— Это несправедливо, Дэй. Я не выбирала родителей. И никогда не хотела навредить твоей семье…
— Не хотела?
Я чувствую, как дрожу и распадаюсь на части под его взглядом.
— А кто привел солдат к моему дому? Они погибли из-за тебя!
Дэй отворачивается и выбегает из кухни. Я остаюсь одна в неожиданно наступившей тишине и теперь не знаю, что делать дальше. Комок в горле грозит задушить меня. Перед глазами туман выступивших слез.
Дэй считает, что я слепо предана Президенту, он не хочет мыслить логически. Не хочет понять, что я не могу быть на его стороне и одновременно служить государству. А может быть, я все еще служу ему? Может быть, я в полиграфкабинете сказала правду? Ревную ли я к Тесс? Завидую ли ей потому, что она лучше меня?
Меня вдруг пронзает мысль, мучительная, почти невыносимая. Как бы ни разозлили меня слова Дэя, он прав. Не могу отрицать. Из-за меня Дэй потерял все, что было для него важно.
Дэй
Не стоило кричать на нее. Ужасный поступок, сам прекрасно понимаю.
Но вместо того, чтобы извиниться, я снова проверяю все комнаты. Руки все еще подрагивают, мозг борется с притоком адреналина. Я их произнес — слова, которые вызревали в моей голове несколько недель. Что сказано, того назад не возьмешь. Ну и что теперь? Я рад, что она знает. Она должна знать. А эта ее фраза, будто деньги ничего не решают, — сорвалась с языка естественно, словно выдох. В голове роятся воспоминания о каждом дне, когда нам чего-то не хватало, обо всем, что было бы лучше, водись у нас деньги. Как-то раз выдалась особенно плохая неделя, и в один из дней я вернулся домой из школы раньше. Четырехлетний Иден рыскал в холодильнике. Он подпрыгнул, когда услышал меня. В его руках я увидел банку из-под говяжьей тушенки. Утром в ней еще была половина — драгоценные остатки мама аккуратно завернула в фольгу и оставила для следующего ужина. Заметив, что я смотрю на пустую банку в его руках, Иден уронил ее на пол и расплакался.
— Пожалуйста, не говори маме, — взмолился он.
Я подбежал к нему, взял на руки. Он ухватился за мою рубашку детскими ручонками, зарылся лицом в плечо.
— Не скажу, — прошептал я. — Обещаю.
Я до сих пор помню его тонкие ручки. Вечером того дня, когда вернулись Джон и мама, я сказал, что не сдержался и съел остатки тушенки. Мама отвесила мне пощечину, сказала, что я уже большой и должен отвечать за свои поступки. Джон был разочарован и долго выговаривал мне. Но разве это важно? Я и не возражал.
Я со злостью хлопаю дверью, выходя в коридор. Приходилось ли Джун беспокоиться из-за ополовиненной банки тушенки? Будь она бедна, так же быстро простила бы Республику?
Пистолет, выданный мне Патриотами, тяжело оттягивает пояс. Убив Президента, Патриоты смогли бы разрушить Республику. Мы стали бы искрой, от которой взорвалась бы пороховая бочка, но из-за нас, из-за Джун, искра погасла. И ради чего? Ради того, чтобы новый Президент остался у власти и превратился в копию своего отца? Он освободил Идена? Просто смешно. Типичная республиканская ложь. А я ни на дюйм не приблизился к брату. А еще потерял Тесс. Вернулся к тому, с чего начинал. Я в бегах.
Вот она, история моей жизни.
Когда через полчаса я возвращаюсь на кухню, Джун там нет. Наверное, она в одном из коридоров, запоминает по военной привычке каждую поганую трещинку на стене.
Я выдвигаю ящики, затем вытряхиваю вещмешок и аккуратно складываю в него разные съестные припасы. Рис. Кукурузу. Картофель и грибной суп. Три пачки крекеров. (Очень мило — все катится в тартарары, но я, по крайней мере, смогу набить себе живот.) Беру несколько бутылок воды для нас обоих и завязываю мешок. На первое время хватит. Скоро мы двинемся дальше, и кто знает, как далеко простирается туннель и где следующее убежище. Нужно побыстрее пробраться в Колонии. Может быть, там захотят нам помочь. Или наоборот, опять придется залечь на дно, мы ведь сорвали убийство, которое финансировали Колонии. Я глубоко вздыхаю — как жаль, что не было времени поболтать с Каэдэ, разговорить ее, послушать рассказы о жизни по другую сторону линии фронта.
Как все наши планы превратились в такую кашу?
Я слышу слабый стук по открытой двери, поворачиваюсь и вижу Джун: она стоит, сложив руки на груди. Республиканский мундир на ней расстегнут, рубашка и жилет под ним помяты. Щеки у нее розовее обычного, глаза красные, будто она плакала.
— Электричество сюда подается не из Республики, — говорит она.
Если она и плакала, то я ни черта похожего не слышу в ее голосе.
— Кабели уходят по туннелю в другую сторону, мы там еще не были.
Я возвращаюсь к сборам.
— И что? — вполголоса спрашиваю я.
— Значит, электричество сюда подается из Колоний.
— Пожалуй. Разумно. И что? — Я распрямляюсь, поднимаю два плотно затянутых вещмешка. — По меньшей мере это значит, что туннель где-то выходит на поверхность. Будем надеяться, в Колониях. Можем просто пойти вдоль кабелей. Но сначала, пожалуй, не помешает немного отдохнуть.
Я прохожу мимо Джун, но она откашливается и говорит:
— Слушай, Патриоты тебя учили драться?
— Нет, — мотаю я головой. — А что?
Джун поворачивается ко мне. Дверной проем такой узкий, что я задеваю ее плечом, и мои руки покрываются гусиной кожей. Я раздражен — несмотря ни на что, она меня возбуждает.
— Когда мы пробивались к туннелю, я заметила, что ты замахивался на Патриотов… но это не очень эффективно. Нужно бить носками, коленями.
Замечание задевает меня, хотя Джун и говорит до странности неуверенным тоном.
— Я не хочу сейчас этим заниматься.
— Когда, если не сейчас? — Джун прислоняется к дверному косяку и показывает на вход в убежище. — А если мы столкнемся с солдатами?
Вздыхаю и на секунду поднимаю руки:
— Если это твой способ извиниться после ссоры, то он не работает. Слушай, мне жаль, что я так разошелся.
Я замолкаю, вспоминая собственные слова. Мне вовсе не жаль. Но если я скажу правду, никому легче не станет.
— Дай мне пару минут прийти в себя.
— Брось ты, Дэй. Вот найдешь ты Идена, ему потребуется твоя защита, и что?
Она пытается извиниться на свой манер. Ладно. Ну что ж, по крайней мере, Джун хочет исправить ситуацию, пусть у нее и не все получается. Я несколько секунд смотрю на нее.
— Хорошо, — говорю я наконец. — Покажи мне пару трюков, солдат. Что у тебя в рукаве?
Джун едва заметно улыбается, потом идет в середину главной комнаты убежища. Становится рядом со мной.
— Читал когда-нибудь «Искусство борьбы» Дукейна?
— Разве по мне скажешь, что у меня было время читать?
Она словно не слышит меня, и я тут же жалею о сказанном.
— Ты отлично стоишь на ногах и безупречно держишь равновесие, но во время атаки не используешь свои сильные стороны. Словно впадаешь в панику. Ты забываешь о своем преимуществе в скорости и координации.
— Чего-чего?.. — спрашиваю я, но она бьет меня носком по ноге.
— Стой на пальцах и держи ноги на ширине плеч. Будто стоишь на железнодорожных рельсах, но одну ногу выставив вперед.
Я немного удивлен. Джун внимательно наблюдала за мной, несмотря на творившийся вокруг хаос. И она права. Я не отдавал себе отчета в том, что мое чувство равновесия, когда я вступаю в драку, отключается. Я веду себя именно так, как она говорит.
— Ну хорошо. И что дальше?
— Во-первых, не поднимай подбородок.
Джун прикасается к моим рукам, поднимает их так, чтобы один кулак находился сбоку у щеки, а другой двигался спереди. Проводит ладонями по моим рукам, проверяет стойку. У меня мурашки бегут по коже.
— Большинство людей откидываются назад и подставляют задранный подбородок.
Ее лицо рядом с моим. Она щелкает меня по подбородку.
— Ты делаешь то же самое. Иными словами, напрашиваешься на нокаут.
Я пытаюсь сосредоточиться на своей позиции, поднимаю два кулака.
— А куда бить?
Джун легонько прикасается к кончику моего подбородка, потом ко лбу:
— Помни, все зависит от того, насколько точно и сильно ты можешь нанести удар. Несложно уложить человека гораздо более крупного, если попадешь в нужную точку.
Я и глазом не успеваю моргнуть, как пролетают полчаса. Джун обучает меня одним приемам, другим — как держать плечи, чтобы защитить подбородок, как финтом провести соперника, как ударить выше или ниже блока, как отступать, как завершать серию ударов, как быстро отпрыгнуть в сторону. Целиться в уязвимые места — глаза, шею и так далее. Я использую все наработанные приемы, но, когда пытаюсь застать ее врасплох, она ускользает из моей хватки, как вода меж пальцев, жидкая, подвижная, ни секунды не застывающая на месте, а стоит мне моргнуть, как она уже заламывает мою руку за спиной.
Наконец Джун сбивает меня с ног и припечатывает к полу, хватает мои запястья, прижимает к земле.
— Вот видишь? — говорит она. — Я тебя провела. Ты все время смотришь в глаза противнику, а потому плохо следишь за периферией. Если хочешь предугадывать мои движения, смотри мне на грудь.
Мои брови взлетают.
— Больше ни слова!
Я опускаю глаза.
Джун смеется, потом чуть краснеет. Мы замираем на секунду, ее руки удерживают мои запястья, колени упираются в живот, мы оба тяжело дышим. Теперь я понимаю, зачем она предложила эту схватку, — я обессилен, вся злость испарилась.
Хотя Джун не говорит ни слова, я явно вижу сожаление на ее лице — трагический излом бровей, подрагивание непроизнесенных слов на губах. В конечном счете я смягчаюсь, хотя и немного. Да, я все еще не жалею о сказанном, но понимаю, что не вполне справедлив. Что бы ни потерял я, Джун потеряла не меньше. Она была богата, но бросила все, чтобы спасти мою жизнь. Она сыграла свою роль в уничтожении моей семьи, но… я провожу рукой по волосам, чувствуя за собой вину. Не могу упрекать ее во всем. И сейчас мне нельзя оставаться одному, без союзников, без человека, к которому можно обратиться.
Джун ведет в сторону — я опираюсь на локоть.