Я взял у неё историю болезни и быстро пробежался глазами. Боли в животе, изжога, тошнота, рвота с прожилками крови. В анамнезе — длительный приём нестероидных противовоспалительных препаратов, хронический гастрит. Всё сходится.
— Так, а в чём нужна моя помощь? — удивился я.
— Главный инструментальный метод обследования для подтверждения диагноза — это проведение эзофагогастродуоденоскопии, — ответила Лена. — А пациент не смог её пройти.
Понятно. Такое бывает, хоть и нечасто. ФГДС — это далеко не самая приятная процедура. Через рот в желудок вводят длинную трубку. Ротовую полость при этом обрабатывают спреем из лидокаина.
Однако если у человека сильный рвотный рефлекс — пройти процедуру он не сможет.
— Он весь измучился, но не вышло, — добавила Тарасова. — Я, конечно, взяла все лабораторные тесты, но анемия в крови и признаки воспаления — это лишь косвенные доказательства.
— Кал на скрытую кровь? — спросил я. — Назначали?
— Да, но пока что он ещё не сдал материал, — чуть покраснев, ответила Лена. — И это всё равно будет косвенное подтверждение диагноза. Надо визуализировать эрозии.
Так, если в рвоте были только прожилки крови — активного кровотечения нет. Значит, жизни пациента ничего не угрожает. Но Тарасова права — для постановки диагноза без ФГДС никак.
— Значит, выход один — проводить обследование под общим наркозом, — подытожил я. — Для этого его надо переводить в хирургию. Тем более, если есть риск массивного кровотечения.
— Но как мне всё это подать Зубову? — спросила Лена. — Если, как я уже и сказала, прямых доказательств диагноза нет?
— Проведите ему рентгенографию желудка с контрастированием, — предложил я. — Контрастное вещество заполнит эрозии, и их будет видно на снимке.
— Точно, как я сразу не подумала! — воскликнула девушка. — Спасибо, Костя.
Она тут же убежала писать новое направление.
— Шуры-муры тут у кого-то, — раздался вредный писклявый голос из сумки.
— Не подслушивай, — усмехнулся я. — Ты ещё маленький крыс. Вот станешь постарше — заведу тебе подружку.
— Ещё чего! — тут же возмутился Клочок. — Пока снова котом не стану — никаких подружек! Не хватало мне ещё с крысами якшаться.
Я вздохнул и отправился за своими анализами.
Так, самое главное — результат КТ моего пациента. Увеличение лимфоузлов, очаговая диссеминация, фиброз лёгочной ткани. Заключение — саркоидоз лёгких.
Лучший вариант, чем туберкулёз, но тоже очень тяжёлое заболевание.
Лечить его предстоит ударными дозами глюкокортикостероидов, а конкретно — преднизолона. Ну и пульмонологическим аспектом, разумеется. Его тоже часто прокачивали терапевты.
Я уселся в ординаторской, быстро заполнил историю болезни и отправился искать Зубова.
Наставника я нашёл возле поста Ольги Петровны.
— Вот история болезни, — протянул я ему документ. — У пациента саркоидоз лёгких, лечение назначил.
Он взял у меня историю болезни и принялся за чтение. Очень быстро его прервала появившаяся Ольга Петровна.
— Сделайте что-нибудь, Михаил Анатольевич, — гневно проговорила она. — Я так больше не могу работать, я уволюсь!
— В чём дело? — вздохнул он.
— Ваш интерн, — выдохнула она, — украл у меня наркотический препарат!
Глава 5
— Да вы тут все обалдели, что ли⁈ — не выдержал Зубов. — Всё, я сдаюсь, Ольга Петровна, забирайте себе интернов!
— Я вам уже сказала, что не буду иметь с ними ничего общего! — воскликнула медсестра.
Ситуация накалилась до предела, и мне срочно пришлось вмешаться.
— Ольга Петровна, что именно произошло? — спросил я. — Расскажите подробнее.
— Подробнее: я вышла из сестринской, ушла по делам, — более спокойно начала она. — Вернулась через полчаса. Сейф открыт, и внутри не хватает упаковки морфина!
Морфин — наркотический препарат, используемый в медицине как обезболивающее при сильном болевом синдроме. При злокачественных образованиях, при инфаркте миокарда.
В клиниках подобные препараты всегда хранятся в сейфах, а ампулы списываются в отдельный журнал. Учёт очень строгий и любую недостачу сразу же повесят на главную медсестру отделения. Поэтому я прекрасно понимал переживания Ольги Петровны.
— Ключи от сейфа где хранятся? — уточнил я.
— Один комплект у меня всегда с собой, другой в вашей ординаторской, — ответила медсестра. — Мои у меня, я специально сейчас перепроверила.
— Тогда идём в ординаторскую, — подытожил покрасневший от злости Зубов. — И пусть я только узнаю, что это сделал кто-то из моих птенцов — тот сразу выпорхнет из гнезда!
На шум из сестринской появился Шуклин, и я подумал, что он вполне мог быть свидетелем.
— Паша, ты не видел, кто подходил к сейфу? — спросил я у него.
— Меня самого тут в этот момент не было, я ходил по поручению Ольги Петровны, — пожал он плечами. — И я ничего не брал.
— Подозреваемые вы все! — выпалил Зубов. — В ординаторскую, живо!
По пути нам встретились Соколов и Болотов, а Тарасова нашлась уже в ординаторской. Михаил Анатольевич устремился к стене, где висели все ключи, и сразу же констатировал пропажу ключей от сейфа.
— Ну и кто это сделал⁈ — проревел он. — Может, хоть найдёте смелость признаться⁈
Все переглянулись между собой, но признаваться никто не спешил.
— Так, по-хорошему не хотим, значит, — Зубов нехорошо улыбнулся. — Все сели! Пока не выясним, кто взял Морфин — никто из вас отсюда не выйдет.
— Можно я работать пойду? — уточнила Ольга Петровна, которая пришла с нами. — Я всё-таки вне подозрений.
— Можно, — кивнул Зубов. — Я вам потом лично приведу этого похитителя для казни!
Главная медсестра удалилась, а наставник обвёл нас всех взглядом, не сулящим ничего хорошего.
— Я думаю, нам надо восстановить последовательность событий, — проговорил я. — Все из нас в разное время были здесь и пересекались между собой.
— Если это намёк на меня, потому что я тут убирался, то я ничего не брал! — тут же заявил Соколов. — Я убирался примерно до двух часов, а затем пошёл к вчерашнему пациенту. Михаил Анатольевич, я же вчера не закончил, помните?
— Я-я был здесь около часа, выпил кофе, — проговорил Болотов. — Роман м-меня видел. А всё остальное время — работал.
Ситуация становится всё запутаннее. Врать может любой, Болотов, например, легко мог вернуться, когда Соколов ушёл. Я пересекался с Тарасовой здесь примерно в три часа дня. Значит, как минимум час у него был.
А я, как назло, не могу точно определить, кто врёт своим кардиологическим аспектом. Все силы ушли на лечение Гордеева и на его диагностику. К тому же, пульс мало что сейчас бы мне сказал. Все волнуются, а значит, он у всех будет повышенным.
— Меня здесь не было весь день, я даже чай пил в сестринской, — заявил Шуклин. — Там дел невпроворот, так что вообще не отвлекался.
— Я заходила около трёх, пересекалась с Константином, — тихо сказала Лена. — И всё.
— И как же мне всё это помогло, птенцы мои недоношенные⁈ — заявил Зубов. — Ординаторская пустовала с двух до трёх, и в это время в ней мог побывать кто угодно!
Он был прав. А потому не только интерны в числе подозреваемых. Но логичнее всего начать с нас.
— Мне придётся осмотреть ваши сумки, — добавил Михаил Анатольевич. — Не хотелось этого делать, но вы не оставляете мне другого выхода!
Вот чёрт, там же Клочок!
Это, конечно, не пропавший Морфин, но его обнаружение не сулит мне ничего хорошего. Люди боятся того, чего не понимают. А говорящий крыс в элитной клинике — как раз такой случай.
Остаётся надеяться, что Клочок слышал весь этот разговор и успел перепрятаться.
— Вы не можете, это наше личное! — запротестовал Соколов. — Там мои личные вещи.
— Не морфин ли часом? — тут же прищурился Зубов.
— Да ну нет, не брал я, — замахал руками Соколов. — Раз надо — смотрите.
Остальные тоже послушно пошли за сумками. Я быстро обдумал всё и решил, что тоже позволю осмотреть свои вещи.
До конца я не был с этим согласен, однако такое решение показало бы мою невиновность. Отношения с Зубовым только начинают строиться, и отказ сейчас навлечёт ненужные подозрения.
Наставник начал как раз с рюкзака Соколова и первым делом извлёк оттуда… порножурнал.
— Это что за дела в моём отделении? — сразу же воскликнул он. — Соколов, ну это же… мерзко!
— Это моё личное дело, — покраснев, ответил тот. — Это же не пропавший морфин.
Теперь понятно, почему он так сильно не хотел этой проверки. Зубов тяжело вздохнул и двумя пальцами, изображая полную брезгливость, положил журнал на стол. Бумажник, ключи, зарядка для телефона, наушники. Больше ничего не было.
— Следующий, — кивнул он.
В сумке Болотова нашлись какие-то конспекты, книги по различным заболеваниям, ручки. Больше походило на сумку студента, а не врача. Морфина тоже не оказалось.
Рюкзак Шуклина больше походил на какую-то помойку. Упаковки из-под чипсов и конфет, какие-то бумажки, чеки.
— Давно собирался выкинуть, — невозмутимо пожал он плечами в ответ на вопросительный взгляд Зубова. — Морфина нет, остальное неважно.
Сумка Тарасовой была ожидаемо заполнена косметикой. Ежедневник, кошелёк, ключи.
Настала очередь моей сумки.
Она была почти пустой, стандартный набор как у всех. Наушники, ключи, бумажник. Клочка, к моему счастью, там не оказалось.
— Значит, кто-то из вас уже вынес препарат! — подытожил Зубов, закончив с осмотром. — Больше взять никто не мог, остальные сотрудники здесь работают давно, и я всем доверяю!
Такой себе аргумент… Здесь очень много персонала, и у каждого могут быть свои мотивы.
— Михаил Анатольевич, — вбежала в ординаторскую медсестра. — Умоляю, простите меня. Нашлась пропажа!
— Как нашлась? — опешил Зубов. — Где?
— Под шкафом в сестринской, — ответила Ольга Петровна. — Забегалась, уронила, наверное. Ох, мне так стыдно, простите меня, прошу вас.
— Эх, Ольга Петровна, — покачал головой наставник. — Из уважения к вам не буду ругаться. Но больше чтоб такого не было!