Несколько секунд назад там был туннель, теперь его завалила груда обломков, полностью перекрыв ход.
Мы добились своего. Но чувствую я только пустоту.
Джун
Когда мне было пять лет, Метиас повел меня на кладбище навестить могилы родителей. Он тогда в первый раз поехал на кладбище после похорон. Думаю, ему была невыносима мысль о случившемся. Большинство граждан Лос-Анджелеса — и даже немало представителей высшего класса — получают ячейку размером в квадратный фут в местной кладбищенской высотке и одну прямоугольную урну из непрозрачного стекла для праха близкого человека. Но Метиас заплатил администрации кладбища, и для мамы и папы ему дали ячейку в четыре квадратных фута, а еще намогильные кристаллы с их именами. Мы постояли перед кристаллами в наших белых одеждах и с белыми цветами. Я все время смотрела на Метиаса. До сих пор помню его плотно сжатые челюсти, аккуратно расчесанные волосы, влажные глянцевитые щеки. Но больше всего запомнились мне его глаза, веки, набрякшие от скорби, слишком тяжелые для семнадцатилетнего парня.
Так же выглядел Дэй, когда узнал о смерти своего брата Джона. И теперь, когда мы пробираемся по туннелю из Пьерры, у него такие же глаза.
Пятьдесят две минуты (или пятьдесят одну? Не уверена. Голова кружится и гудит) мы трусим по темному влажному туннелю. Некоторое время до нас доносились сердитые крики из-за стены бетонных обломков, которая теперь разделяет нас и Патриотов вместе с республиканскими солдатами. Но вскоре голоса стихают, а мы все дальше углубляемся в туннель. Патриотам, вероятно, нужно бежать от наступающих солдат. А может, солдаты пытаются расчистить проход. Мы понятия не имеем — мы не останавливаемся.
Теперь тишину нарушает лишь наше рваное дыхание да наши шаги по мелким, тронутым ледком лужам, а еще кап-кап-кап-капанье с потолка воды, попадающей за шиворот. Дэй на бегу крепко держит меня за руку. Пальцы у него холодные и скользкие от влаги, но я все же цепляюсь за них. Здесь так темно, что я почти не вижу очертаний Дэя совсем рядом.
Уцелел ли Анден, спрашиваю я себя. Или Патриотам удалось его убить? От этой мысли кровь ускоряется в жилах до шума в ушах. В последний раз, когда я выступала в роли двойного агента, кое-кто погиб. Анден доверился мне и потому мог погибнуть сегодня… и, возможно, погиб. Вот цена, которую, кажется, платят люди, попадающиеся на моем пути.
Эта мысль рождает другую. Почему Тесс не пожелала идти с нами? Я хочу спросить у Дэя, но он, как ни странно, ни словом не обмолвился о ней с того момента, когда мы вошли в туннель. Я знаю, они повздорили. Надеюсь, с ней все в порядке. Неужели она предпочла остаться с Патриотами?
Наконец Дэй останавливается перед стеной. Я чуть не падаю на него, и меня захлестывает внезапная волна облегчения и паники. У меня обычно хватает сил пробежать и больше, но сейчас я едва не валюсь от усталости. Неужели это тупик? Может быть, часть туннеля обвалилась и теперь мы заблокированы с обеих сторон?
Но Дэй в темноте прикасается к стене рукой.
— Можем здесь отдохнуть, — шепчет он.
Первые слова, обращенные ко мне, после того как мы спустились в туннель.
— Я был в одном таком убежище в Ламаре.
Рейзор как-то раз упоминал о подобных убежищах Патриотов. Дэй проводит рукой по краю двери в том месте, где она стыкуется со стеной. Наконец находит то, что ищет: небольшой рычажок, торчащий из узкой двенадцатидюймовой щели. Он переводит его из одного конца щели в другой. Дверь со щелчком открывается.
Поначалу мы ступаем в черную дыру. Хотя я ничего не вижу, но внимательно слушаю эхо наших шагов и делаю вывод, что потолок здесь низкий, может, лишь на несколько футов выше, чем в туннеле (десять, от силы одиннадцать футов), а приложив руку к стене, чувствую, что стена прямая, не наклонная. Мы в прямоугольном помещении.
— Вот оно, — бормочет Дэй.
Я слышу, как он нажимает и отпускает что-то, — искусственный свет затопляет комнату.
— Будем надеяться, здесь никого нет.
Комната маленькая, но в ней вполне могут разместиться человек двадцать-тридцать, даже сто, если набиться поплотнее. В задней стене две двери, ведущие в темные коридоры. На всех стенах мониторы, толстые и громоздкие, дизайн топорный по сравнению с теми, которые видишь в помещениях Республики. Интересно, Патриоты их сами здесь установили или они остались со времен постройки туннелей.
Пока Дэй с пистолетом в руке обследует первый коридор, я проверяю второй. Нахожу две комнаты поменьше, в них по пять коек, а в конце — маленькую дверь, которая ведет в бесконечный темный туннель. Я уверена: из второго коридора есть такой же выход. Я перехожу от койки к койке, проводя рукой по стене, на которой побывавшие здесь оставили свои имена и инициалы. «Это путь к спасению. Джей Ди Эдвард», — гласит одна из надписей. «Выход отсюда только один — смерть. Мария Маркес», — говорит другая.
— Все чисто? — слышу я голос Дэя у себя за спиной.
— Чисто, — киваю я. — Думаю, теперь мы в безопасности.
Он вздыхает, плечи его сутулятся, потом проводит рукой по спутанным волосам. Мы не виделись всего несколько дней, но почему-то кажется, гораздо дольше. Я подхожу к нему. Он разглядывает мое лицо, словно видит меня в первый раз. Наверно, у него ко мне миллион вопросов, но он просто поднимает руку и убирает с моего лба выбившуюся прядь волос. Не знаю, отчего кружится голова — то ли от болезни, то ли от эмоций. Я почти забыла, какие чувства рождают внутри его прикосновения. Я хочу окунуться в чистоту, которую являет собой Дэй, напитаться его простой честностью, услышать его сердце, открытое и искреннее.
— Эй, — шепчет он.
Я обнимаю его, мы прижимаемся друг к другу. Я закрываю глаза, отдаваясь телу Дэя, чувствую тепло его дыхания на моей шее. Его руки гладят мои волосы, ласкают спину, держат так, будто он боится, что я улечу. Он отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза, потом подается вперед в желании меня поцеловать… но почему-то замирает на полпути и снова сжимает меня в объятиях. Обнимая его, я чувствую утешение, но не страсть.
Что-то изменилось.
Мы проходим на кухню (двести двадцать пять квадратных футов, судя по числу плиток на полу), берем две банки консервов и две бутылки воды, усаживаемся за длинный стол и устраиваемся поудобнее. Дэй не произносит ни слова. Я жду, пока мы едим макароны с томатным соусом из одной консервной банки, но он все молчит. Кажется, он думает. О проваленном плане? О Тесс? А может, и не думает вовсе, а просто оглушен и не обрел пока дара речи. Я тоже молчу. Не хочу вкладывать ему в рот слова.
— Я увидел твой знак на камеру, — говорит он наконец через семнадцать минут. — Я не мог понять, что именно ты от меня хочешь, но общее представление получил.
Я отмечаю, что он не упоминает поцелуя между мной и Анденом, хотя наверняка видел его.
— Спасибо, — отвечаю я.
Зрение затуманивается на секунду, и я быстро моргаю, чтобы прогнать пелену. Может, мне нужны еще лекарства.
— Извини… что поставила тебя в такую сложную ситуацию. Я пыталась направить колонну джипов по другому маршруту, но у меня не получилось.
— Задержка произошла из-за того, что ты упала? Я боялся, с тобой что-то случилось.
Несколько секунд я задумчиво жую. Сейчас пища на вкус должна быть прекрасна, но я совершенно не голодна. Нужно бы сразу же сказать об освобождении Идена, но тон Дэя (чем-то напоминающий гром на горизонте) сдерживает меня.
— Рейзор скрывает истинные причины покушения на Президента. Я пока их не знаю, но то, что он нам наговорил, не вяжется.
Я замолкаю на секунду — мне приходит в голову, что Рейзор может быть задержан властями Республики. Если не уже, то скоро. Республика до конца дня узнает, что водители джипов по указанию Рейзора поехали по гибельному для Андена маршруту.
Дэй пожимает плечами и сосредотачивается на еде:
— Кто знает, что теперь делают Патриоты.
Может быть, он говорит это, потому что думает о Тесс. О том, как она посмотрела на него, прежде чем мы исчезли в туннеле… Я не буду спрашивать, что произошло между ними. Воображение рисует мне их двоих на кушетке, им хорошо, они расслаблены, как во время нашего первого появления у Патриотов в Вегасе, когда голова Дэя лежала на коленях Тесс. Она наклоняется, чтобы прикоснуться своими губами к его губам. В желудке у меня образуется пустота. Но она не пошла с нами, напоминаю я себе. Что между ними произошло? Я представляю, как Тесс ссорится с Дэем из-за меня.
— Так, значит, — говорит он ровным голосом, — ты узнала о Президенте что-то такое, из-за чего мы предали Патриотов.
Он еще не в курсе об Идене. Я ставлю на стол бутылку с водой и поджимаю губы.
— Президент освободил твоего брата.
Вилка Дэя замирает на полпути ко рту.
— Что?
— Анден освободил его в тот день, когда я подала тебе знак. Иден находится под федеральной защитой в Денвере. Анден возмущен тем, что Республика сделала с твоей семьей… и он хочет завоевать наше доверие — твое и мое.
Я тянусь к Дэю, но он отдергивает руку. Я разочарованно вздыхаю. Я не знала, как он воспримет новости, но надеялась, что он будет… счастлив.
— Анден абсолютный противник политики покойного Президента, — говорю я. — Он хочет отказаться от Испытаний и экспериментов с чумой.
Я делаю паузу. Дэй по-прежнему сидит, уставившись в банку с макаронами и держа вилку в руке, но больше не ест.
— Он хочет радикально изменить систему, но для начала ему нужно завоевать расположение общества. Он практически просил меня о помощи.
Лицо Дэя кривится.
— И это все? И поэтому ты решила спустить в унитаз план Патриотов? — горько спрашивает он. — Значит, Президент может купить мою поддержку? Похоже на дурную шутку, если тебе интересно мое мнение. Откуда ты знаешь, что он говорит правду? Есть доказательства, что он освободил Идена?
Я прикасаюсь пальцами к его руке. Именно такие слова я и боялась услышать, но у него есть все основания для подозрений. Как объяснить, что я инстинктивно чувствую Андена, как рассказать, что я видела искренность в его глазах? Я уверена, что Анден освободил брата Дэя. Абсолютно уверена. Но Дэя не было в той комнате. Он не знает Андена. У него нет причин доверять ему.