Снова звать санитаров? Пока рано, надо определить, что с ним.
Я начал медленно подходить к пациенту, стараясь не делать резких движений.
— Владимир, что с вами? — обеспокоенно окликнул его сосед по палате. — Доктор, только что всё было нормально, мы спокойно общались. Не знаю, что на него нашло.
Так, уже интересно. Повезло, что в палате оказался «свидетель». Значит, до этого никаких признаков психического заболевания не было.
— Господин Трошин, я не причиню вам вреда, — проговорил я спокойным тоном. — Просто хочу вас осмотреть.
— Вы меня убьёте! — воскликнул пациент, не опуская стула. — Я знаю, что вы худший врач во всей клинике, и ваше личное кладбище по площади приближается к площади города!
Он явно не сумасшедший, просто чем-то очень напуганный. Или кем-то… В голове появилось нехорошее предположение.
Возможно, у пациента развита паранойя. Кто-то об этом узнал и решил подлить масло в огонь, рассказав слух.
— Кто вам это сказал? — я говорил спокойным тоном, чтобы лишний раз не тревожить пациента.
— Заведующий ваш, молодой парень заходил, — отозвался сосед по палате. — Он попросил меня ненадолго выйти, о чём-то переговорить с пациентом. Наверное, он и рассказал.
Предположение подтвердилось.
Соколов специально продумал весь этот план. Отправил меня к медсестре, чтобы самому напугать моего пациента. Конечно, сейчас я могу сходить за настоящим заведующим, который развеет все эти байки.
Но попутно Зубов отругает и меня, такой уж у него характер.
Эх, Соколов… Ничего, с этим придумщиком разберусь попозже. Надо сперва успокоить пациента.
— Во-первых, нашему заведующему уже сорок лет, — сказал я. — А молодой парень, который к вам заходил — это ещё один интерн, который очень любит неудачные шутки. Во-вторых, я сам врач-интерн, и не мог успеть обзавестись личным кладбищем. В-третьих, если бы то, что вы сказали, было правдой — меня никогда не приняли бы в интернатуру этой клиники.
Трошин ничего не ответил, но я увидел, как он засомневался. Стул в его руках начал медленно опускаться вниз.
Здравый смысл победил паранойю и мнительность.
— Ну правда, Владимир, интерны всё равно каждый шаг проговаривают со своим наставником, — проговорил сосед по палате. — Без его ведома они ничего не могут сделать. Так что никто вас не убьёт.
Я сделал ещё несколько шагов вперёд и забрал у Трошина стул.
— Вам следует поменьше слушать подобные заявления, — добавил я. — По правилам клиники я мог бы сейчас велеть вколоть вам успокоительное и вызвать психиатра. Вы понимаете, насколько странно всё это выглядело бы со стороны? Вам бы потом пришлось проходить психиатрическую комиссию, чтобы выписаться.
— Да, что-то сильно я струхнул, — признался пациент. — А вы точно не…
— Точно ли я не убийца пациентов? — продолжил я за него. — Да, точно. Предпочитаю их лечить, есть у меня такой грешок.
Пациент окончательно расслабился и устало сел на кровать.
— Давайте будем считать, что ничего не было, — примирительно произнёс я. — Я ничего не видел, вы ничего не делали.
— А я вообще только в палату вернулся, — поддержал меня сосед пациента.
— Спасибо, — неуверенно кивнул Трошин. — Извините за… всё это. У меня отец в больнице умер, правда, не в этой. И я что-то так себя накрутил.
Хорошо, что ещё инфаркта не случилось из-за переживаний! Ну Соколов! Надо было ему чуть ли не до истерики пациента довести.
— Расскажите мне, на что жалуетесь, — перевёл я тему в нужное русло.
— Сильно справа под рёбрами заболело сначала, — начал рассказывать Трошин. — Очень напомнило мне историю с желчным, его два года назад вырезали, боль такая же была. Затошнило, голова закружилась. Вызвал скорую, они меня сюда привезли. Что-то вкололи мне, так приступ прошёл полностью. Сейчас отлично себя чувствую, только зря место занимаю.
Из этого краткого монолога я почерпнул очень много полезной информации. Холецистит в анамнезе, с удалением желчного пузыря. Острая боль, которая снялась препаратом. Скорее всего, спазмолитиком.
— Где именно боль возникла? — уточнил я.
— Вот тут, — Трошин указал мне на правое подреберье. — И ещё отдавало в правую лопатку. Подумал, что новый желчный вырос и снова воспалился.
— Это был первый такой приступ? — задал я следующий вопрос.
— Пару раз было что-то похожее, но не так сильно, — рассказал пациент. — Но я подумал, что это всё из-за нервов. Сейчас не лучший период в жизни, с работы уволили, дома не ладится… Нервный стал.
Это можно было бы принять за обычные незначительные жалобы, но всё это имеет отношение к заболеванию.
Более того, реакция пациента на враньё Соколова тоже о многом говорит. Раздражительность, неврозы, всё это является симптомами.
Я задал ещё несколько вопросов, собирая анамнез для истории болезни. И активировал диагностическую магию.
Так, подсвечиваются желчевыводящие пути, двенадцатиперстная кишка. Головной мозг в порядке. Всё как я и думал.
У пациента развилась дискинезия желчевыводящих путей. Нарушение моторики желчи, если проще. Частая история при постхолицестомическом синдроме, то есть после удаления жёлчного пузыря. Свою роль сыграли и стрессы.
Бытует мнение, что большинство заболеваний в принципе возникают из-за стресса.
Я поддерживаю эту теорию лишь отчасти, стресс запускает множество патологических механизмов в организме, но далеко не всегда это основная причина заболеваний. Скорее, их катализатор.
Следующий этап — назначить обследования для подтверждения диагноза. А затем лечение.
Гастроэнтерологический аспект часто есть у терапевтов, лечением может заняться и наше отделение. У меня он также присутствует, опять-таки — на минимальном уровне. Сейчас я максимум могу кратковременно снять симптомы, но в этом нет необходимости — приступа в данный момент нет.
УЗИ брюшной полости, а конкретно желчевыводящих путей, кровь общая и биохимия, холангиография. Последнее обследование дорогое, снова нужно разрешение от Зубова. Посмотрим, изменилось ли его отношение ко мне после вчерашнего случая.
Я расписал направления, отнёс их Ольге Петровне и направился в ординаторскую.
— Михаил Анатольевич, нужно ваше разрешение на проведение холангиографии, — обратился я к наставнику. — Я подозреваю у пациента дискинезию желчевыводящих путей, это обследование лучше всего подтвердит диагноз.
— Заболевание преимущественно женское, — произнёс Зубов. — С чего бы ему быть у Трошина?
Как я и думал, так быстро отношение не поменяется. Исправим!
— Преимущественно — это не значит, что его вообще не бывает у мужчин, — пожал я плечами. — Все симптомы и диагностическая магия подтверждают диагноз.
— Ладно, делайте, — махнул рукой Зубов. — Клиника может себе позволить.
Он подписал направление, и в ординаторскую вбежал Болотов.
— Михаил Анатольевич, д-дайте мне другого пациента, — запыхавшись, выпалил он. — Прошу вас!
— Здрасте приехали, — вздохнул Зубов. — Ну что опять случилось? Уже запугали этого онкологией до смерти?
— Н-нет, — Болотов от волнения заикался даже сильнее, чем обычно. — П-просто он ко мне пристаёт!
Вот это заявление. Насколько я помню, Болотову достался мужчина по фамилии Сидоров, с другого этажа. Простолюдин, скорее всего.
— Вы с ума сошли⁈ — заорал Зубов. — Вы хоть понимаете, в чём пытаетесь обвинить пациента!
— Я-я понимаю, — закивал Болотов. — Но я а-абсолютно уверен.
— Ну давайте вместе посмотрим на вашего пациента, — вздохнул Зубов. — У меня же так мало своей работы.
Моё присутствие в ординаторской было уже необязательным, но меня тоже сильно заинтересовала эта ситуация.
— Разрешите я схожу с вами? — спросил я. — Звучит довольно необычно, возможно, имеет место какое-то психическое заболевание.
— В моём отделении нет психически больных, — заявил Зубов. — Это нонсенс. Можете пойти с нами, только чтобы лишний раз убедиться, что вы все недоврачи.
Насчёт того, что нет психических заболеваний, легко можно было поспорить. Вчера лично успокаивал одного психа. Другой вопрос, откуда они здесь появляются. Тут явно что-то не так, и в этом следует разобраться.
И желательно это сделать раньше Зубова.
Мы отправились втроём в палату Сидорова. По пути я отдал Шуклину направление на обследование своего пациента, попросив передать главной медсестре.
Сидоров занимал палату для простолюдинов, обставленную чуть проще. Она была на шесть коек, а не на четыре, как в аристократических. Но даже при всём этом выглядела палата лучше большинства в других клиниках.
— Иван Васильевич, тут на вас мой молодой интерн жалуется, — подойдя к одной из кроватей, заявил Зубов. — Говорит, приставать вы к нему изволили.
Мужчина выглядел полностью адекватным, от чего обвинение Болотова казалось ещё более странным.
— Я ничего такого не делал, — замотал головой пациент. — То есть… я не специально. У меня в голове что-то помутилось как будто бы.
Так, ещё страннее… Снова полностью адекватный пациент, который внезапно начал лишаться рассудка.
— С какими жалобами вы сюда поступили? — спросил я.
— Кашель замучал уже, — отозвался Сидоров. — Ничего не помогает, вот и выдали мне направление в клинику. Повезло, что в этом районе живу, и к ней прикреплён.
— От кашля что-то принимали? — быстро уточнил я.
— Сироп мне друг посоветовал, гликодин, — ответил Сидоров. — Помогает хорошо, но не пить же его постоянно!
В голове что-то щёлкнуло, связывая воедино всю картину, и я отвёл своих коллег в сторону.
— Действующее вещество в гликодине — это Декстрометорфан, — быстро начал объяснять я. — Одно из его действий — подавление захвата моноаминов. Оно могло вызвать серотониновый синдром, который в свою очередь стал причиной расстройства.
— Он для этого гликодин должен был литрами пить и родиться самым невезучим человеком на земле, — отрезал Зубов. — Бред это всё. У пациента жалобы на кашель, вот и надо двигаться в ту сторону, а не искать какие-то притянутые за уши болезни!