— Анден другой. Ты должен поверить мне, Дэй. Он освободил Идена. И не только потому, что мы можем быть ему полезны.
Слова Дэя звучат холодно и как бы издалека:
— Я спрашиваю, есть ли у тебя доказательства?
Вздыхаю и снимаю пальцы с его руки.
— Нет, — признаю я. — Нет у меня доказательств.
Дэй выходит из полузабытья и вонзает вилку в банку. Вонзает с такой силой, что ручка сгибается.
— Он играл тобой. Кто бы мог подумать — тобой! Республика никогда не изменится. Сейчас Президент молод, он несет чушь и хочет, чтобы люди относились к нему серьезно. Он готов говорить что угодно. А когда все уладится, ты увидишь, чего стоят его обещания. Я тебе гарантирую. Он такой же, как его папаша, — еще один богатый мерзавец, черт его возьми, с глубокими карманами и лживым языком.
Дэй думает, я доверчивая дурочка, и это раздражает меня.
— Молод и несет чушь? — Я игриво толкаю Дэя, пытаясь его подбодрить. — Кого-то мне это напоминает.
Когда-то мне удавалось рассмешить Дэя таким образом, но теперь он просто мерит меня сердитым взглядом.
— Я видел мальчишку в Ламаре, — говорит он. — Одних лет с моим братом. Мне даже показалось, что это Иден. Его возят туда-сюда в гигантской стеклянной трубе, это у них типа научный эксперимент. Я пытался вытащить его, но ничего не получилось. Кровь мальчишки используется как биологическое оружие, они пытаются бомбардировать ею Колонии. — Дэй швыряет вилку в раковину. — Вот что твой душка Президент делает с моим братом! И ты все еще думаешь, что он его освободил?
Я кладу на его руку свою:
— Конгресс отправил Идена на линию фронта еще до того, как Анден стал Президентом. Анден освободил его вчера. Он…
Дэй стряхивает мою руку, на его лице недовольство и смятение. Он засучивает рукава до локтя.
— Почему ты так уверовала в этого типа?
— Что ты хочешь сказать?
С каждым словом он заводится все больше:
— Я хочу сказать: единственная причина, по которой я не разбил окно машины твоего Президента и не всадил нож ему в горло, — это ты. Я знал, у тебя есть веские основания для того, что ты делаешь. Но теперь мне кажется, ты просто приняла его слова на веру. Куда девалась твоя логика?
Мне не нравится, что Дэй называет Андена моим Президентом, словно мы по разные стороны баррикад.
— Я говорю правду, — тихо произношу я. — И потом, ты раньше не был убийцей.
Дэй отворачивается и бормочет что-то неразборчивое. Я складываю руки на груди.
— Вспомни, я поверила тебе, хотя все свидетельствовало о том, что ты враг. Ты получил от меня кредит доверия, и я пожертвовала всем, во что верила. А теперь я говорю тебе: убийство Андена ничего не решит. Он сейчас тот единственный человек, который по-настоящему нужен Республике. Он внутри системы и имеет достаточно власти, чтобы запустить изменения. Как бы ты ужился с собственной совестью, убив его? Анден хороший человек.
— Ну и что с того? — холодно говорит Дэй, с такой силой хватаясь за столешницу, что костяшки пальцев у него белеют. — Хороший, плохой — какая разница? Он Президент.
Я смотрю на него, прищурившись:
— Ты и в самом деле так думаешь?
— Патриоты пытаются разжечь революцию, — горестно смеется Дэй. — Вот что нужно стране — не новый Президент, а отсутствие Президента. Республика прогнила, возродить ее невозможно. Пусть победят Колонии.
— Ты даже не знаешь, что представляют собой Колонии.
— Я знаю, что они не хуже любой помойки, — огрызается Дэй.
Понимаю, он злится не только на меня и теперь начинает нести чушь — меня будто гладят против шерсти.
— Знаешь, почему я согласилась примкнуть к Патриотам?
Я прикасаюсь к его руке, чувствую слабые очертания шрама под тканью. Дэй напрягается.
— Потому что хотела помочь тебе. Ты считаешь, я во всем виновата? Виновата в том, что над твоим братом проводили эксперименты? Виновата в том, что тебе пришлось бежать к Патриотам? Виновата в том, что Тесс отказалась идти с нами?
— Нет… — Дэй смолкает, он сидит, в раздражении ломая пальцы. — Ты не виновата. А с Тесс… с Тесс явно моя вина.
На его лице искренняя боль, и я не могу сказать, за кого он переживает. Столько всего случилось. Я ощущаю странный укол негодования, от которого кровь шумит в ушах, мне становится стыдно. Нехорошо с моей стороны ревновать. В конечном счете Дэй знает Тесс много лет, гораздо больше, чем меня, и, конечно, он к ней привязан. И потом, Тесс милая, самоотверженная, благодарная. В отличие от меня. Я понимаю, почему Тесс ушла от него. Из-за меня.
Я вглядываюсь в его лицо:
— Что произошло между тобой и Тесс?
Дэй сверлит глазами стену, он погружен в свои размышления, и мне приходится постучать носком ноги по его ботинку, чтобы вывести его из забытья.
— Тесс меня поцеловала, — вполголоса говорит он. — Ей кажется, я предал ее… ради тебя.
Мои щеки розовеют. Я закрываю глаза, прогоняя видение: целующиеся Тесс и Дэй. Как глупо! Правда? Тесс знает Дэя много лет — почему бы ей не поцеловать его? И разве Президент не поцеловал меня? И разве мне не понравилось? Вдруг мне кажется, что Анден удалился на миллион миль, он словно потерял всякое значение. Я вижу лишь одно: Дэя и Тесс вместе. Это как удар в солнечное сплетение. Вокруг война в самом разгаре. Не будь дурочкой.
— Зачем ты мне сказал?
— Лучше было бы держать это в тайне?
Вид у него пристыженный, он поджимает губы.
Не знаю почему, но Дэю всегда легко удается вызвать у меня чувство собственной неполноценности. Я пытаюсь делать вид, что ничуть не беспокоюсь.
— Тесс тебя простит.
Я пытаюсь говорить серьезным утешительным тоном, но слова на деле получаются пустыми и притворными. Под арестом я без сучка без задоринки прошла испытание на детекторе лжи, почему же мне так трудно уладить дело теперь?
Немного спустя он говорит более спокойным голосом:
— Что ты о нем думаешь? Честно.
— Я думаю, он настоящий, — отвечаю я и сама поражаюсь спокойствию собственного голоса, я рада сменить тему. — Он честолюбивый и сердобольный, а потому немного непрактичный. И он явно не жестокий диктатор, хотя Патриоты и утверждают, что он таким станет. Он молод, и ему нужна поддержка граждан Республики. И еще ему нужна помощь — без нее перемены вряд ли возможны.
— Джун, нам едва удалось сбежать от Патриотов. Ты предлагаешь помогать Андену после того, что мы уже для него сделали, и дальше рисковать жизнью ради окаянного богача, которого едва знаешь?
Злость в его глазах пугает меня, мне кажется, что он и меня хочет оскорбить.
— При чем тут классовые различия? — Теперь и я чувствую раздражение. — Ты и в самом деле хочешь сказать, что будешь рад видеть его мертвым?
— Да. Я буду рад видеть Андена мертвым, — говорит Дэй сквозь зубы. — И все его правительство, если это поможет вернуть мою семью.
— Это не похоже на тебя. Смерть Андена ничего не исправит. — Как мне убедить его? — Так можно всех без разбору занести в категорию врагов. Не все служащие Республике негодяи. Что ты скажешь про меня? Или про моего брата и родителей? В правительстве есть хорошие люди, и именно они смогут инициировать перемены в стране.
— Как ты можешь защищать правительство после того, что они с тобой сделали? Как ты можешь не желать краха Республики?
— Да не нужен мне никакой крах, — сердито восклицаю я. — Я хочу увидеть, как она меняется к лучшему. В дни становления у Республики были резоны взять население под жесткий контроль…
— Опа. Ну-ка постой.
Дэй поднимает руки. Его глаза горят бешенством, какого я еще не видела.
— Ну-ка повтори! Давай! У Республики в дни становления были резоны? Ты оправдываешь действия Республики?
— Ты не знаешь истории образования Республики. Анден поведал мне, как страна родилась из анархии и еще как именно люди…
— Так ты теперь веришь всему, что он говорит? Ты хочешь сказать, это люди виноваты, что Республика стала такой? — орет Дэй. — Мы сами виноваты, что живем такой сучьей жизнью? И у правительства, мучающего бедняков, есть оправдание?
— Нет, я хочу сказать, что оправдание…
Почему-то в моих устах история уже не столь убедительна.
— И теперь ты считаешь, что Анден с его полоумными идеями сможет все исправить? Что такой вот богатей спасет всех нас?
— Прекрати его так называть! Все можно изменить не его деньгами, а его идеями. Деньги ничего не решают, когда…
Дэй тычет в меня пальцем:
— Не смей больше говорить при мне таких слов. Деньги решают все.
Щеки мои вспыхивают.
— Нет, не решают.
— Ты не знаешь, потому что у тебя всегда они были.
Я морщусь. Мне отчаянно хочется объяснить: я имела в виду вовсе не это. Не деньги сформировали меня, или Андена, или кого-то еще. Почему так сложно это ему объяснить? Почему Дэй — единственный человек, которому я не умею убедительно возражать?
— Дэй, прошу тебя…
Он вскакивает со стула:
— Знаешь, может быть, Тесс была и права, говоря о тебе.
— Что? — спрашиваю я. — Что Тесс про меня сказала?
— Может, ты и изменилась за последние несколько недель, но все же в глубине души ты осталась солдатом Республики. До мозга костей. Ты по-прежнему предана убийцам. Ты забыла, как умерли моя мать и мой брат? Забыла, кто расправился с твоей семьей?
Теперь и во мне вспыхивает ярость. Почему он отказывается посмотреть на мир с моей точки зрения? Я спрыгиваю с высокого стула.
— Я никогда ничего не забываю! — кричу я. — Я здесь ради тебя! Ради тебя я отказалась от всего! Как ты смеешь вмешивать в это мою семью?!
— Ты же вмешала в это мою семью! В это во все. Ты и твоя любимая Республика! — Дэй разводит руками. — Как ты смеешь их защищать, как ты смеешь убеждать саму себя, что им есть оправдание? Хотя тебе легко говорить, ты ведь всю жизнь прожила во дворце! Куда как труднее было бы их оправдывать, если бы ты скиталась по улицам и питалась из помойки!
Мне так обидно и я так злюсь, что с трудом перевожу дыхание.