Дом сгорел до тла.
Не получив распоряжений Путилина,мы не знали, что и делать.
Начинал уже брезжить рассвет.
Я взглянул на часы. Было двадцать минуть восьмого.
Сдав на руки полицейским чинам дворника и его жену, мы бросились на Конную площадь.
¾ Держите их крепко, братцы! — распорядился помощник Путилина.
¾ Будьте покойны, не выпустим! — лихо ответили те.
Несмотря на ранний утренний час, Конная площадь была заполнена народом.
Толпа, всегда жадная до «интересных зрелищ», поспешила сюда, на это печальное место публичных, позорных телесных наказаний в чаянии полюбоваться жестоким «учением». Она стояла густой, тесной толпой, весело хохоча, зубоскаля, пересмеиваясь.
¾ А ловко ему всыплют!
¾ Да, гляди-ка: ишь у палачей ручища какая! С одного разу шкуру со спины спустят!..
На помосте, доморощенном эшафоте, грозно и печально возвышался позорный столб.
Вдруг толпа заколыхалась, как море, потревоженное порывом шквала:
¾ Везут! Везут!
Все взоры, горевшие лихорадочным блеском животного любопытства, устремились туда, откуда везли осужденного к телесному наказанию преступника.
¾ Молодой какой еще...
¾ Да, молодой, да из ранних. Шутка сказать: старуху убил, да еще к тому же и поджег ее!
¾ Так ему проклятому и надо. А ежели бы да с его пожарища вся улица выгорела? Нет, братцы, таких молодчиков учить так и надо.
Шумит толпа, волнуется...
А на помост уже вводят преступника, убийцу Александровского.
Белее полотна он. Взор дико блуждает, губы что-то шепчут. Руки назад связаны: не вырвешься!
¾ Братцы! — вдруг закричал он громким, дико-испуганным голосом. — Вот, как пред Истинным, говорю вам: неповинен я в убийстве старухи-ростовщицы! Не я ее убил.
Донеслись эти слова до толпы из близстоявших.
¾ Ишь, задувает как ловко! Неповинен! А за что же тебя плетьми будут бить?
Началась позорная операция «совершения туалета» приговоренного. С него палач сдернул рубаху, обнажив голую спину, а другой палач привязывал его веревкой к столбу.
Началось чтение указа.
С содроганием прислушивалисьмы с помощником Путилина к роковым словам.
Но вот кончилось чтение.
В эту секунду послышался топот бешено мчавшихся лошадей.
¾ Он! Путилин! Смотрите! — крикнул я помощнику. В коляске стоял Путилин.
¾ Стойте!! Погодите!! — загремел его могучий голос.
Он держал высоко над головой бумагу, размахивая ею.
Толпа замерла.
Палачи остановились, в недоумении глядя на вбегающего на помост Путилина.
¾ Слава Богу, успел! — крикнул Путилин. — Вот приказ министра об освобождении Александровского. Отвяжите несчастного: он оказался невиновным, настоящий убийца арестован и в руках властей.
Это была потрясающая картина!
В толпе прокатился какой-то гул. Многие головы обнажились, руки стали творить крестное знамение.
Путилин подошел к Александровскому, которого поспешно отвязывали.
¾ Ну, поздравляю вас, голубчик: вы спасены, — с чувством произнес Путилин.
Миг — и отвязанный мнимопреступник с громким рыданием упал перед Путилиным на колени.
¾ Спаситель мой!
Через час мы, взволнованные, засыпали Путилина вопросами.
¾ Отчего ты, Иван Дмитриевич, так замешкался?
¾ Замешкался! Я и так насильно ворвался в спальню министра и чуть не за ноги стащил его с кровати.
¾ Каким образом, для чего ты очутился в горящем доме Охлопковой?
¾ Незная о перемене срока отсрочки, и, стало быть, располагая временем, я решил устроить эффектную сцену: нашу встречу с преступником-дворником в доме убитой, на самом месте преступления. Я был убежден, что он явится опять туда в поисках спрятанных старухой денег. Осмотр мебели показал мне, что он всюду ищет клад. Спрятав жену его и полицейского, я принялся ожидать. И, действительно, он явился, но с гигантской бутылью керосина. Очевидно, он учуял во мне врага при нашей первой встрече и решил, в случае последней неудачной попытки разыскать деньги, спалить дом, дабы сокрыть все следы, на которые, как он заметил, я напал. Тут я схватил его и между нами началась отчаянная борьба, во время которой он успел ногой разбить бутыль и бросить в керосин зажженный сернячок. Остальное вы видели.
¾ Но почему ты, Иван Дмитриевич, заподозрил дворника?
¾ Потому, что он слишком уж вовремя заметил и задержал Александровского. Очевидно, у него все уже было совершено и он ожидал первого посетителя к старухе ростовщице, чтобы на него свалить свое преступление. Допрос мой убедил меня в его виновности.
¾ А зачем ты отправился в Хрущево?
¾ Я сразу подумал, что награбленные вещи и деньги, боясь держать их здесь, он отправил в деревню. Жена его как раз выехала в деревню на второй день пожара.
Прежде чем приговор суда покарал настоящего убийцу, перст Божий поразил его: он удавился в камере заключения.
КОНТРАБАНДИСТЫ
Как-то приехал я к моему знаменитому другу Ивану Дмитриевичу Путилину и застал его в отличнейшем настроении духа.
— Держу пари, Иван Дмитриевич, что-нибудь случилось необыкновенное! — воскликнул я шутливо.
— Почему ты думаешь?
— По твоему лицу.
— Браво, доктор, ты на этот раз угадал! Я не скажу, чтобы случилось что-либо необыкновенное, как ты изволил выразиться, но во всяком случае предстоит одно довольно интересное дело.
— Раз ты говоришь: «довольно интересное», — это значит, что дело в высокой степени примечательное.
— Не увлекайся, не забегай вперед, а садись и спокойно слушай.
Я повиновался, сел и с живейшим любопытством приготовился слушать.
— Мы, доктор, много раскрыли с тобой всевозможнейших преступлений, разрешили немало трудных задач-загадок. Перед нами точно в какой-то волшебной панораме прошли интереснейшие типы преступников всех родов и видов.
— О, да, да!
— На этот раз мне предстоит заняться делом, впервые встречающемся в моей практике.
— Какое же это дело, Иван Дмитриевич?
— Дело о контрабандном провозе из-за границы бриллиантов камнями и драгоценных вещей в уже законченном виде.
— Как это дело попало к тебе?
— Вчера я был вызван к моему наивысшему начальству. Граф Л.-М. шутливо мне сказал: «Ай-ай, дорогой Иван Дмитриевич, что же это вы, наш «несравненный» и «знаменитый», так хладнокровно относитесь к контрабандистам?» Я, доктор, был изумлен донельзя.
«Как так, ваше сиятельство», — спрашиваю.
«Очень просто. Я совершенно случайно узнал, будучи в Гамбурге, от одного крупного бриллиантщика, что он продает целыми партиями драгоценности двум неизвестным ему лицам, которые провозят их в Россию. Заинтересованный, я навел справки в нашей таможне, и... и оказалось, что там ровно ничего об этом не знают, никого с бриллиантами и иными драгоценностями не ловили. Очевидно, все это провозится контрабандой. Так вот теперь я и решил попросить вас, Иван Дмитриевич, заняться этим делом».
Услышав это, я иронически пожал плечами и ответил всесильному графу:
«Ваше сиятельство, вы изволите задавать мне чрезвычайно мудреную задачу».
«Для вас нет трудных задач», — ответил сановник.
«Но эту задачу я считаю таковой, ваше сиятельство».
«Почему?»
«Во-первых, потому, что провоз контрабандным путем бриллиантов и иных драгоценностей чрезвычайно трудноуловим... Нет ничего легче, как провести подобные вещи... А, во-вторых...»
«Что, во-вторых?» — спросил меня граф Л.-М.
«А, во-вторых, для того чтобы пролить луч света на это дело, необходимо проследить его на месте.
«Вы подразумеваете поездку за границу?»
«Безусловно».
«Так за чем же дело стало? Кто же вам мешает, Иван Дмитриевич, прокатиться за границу?»
«У меня есть здесь неотложные дела...» — ответил я.
«Ничего. Подождут. Нет, вы уж уважьте мою просьбу и сделайте так, как я... приказываю».
Путилин тихо рассмеялся.
— Не правда ли, доктор, как это логически звучит: «уважить просьбу»... и «исполнить приказание»? Помилуй Бог, какие они чудаки! Что оставалось мне возразить на это? Я поклонился и кратко ответил:
«Я постараюсь...»
Тогда граф Л.-М. меня полуобнял:
«Окажитесь, ваше превосходительство, на высоте своего исключительного таланта».
Мой великий друг прошелся по кабинету.
— Курьез заключался в том, что всесильный граф так уверен в моих «исключительных способностях», что не потрудился даже задать себе вопрос: а на основании каких данных Путилин может раскрыть это дело? Совершенно просто: «обнаружить, поймать!» И все! А как, каким образом смертный человек может оказаться провидцем — стоит ли об этом думать?
— Итак, Иван Дмитриевич, ты взялся за дело контрабандистов?
— Мне ничего иного не остается.
— Но, ведь, это опасно, Иван Дмитриевич! — воскликнул я.
— В каком смысле?
— Да в том, что, принимаясь за расследование этого дела, абсолютно темного, ты ставишь на карту свою репутацию, свою славу «непобедимого Путилина». А что если на этот раз «сорвется»? Если тебе не удастся из-за отсутствия каких бы то ни было улик или данных раскрыть преступность провоза?
— Отчасти ты прав, доктор, но, повторяю, только отчасти прав. Скажи, разве во всех делах, раскрытых мною, был я избалован этими «уликами», «данными»?
— Конечно... — начал было я.
— Скажу тебе больше: меня прельщают только такие дела, которые загадочны, как лики сфинксов. Ну, какое, скажи на милость, удовольствие распутывать то, что ясно, как дважды два черыре?
— Однако...
Путилин меня перебил:
— Однако, хочешь ты сказать, надо иметь хоть какой-нибудь кончик, за который можно было бы ухватиться? Совершенно справедливо. Что же, будем его отыскивать.
— Но где? Как?
— А вот одевайся. Мы проедем сейчас в одно место.
Через несколько минут мы выходили из подъезда сыскной полиции.