Я не стал её слушать и отвёл пациента в палату.
Одиночная палата, именуемая в отделении «боксом», служила каждый раз для разных целей. Сейчас я уложил мужчину на кровать и тут же просканировал диагностическим аспектом.
Ага, подсвеченное сердце, сосуды. И сильно повышенное артериальное давление, что подсказал мой кардиологический аспект.
Гипертонический криз, как я и подумал.
Состояние, при котором артериальное давление резко повышается до критических отметок. У этого пациента — двести десять на сто двадцать.
Кошмарно высокое давление.
На его фоне и произошло помутнение сознания, вследствие чего он начал вести себя неадекватно. Такое случается, хоть и нечасто. Если бы мы вкололи ему галоперидол — давление могло подскочить ещё сильнее. Привести к инсульту, как минимум.
— Урапидил, двадцать миллиграмм, внутривенно, струйно, срочно, — скороговоркой проговорил я вбежавшей вслед за мной медсестре.
Кстати, это была не Ольга Петровна, та в палату, видимо, побоялась идти.
Молоденькая медсестра тут же кивнула и быстро умчалась за препаратом. Спустя минуту она уже делала внутривенную инъекцию, ловко попав в вену с первого раза.
Я в это время контролировал давление кардиологическим аспектом, заодно держа в тонусе все сосуды, чтобы не было осложнений. Сил это отнимало очень много, но Урапидил — сильный препарат, а давление нам надо снижать медленно.
Резкое снижение давления чревато дополнительными проблемами, связанными с сосудистыми реакциями.
Через десять минут давление мы снизили до цифр сто девяносто на сто. Всё ещё очень высокое, но постепенно движемся в нужную сторону.
— Что со мной было? — просипел пациент.
— Давление сильно скакнуло, — объяснил я ему. — Уже всё в порядке, вы только не вставайте.
— Я голый? — удивлённо спросил он, заглядывая под простынь.
Представляю себе его удивление. Если ему начать тут рассказывать всё, что он устроил — от волнения снова давление подскочит. Поэтому с объяснениями придётся подождать.
— Это было необходимо для лечебных манипуляций, — спокойно ответил я.
Простынкой я его прикрыть уже успел, так что такой ответ прозвучал вполне логично. Мужчина кивнул и устало прикрыл глаза. Отлично, пусть отдохнёт.
Я снова проверил ему давление и удовлетворённый вышел из бокса.
Снаружи меня ждала целая делегация. Ольга Петровна, остальные интерны, Зубов и Терентьев.
— И что вы мне тут опять устроили, мои птенцы без перьев и мозгов? — вздохнул Зубов. — Почему я прихожу и тут же выслушиваю жалобы о неподобающем поведении пациента?
— У пациента случился гипертонический криз, — спокойно пояснил я. — Из-за этого и странное поведение. Криз купирован, пациент пока в боксе, но скоро можно будет перевести. Я пока не рассказывал ему о том, что он устроил.
— Эх, жалко, что не у его супруги такое произошло, — вздохнул Терентьев.
За что тут же получил толчок в плечо от Зубова.
— Чем купировали? — прищурился наставник.
— Урапидил, — пожал я плечами. — По многим научным статьям он лучше всех подходит для купирования криза.
Зубов довольно кивнул мне, а затем перевёл взгляд на остальных интернов.
— А вы что, тут просто стояли⁈ — гаркнул он.
— Так мы подумали, что псих снова, — заявил Соколов. — А Боткин нам запретил ему успокоительное колоть. А подходить-то к нему страшно!
— Вам нечем думать, у вас наверное дырка в черепе, и мозг потихоньку вытекает оттуда, — разозлился Зубов. — Правильно всё Боткин сделал, давление от препарата поднялось бы сильнее. Надо уметь в дифференциальную диагностику, куриные вы крылышки! Чей пациент?
— Н-наш, — робко отозвался Болотов. — У н-нас сегодня супружеская пара с гипертонической болезнью. Н-но я распорядился дать пациенту м-моксонидин, давление при осмотре было высокое.
— Мне никаких распоряжений не поступало! — тут же заявила Ольга Петровна. — Это точно.
А вот, кажется, и новая подлянка для Болотова. Правда, Шуклин и себя может таким образом на дно утащить… Но сейчас он, думаю, выкрутится.
— П-павел, ты же говорил, что передашь, — взволнованно произнёс Болотов.
— Неправда, ты сказал, что сам распорядишься, — тут же ответил Шуклин. — Я занимался Синицевой, а ты её супругом. Так что не впутывай меня.
— Ну как же… — Болотов совсем растерялся. — Т-ты сказал, что без проблем передашь это медсестре.
Вот они отморозки! В попытках подставить Болотова не чураются даже здоровьем пациентов! А если бы у Синицева действительно инфаркт случился?
Шуклин стоит спокойный, словно вообще не при делах.
Всё, пора отвечать им тем же. Я против таких методов борьбы, но такого отношения к пациентам точно не потерплю!
— Значит, Болотов, остаётесь на ночное дежурство и к завтрашнему дню подготовите для всех остальных доклад на тему гипертонического криза! — гаркнул Зубов. — Остальные быстро разошлись по своим пациентам! С Синецевым я сам закончу.
Я подробно расписал наставнику, что было предпринято для купирования криза, и Зубов отправился в бокс. За пациента я больше не переживал. С учётом воздействия кардиологической магиии в минимальном объёме — с ним всё будет в порядке.
— Я Света, кстати, — раздался голос за моей спиной.
Я развернулся и увидел ту самую медсестру, которая делала инъекцию пациенту.
— Константин Алексеевич, врач-интерн, — кивнул я ей. — Молодец, очень вовремя отреагировала. Твои действия спасли пациента.
— Я просто выполняла указание, — покраснела она. — Пациента спасли вы, и это ни капельки не приукрашено!
— Светочка, развращаешь тут нового врача? — подошёл к ней Терентьев. — Этого одобряю, молодой, красивый, умный. Как я в молодости!
— Я просто познакомилась, — Света ещё сильнее залилась краской и поспешно убежала дальше работать.
— Хорошая девка, молодец, — с видом эксперта подмигнул мне Терентьев. — Ну, мне тоже пора к себе в отделение. Вдруг родит кто резко, а меня нет.
С этими словами он с важным видом удалился.
Я забрал результаты обследований и устроился в ординаторской заполнять истории болезни.
— Хозяин, — позвал меня Клочок. — Я уже полдня за Соколовым наблюдаю. Он к психиатру сходил, вот умора.
— Значит, всё-таки решил провериться, — усмехнулся я. Потом сразу серьёзно спросил: — А за Шуклиным не следил?
— Нет, — признался Клочок. — Я же не мог разорваться! А что-то случилось?
Я вкратце рассказал ему произошедшее.
Так, значит, Шуклин действовал самостоятельно. Ну это вполне в его духе, совершенно не подумать про пациента и просто не передать назначения. Повторяется уже, со мной так же делал.
— Вот он мышь неотёсанная, — по-кошачьи выругался Клочок. Эти повадки у него не отнять. — Что делать будем?
— Испортим ему свежезаполненную историю болезни, — отозвался я. — Пациенту это не навредит, а его самого явно оставят переписывать. Для начала сойдёт.
— Так это я запросто, — пискнул крыс. — Порву, пролью чернила и пусть себе дежурит. Хозяин, но ты же сам хотел сегодня остаться?
— Перенесу на завтра, — отозвался я. — Сегодня много сил потратил магических на этого пациента с кризом. Тем более, тут сразу два кандидата, третий явно не нужен.
— Тогда я пошёл, — заявил Клочок. — Я знаю, где Шуклин ныкается, чтобы подремать. История явно где-то там же валяется. Найду, порву! И Шуклина, и историю!
— Лучше только историю, — одёрнул я его.
Клочок убежал, а в ординаторскую зашёл Болотов.
— И как мне т-теперь доказать, что я назначал моксонидин? — сокрушённо спросил он. — Ч-честное слово!
— Почему сам не передал это медсестре? — со вздохом спросил я.
— Т-так Шуклин сам вызвался, мол, ему что-то ещё надо, поэтому заодно и с-скажет, — ответил Женя. — Я н-не хочу, чтобы меня считали некомпетентным врачом.
О собственной репутации он печётся больше, чем о здоровье пациента. У каждого свои тараканы в голове.
— Ты назначал при пациенте, в палате? — уточнил я.
— Д-да, — кивнул он. — Но с-сам пациент этого же не подтвердит, он спит.
— Зато соседи могут, — пожал я плечами. — Они частенько прислушиваются к осмотрам других. Поспрашивай у них, вдруг кто-то запомнил.
— А это идея! — обрадовался Болотов. — Спасибо большое!
Я вышел вслед за ним, намереваясь ещё раз проведать Лаврентьева. К моему удивлению, тот уже успел найти с Блохиным общий язык и что-то ему эмоционально рассказывал.
— Больше без скандалов? — спросил я, войдя в палату.
— Да нормальный мужик оказался, — кивнул Лаврентьев. — Зря я на него наезжал.
— Я рад, — усмехнулся я. — Как самочувствие?
— Лучше, Константин Алексеевич, — бодро отозвался тот. — Долго мне тут лежать?
— Десять дней, потом с рекомендациями выпишем, — отозвался я.
Десять дней — это была не просто цифра с потолка. В клиниках существует строгое понятие, именуемое «оборот койки».
По этому показателю определяют качественность работы самой клиники. За год через клинику должно проходить определённое количество человек. И среднее время для лечения одного пациента — десять дней.
Я сам был ярым противником подобных вещей. Ну как можно в цифрах измерять лечение людей! Как можно точно быть уверенным, что десяти дней хватит, чтобы пациент выздоровел? Это невозможно.
Но таковы правила этого нового мира, и все их сразу мне не изменить.
— Отлично, — обрадовался Лаврентьев. — Соскучился уже по свободе!
— А у меня диабет подтвердился? — спросил Блохин.
— К сожалению, да, — кивнул я. — Анализы все пришли, сахарный диабет второго типа. Теперь вам тоже предстоит сесть на диету и принимать специальные препараты. Кроме того, к вам завтра придёт эндокринолог для лечения своей магией.
Эндокринолог стабилизирует состояние пациента, но изменить восприимчивость клеток к инсулину он уже не сможет. Поэтому теперь Блохину придётся сильно изменить своё меню. Прежде всего — исключить сахар.
— Ну вот, — расстроился он.