— Сделайте одолжение! — сухо ответил Путилин, приглашая посетителя сесть.
— Вы, ваше превосходительство, конечно, знаете, что во всяком деле есть свои дефекты, — начал старший врач.
— Безусловно. Но о чем именно изволите вы говорить?
— Я говорю о загадочном случае, происшедшем в нашей больнице.
— Вы... вы, извините меня, этот случай сами считаете загадочным?
— Да.
— В каком отношении?
— В том, что я глубоко убежден, что наш врачебный персонал — высший и низший, не мог совершить насилия над бедной девушкой. У нас переутомляются, но не бьют, не царапают.
— Вы в этом уверены, господин доктор?
— Уверен.
Лицо великого сыщика потемнело.
— А заявление матери?
— Вот поэтому-то, вернее, вследствие этого я и приехал к вам. Вы — удивительный, вы особенный человек, Иван Дмитриевич.
— А именно?
Путилин был бледный, негодующий.
— Вы — прозорливец. Так вот, неугодно ли вам раскрыть эту тайну? Я — депутат от всей нашей больницы. Я взял на себя смелость просить вас — от имени всей корпорации врачей вверенной мне больницы — взяться за раскрытие этого непостижимого случая.
— А выгодно ли, удобно ли это будет для вас? — в упор посмотрел Путилин на старшего врача. Тот, очевидно, не понял.
— Я говорю, что, если мне удастся раскрыть эти синяки, эти царапины на умершей девушке, не навлечет ли это раскрытие справедливый гнев общества на порядки, царящие в вашей больнице?
Старший врач энергично запротестовал:
— Наоборот, ничего, кроме глубокой признательности, ваше превосходительство, мы не будем чувствовать. Я знаю, как предубежденно смотрит общество на нашу больницу. Если вы прольете вашим исключительным талантом луч света, вы нам, именно нам, окажете огромную услугу. Надо, выражаясь медицински, поставить верный диагноз. Раз болезнь верно определена, излечить ее постараемся мы все. Я приму все меры для искоренения зла.
Путилин погрузился в раздумье.
Со страхом и трепетом глядел на гениального сыщика директор Н-ской больницы.
— Итак, ваше превосходительство?
Молчание.
Указательным пальцем Путилин что-то чертил на столе.
— Вы согласны?
Путилин встал.
— Хорошо, доктор, я попытаюсь.
Доктор просиял.
— В ваших устах слово «попытаюсь» равносильно «раскрою». Благодарю вас!
— Не за что. Это моя обязанность.
— Вы придете к нам, ваше превосходительство?
— О, да! Я люблю смотреть преступлению прямо в глаза.
— Вы упорно настаиваете, что здесь мы имеем дело с преступлением?
— Да. А впрочем… Я ничего не знаю... Имею честь кланяться.
Доктор расшаркался и вышел из кабинета Путилина.
Я сидел дома, оканчивая прием больных, когда ко мне приехал мой знаменитый друг.
— Ты свободен, доктор?
— Сию минуту. Подожди, Иван Дмитриевич. Последнего отпущу.
Через несколько минут мы остались одни. Путилин рассказал мне все, что случилось в Н-ской больнице.
— Твое мнение, доктор? — и он впился в меня своим удивительным стальным взглядом.
Я усмехнулся.
— Признаюсь, Иван Дмитриевич, я не советовал бы тебе браться за это дело.
— Почему?
— Оно слишком мелко для тебя.
— Именно?
— Да ты сам посуди, что тут есть криминально загадочного? Самый обыкновенный, хотя и глубоко печальный факт: кто-нибудь из сиделок ущипнула больную, а она сама, в агонии, расцарапала себя. Тебе ли, гению русского сыска, раскрывшему поразительные по запутанности дела, ввязываться в эту детско-азбучную историю?
Мой друг загадочно глядел на меня:
— У тебя хорошая библиотека, доктор?
— Какая? По какой отрасли?
— По медицинской.
— Есть. Вот полки. Зачем тебе?
— Я... я вывожу, доктор, свою «кривую».
Путилин подошел к моей библиотеке и начал разбирать книги.
Признаюсь, я ровно ничего не понимал в странных поступках Путилина.
Он отыскал одну книгу и принялся ее штудировать.
Я велел своему лакею подать кофе.
Путилин весь ушел в чтение.
«Что он читает?» — проносилось у меня любопытствующая мысль.
— Иван Дмитриевич, кофе готов, — обратился я к нему.
Великий сыщик молчал. Ни звука. Никакого ответа.
— Чем это ты так сильно заинтересовался? — робко спросил я.
— Так... Ерунда...
Когда мы выпили по чашке кофе, Путилин сказал мне:
— Хочешь, доктор, прокатиться в мертвецкую Н-ской больницы?
— С тобой?
—Да.
— Я с удовольствием, Иван Дмитриевич! Конечно, по этому делу?
— Да.
— И ты что-нибудь думаешь найти там интересного? — Путилин расхохотался.
— Помнишь, мы были там с тобой по делу «Одиннадцати трупов без голов»? Только на этот раз прошу тебя обойтись без падения. Ты тогда, упав из-за груды гробов, чуть все дело мне не испортил.
— Будь покоен, Иван Дмитриевич, я буду держать себя со всей осторожностью.
— Смотри же, не подведи, доктор!
— А ты, Иван Дмитриевич, для чего, собственно, эту книжку прочитывал?
— Это уж мое дело, доктор. Едем.
Всю дорогу до Н-ской больницы мы молчали. Только подъехав к подъезду ее, он обратился ко мне:
— Ты можешь оказать мне помощь, доктор?
Я страшно обрадовался.
— Чем?
— Ты сообразишь.
В Н-ской больнице нас встретили с редким почетом. Весь медицинский персонал во главе со старшим доктором стоял выстроившись.
— Иван Дмитриевич!
— Ваше превосходительство!
— Добро пожаловать!
— Уж спасите нас от изветов! Ей богу, не заслужили мы таких нападков!
Путилин был бесстрастен.
— Вы, может быть, желаете осмотреть палату, где лежала умершая Аглая Беляева? — спросил старший врач.
— Нет, этого не надо.
— Вы, может быть, желаете допросить кого-нибудь из медицинского персонала?
— Не надо.
— Вы, может быть, ваше превосходительство, хотите убедиться, в каком состоянии находятся наши больные?
Путилин обратился к старшему врачу.
— Я... я хотел бы посмотреть вашу мертвецкую.
— О, с наслаждением!
— Но я попрошу, чтобы только вы один сопутствовали мне и моему доктору. Пожалуйста, я очень тороплюсь.
Старший врач-директор повел нас унылым больничным двором.
— Знакомое место, — усмехнулся Путилин.
Когда мы подошли к мрачному зданию мертвецкой, Путилин мне тихо шепнул:
— Ничему не удивляйся... Ни о чем не спорь! Понял?
— Понял, Иван Дмитриевич, — в тон ему ответил я.
Путилин вынул носовой платок, сильно надушенный.
— Не любите этого запаха? — с еле смешной иронией в голосе спросил великого сыщика старший врач.
— Терпеть не могу! — сухо отрезал Путилин.
Мы вошли в мертвецкую.
Путилин, опередив доктора, первый подошел к Кузьме.
— Ты что же это, любезный, позволяешь мертвецам драться?
Сумрачный Кузя отшатнулся.
— Какие же это такие мертвецы у меня дерутся?
Злобно, хрипло звучит голос сторожа мертвецкой.
— Стань во фронт, болван! Перед тобой его превосходительство! — затопал ногами старший врач Н-ской больницы.
Однако даже такая страшная вещь, как «его превосходительство» не произвела на Кузю ни малейшего впечатления.
— Отчего же не встать. Можем... Сделайте милость.
— Тебя зовут Кузьмой? — обратился к сторожу Путилин.
— Так точно-с, — «поправился» мертвецкий сторож.
— Ты давно служишь?
— Он служит более десяти лет у нас, — вмешался старший врач.
— Простите, но я попросил бы вас не вмешиваться в мой разговор с вашим сторожем, — голос Путилина звучал резко, решительно.
— Простите, Иван Дмитриевич.
— Пожалуйста.
Все, что происходило здесь, в мертвецкой, этот странный диалог страшно раздражали старшего врача.
— Так я спрашиваю тебя: ты давно служишь?
— Давно-с... Давно.
— Мертвецов не боишься?
— А чего их бояться?
— Для тебя все равно: мужчина или женщина?
— А что же мне с ними делать, целоваться что ли? — Старший врач иронически поглядывал на Путилина. Путилин продолжал свой действительно странный допрос. — Ты холост?
— Так точно. Потому — вдовец я.
— Сколько лет, как ты овдовел?
— Много-с... Не упомню.
— А ну-ка, любезный, покажи нам упокойницу — Аглаю Беляеву.
— Ты знаешь? — спросил директор.
— Да эту последнюю?
— Вот, вот... Ту, которую ты, — Путилин сделал паузу.
— Которую ты на стол мертвой клал. — Кузя подошел к одному из мертвецких столов и открыл грязный покров:
— Смотрите, ваше превосходительство.
Путилин стал пристально всматриваться в труп девушки.
Перед нами лежало обнаженное тело.
На груди, на шее, на лице виднелись знаки насилия: около правой щеки — глубокий порез, сделанный очевидно ногтем. Грудь — вся в царапинах. Но лицо — удивительно спокойное: ни тени страдания, ни проблеска мучений предсмертной агонии.
— Посмотри! — резко обратился ко мне мой великий друг. — Сделай свое заключение.
Старший врач обратился ко мне:
— Ваше мнение, коллега?
Я, безумно любящий моего друга, с особенным вниманием принялся за осмотр трупа.
— Ну?
— Я... я, Иван Дмитриевич, присоединяюсь к мнению моего собрата, Николая Ивановича Макарова. Мы имеем дело с довольно обычным случаем: больная, умирая, царапала свою шею в состоянии агонии. Эти раны — типичные раны от ногтей. Поранены только лимфатические сосуды.
Пока я говорил, Путилин не отклонялся от трупа девушки.
— Так... так... так, — бормотал он. Потом, вынув несколько серебряных монет, он протянул их Кузе.
— Ну, прости, Кузьма, что обеспокоили тебя. На, выпей.
— Покорнейше благодарю! — довольно ответил сторож мертвецкой.
Мы вышли из мертвецкой. На лице старшего врача застыла самодовольная улыбка.
— Я вам говорил, глубокоуважаемый Иван Дмитриевич, что это дело ерунда.
— Совершенно верно. В первый раз попался! — в тон доктору ответил Путилин, — Я думал, тут что-нибудь интересное, а на деле — зря ко мне обращались.