на этого придурка, — говорит она. — Бакстер не фанат твоей подружки Джун. Возможно, он попытается подложить тебе свинью, так что попробуй с ним подружиться. Тебе придется с ним работать. К тому же он еще и неуловимый.
— Правда?
Странно: такой мощный парень — и в неуловимых. Но с другой стороны, его сила, наверное, помогает ему добираться туда, куда не могу проникнуть я.
— Правда. Ты опустил его в иерархии неуловимых. — Каэдэ ухмыляется. — А однажды сорвал операцию Патриотов, в которой он участвовал. Ты об этом даже не подозревал.
— Да? Какую именно операцию?
— Подрыв машины администратора Кайана в Лос-Анджелесе.
Ух ты, давненько я не сталкивался с Кайаном. Я и понятия не имел, что Патриоты в то же время планировали его устранить.
— Какая трагедия, — отвечаю я.
Бакстер упомянул Тесс, и я оглядываю комнату.
— Если ищешь Тесс, то ее здесь нет. Она с остальными медиками. — Каэдэ показывает на дальнюю часть комнаты с несколькими дверями в стене. — Возможно, в операционной — смотрит, как кому-нибудь зашивают рану. Она быстро учится, твоя Тесс.
Каэдэ ведет меня меж столов и людей, потом останавливается перед картой мира.
— Ты наверняка ничего подобного не видел.
— Нет, не видел.
Я разглядываю массивы суши, и мысль о том, что за границами Республики функционирует так много социумов, не дает мне покоя. В начальной школе нам внушили, что те государства, которые не контролирует Республика, деградируют и доживают последние дни. Неужели все эти страны доживают последние дни? Или же они нормально функционируют, даже, может, процветают?
— Для чего вам карты мира?
— Наше движение распространило такие повсюду, где правительства угнетают свой народ, — отвечает Каэдэ, скрестив на груди руки. — У нас вроде как повышается боевой дух, когда мы видим их на стенах.
Она замечает, что я, сосредоточенно нахмурив брови, разглядываю карту, и быстро проводит рукой по Северной Америке:
— Вот здесь Республика, мы все ее знаем и любим. А здесь — Колонии.
Каэдэ показывает на меньшую, более изрезанную часть суши к востоку от Республики. Я разглядываю красные кружочки в Колониях, обозначающие города: Нью-Йорк, Питсбург, Сент-Луис, Нэшвилл. Сияют ли они так, как говорил отец?
Каэдэ проводит рукой с севера на юг:
— Канада и Мексика строго соблюдают демилитаризованную зону между ними, Республикой и Колониями. В Мексике тоже немало Патриотов. А здесь у нас то, что прежде называлось Южной Америкой. Когда-то она тоже была громадным континентом. Теперь остались Бразилия, — она показывает на большой треугольный остров далеко к югу от Республики, — Чили и Аргентина.
Каэдэ весело поясняет, какими континенты были прежде и какими стали теперь. Норвегия, Франция, Испания, Германия и Британские острова раньше принадлежали к большой области, называвшейся Европой. Остальные европейцы, говорит она, бежали в Африку. В Монголии и России, вопреки заверениям учебников, народы не вымерли. Австралия прежде была единым континентом. Кроме того, существуют сверхдержавы. Китай громаден, плавучие метрополии построены исключительно на воде, и небеса над ними постоянно черны.
— Хай Чень, — добавляет Каэдэ, — Морские города.
Я узнаю, что Африка не всегда была процветающим, технологически развитым континентом, она постепенно строила университеты, небоскребы и принимала беженцев со всего мира. А Антарктика, хотите верьте, хотите нет, была когда-то необитаема и полностью покрыта льдом. Теперь же, как в Китае и Африке, там построены технологические столицы мира, а континент привлекает немалое число туристов.
— У Республики и Колоний, по сравнению с ними, высокие технологии в зачаточном состоянии, — сообщает Каэдэ. — Я хочу когда-нибудь посетить Антарктику. Там, говорят, шик-блеск.
Она рассказывает, что когда-то Соединенные Штаты были сверхдержавой.
— А потом началась война, и все лучшие мыслители в буквальном смысле стали искать места повыше. Ты знаешь, что нас затопило из-за Антарктики? Дела и без того шли неважно, а тут еще и солнце взбесилось и растопило весь лед на Южном полюсе. Потоп был такой, что нам с тобой и не представить. Миллионы погибли от перепада температуры. Вот, наверное, было зрелище! Солнце в конечном счете вернулось к норме, но климат — нет. Пресная вода смешалась с соленой, и все в мире изменилось.
— Республика ни о чем таком не сообщает.
— Да брось ты, — закатывает глаза Каэдэ. — Это же Республика. Зачем им сообщать? — Она показывает на маленький монитор в углу, транслирующий новостные заголовки. — Хочешь посмотреть, как выглядит Республика со стороны? Пожалуйста.
Я обращаю внимание на заголовки и тут понимаю: диктор говорит на незнакомом языке.
— Антарктический, — поясняет Каэдэ, когда я кидаю на нее вопросительный взгляд. — Мы принимаем один из их каналов. Ты читай заголовки.
На экране континент с высоты птичьего полета, на него наложен текст: АМЕРИКАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА. За кадром женский голос, а в нижней части экрана бегущая строка, переведенный текст: «…найти новые способы коммуникации с крайне милитаризованным бандитским государством, в особенности теперь, когда передача власти новому Президенту Республики завершена. Африканский Президент Нтомби Оконджо сегодня предложил Объединенным нациям приостановить гуманитарную помощь Республике, пока не появится достаточно свидетельств подготовки мирного договора между изоляционистами и их восточным соседом…»