– Да нет, что вы. Они старые и смирные, – ответил Алексей.
– Что ж, благодарю вас… Ах да, – спохватился Иван Федорович, доставая из кармана фотографическую карточку Колобова. – Этот человек вам когда-нибудь встречался?
Сын медника внимательно посмотрел на карточку и уверенно ответил:
– Никогда.
Отставной корнет Тимошин долго не хотел открывать. А может, не слышал стука. Наконец дверь открылась, и в образовавшуюся щель высунулась плешивая с редкими седыми волосами на висках сморщенная голова:
– Вам кого?
– Вы господин Тимошин? – вежливо спросил Воловцов.
– Да, – последовал ответ. После чего прозвучал все тот же вопрос: – А вам кого?
– Вас, – вынужден был ответить Воловцов, поскольку ничего иного на ум не пришло. – Я судебный следователь по особо важным делам Воловцов. Позвольте войти?
Какое-то время отставной корнет смотрел на Воловцова мутными глазами неопределенного цвета, затем отступил внутрь и раскрыл дверь. Но не настолько, чтобы можно было свободно пройти, и Иван Федорович был вынужден протиснуться в квартиру старика боком.
Тимошин закрыл дверь, прошаркал в комнату с круглым столом на резных ножках и, сев на стул, жестом пригласил Воловцова устраиваться напротив.
– Слушаю вас.
– Я к вам по поводу опознания одного человека, – начал судебный следователь и достал фотографическую карточку Колобова. – Вот этого человека вы не встречали? Может, где-нибудь мельком?
Отставной корнет взял карточку узловатыми стариковскими пальцами и поднес к глазам.
– Нет, не встречал и не видел, – изрек Тимошин после долгого созерцания фотографии. – Да я и не выхожу никуда.
– Понятно, – констатировал Иван Федорович. – А события ночи на двадцать восьмое августа вы помните?
Старик посмотрел на него мутным взглядом, пожевал губами и отрицательно мотнул головой.
– Это когда во флигеле усадьбы случился пожар, – решил, что надо пояснить, Воловцов. – И вы выходили во двор посмотреть…
– А‑а, – неопределенно протянул Тимошин и умолк.
Молчание затягивалось. Иван Федорович решил, что отставному корнету надлежит задавать исключительно конкретные и по возможности короткие вопросы.
– Вы помните, что во флигеле был пожар?
– Помню.
– Как вы узнали о нем?
– Стало шумно. Кричали много. Вот я и пробудился.
– То есть вы проснулись от шума?
– Да.
– А когда вы заснули?
– Около полуночи.
– А накануне вечером ничего особенного не происходило? – спросил Иван Федорович и, посчитав, что вопрос для старика слишком сложный, добавил: – Такого, чего обычно не происходит?
– Что-то не припомню такого, – не очень уверенно ответил отставной корнет.
– А какие-нибудь посторонние люди вечером двадцать седьмого августа во двор не заходили? – продолжил задавать вопросы судебный следователь по особо важным делам.
– Нет, – ответил Тимошин. – Иначе бы залаяли собаки Тальских.
– Вот как? – удивился Иван Федорович. – А они у вас что, такие злые?
– Лютые, – произнес отставной корнет с обидой. Можно было предположить, что Тимошину доводилось познакомиться с собаками и что знакомство это было не из приятных.
Воловцов сделал запись в памятной книжке и продолжил расспрашивать отставного корнета. Но ничего, что могло бы заинтересовать судебного следователя, Тимошин больше не сообщил.
После разговора с отставным корнетом желание продолжать дознание у Воловцова заметно поубавилось, и он решил вернуться в выделенный ему кабинет в здании Окружного суда, чтобы привести в порядок сделанные им записи.
Иван Федорович уже собирался отбыть домой, к тетушке, когда в кабинет заглянул Песков:
– Занят?
– Уже нет, – ответил Воловцов. – Заходи.
– Ну что, Иван Федорович, удалось тебе выяснить причастность вашего Колобова к нашему двойному убийству? – спросил Виталий Викторович, когда они, обменявшись рукопожатием, уселись друг против друга.
– Да как тебе сказать, – неопределенно начал Воловцов, – что-то уже прояснилось, что-то еще требует дополнительного уточнения…
– Ясно, – изрек судебный следователь Рязанского окружного суда. – А в моем деле полный швах.
– В каком это? – посмотрел на Пескова Иван Федорович.
– А тебе интересно? – спросил Виталий Викторович.
– Рязань – мой родной город, – напомнил Воловцов. – И мне интересно все, что в нем происходит.
– Хорошо, – заявил Песков. – Тогда слушай…
– Как тебе известно, наша консистория до тысяча восемьсот девяносто второго года находилась в Консисторском корпусе в кремле, – начал свой рассказ Виталий Викторович. – Потом все административные службы консистории перебрались на Дворянскую улицу в дом откупщика Рюмина, проданный им Епархиальному управлению…
– Да, это мне известно, – кивнул Воловцов, удобнее устраиваясь на стуле и приготовляясь слушать длинный рассказ приятеля.
– Наверное, тебе тоже известно, что консистория есть присутственное место, состоящее из собственно присутствия и канцелярии. Присутствием управляет председатель, канцелярией – секретарь. Рязанский архиерей преосвященнейший владыка Аркадий посредством лиц иерейского сана консисторского присутствия управляет епархией и вершит духовный суд, а канцелярия осуществляет производство текущих консисторских дел через своего секретаря, казначея, нескольких столоначальников, регистратора, архивариуса и прочих чиновников и служителей. Нелишне будет напомнить, – здесь Песков со значением посмотрел на Воловцова, – что ведению консистории подлежат дела о сохранении и распространении веры православной, о надзоре по благоустройству церквей и благолепии храмов, о рассылке по епархии указов и постановлений, одинаково как подбор кандидатов на места церковнослужителей и наведение справок о них. Еще в ведении консистории находится надзор за хозяйственными делами церквей епархии; проверка и надлежащее хранение церковных документов; приведение в исполнение распоряжений владыки Аркадия и, конечно, Святейшего синода; расторжение браков по различным причинам и принятие пожертвований на церкви и храмы. – Песков чуть помолчал, давая понять, что вступительная часть его рассказа закончилась, после чего продолжил: – Суть дела такова: во вторник третьего ноября этого года недалеко от дорожки, что ведет от улицы Дворянской до Газетного переулка через Верхний городской сад, был обнаружен труп секретаря консистории Алексея Яковлевича Комаровского с явными признаками насильственной смерти. Тело консисторского секретаря лежало от дорожки в отдалении не более двенадцати-пятнадцати шагов на небольшой полянке в окружении кустов и деревьев так, что с тропинки его совершенно не было видно. От тропинки до полянки были замечены следы волочения трупа. Также на то, что труп волокли, указывают полы пальто и брюки Комаровского, выпачканные грязью и глиной. А вот признаков самообороны на теле убиенного секретаря не замечено…
– А что этот Комаровский делал в Верхнем городском саду? – спросил Иван Федорович, воспользовавшись случившейся паузой.
– Он ходит на службу в консисторию на Дворянскую улицу через Верхний городской сад, поскольку проживает в Газетном переулке, – пояснил Виталий Викторович. – А также ходит домой обедать и возвращается со службы по этой же дорожке.
– Когда его нашли, он шел на службу или возвращался с нее? – последовал новый вопрос судебного следователя по особо важным делам.
– Ни то, ни другое, – ответил Песков. – Комаровского нашли третьего ноября утром. По врачебному заключению, смерть наступила в середине прошлого дня, то есть второго ноября. По показаниям жены, второго ноября он не пришел обедать. А на обед он ходит к трем часам пополудни.
– Что ж, понятно, – констатировал Иван Федорович. – Как, ты говоришь, его убили?
– Я этого не говорил, – слегка улыбнувшись, заметил судебный следователь Песков и продолжил: – При осмотре трупа было обнаружено следующее. Вокруг шеи секретаря Комаровского имелась дважды обмотанная бечева, не бывшая в употреблении до этого случая. Иначе – совершенно новая. Когда бечеву сняли, оказалось, что длина ее два аршина[15] с тремя четвертями. На шее, как и положено в подобных случаях, были заметны вдавленные полосы от бечевы. Рот покойного был приоткрыт, язык ущемлен зубами. На основании данных, полученных в результате вскрытия трупа и описанных во врачебном протоколе внутреннего исследования слизистой оболочки глотки, дыхательного горла, где наличествовало много пенистой кровянистой жидкости, и начала пищеприемника, смерть потерпевшего последовала от удавления. То есть от воспрепятствования доступа воздуха в легкие посредством сдавливания шеи бечевою…
– Ты что, врачебное заключение по вскрытию этого Комаровского наизусть помнишь? – удивился Воловцов.
– Почти, – ответил Виталий Викторович. – А что?
– Да ничего, похвально, – уважительно отозвался Иван Федорович. – Давай теперь про осмотр тела и места происшествия.
Песков молча кивнул.
– Согласно протоколам осмотра, труп лежал лицом к земле. На нем были осеннее драповое пальто, высокие кожаные ботинки с калошами, теплые суконные брюки, чесучовый пиджак и жилет из того же материала. Одежда нигде не была порвана, лишь запачкана в результате волочения трупа. В правом наружном кармане пальто обнаружены коробка шведских спичек и кожаный портсигар с шестью поломанными папиросами. В левом кармане пальто найден чистый носовой платок. В правом кармане брюк лежало кожаное портмоне с ключами и серебряными монетами на сумму один рубль двадцать три копейки. На указательном пальце правой руки покойного Комаровского было надето золотое обручальное кольцо. На мизинце той же руки имелось еще одно золотое кольцо с бирюзовым камнем. В четырех шагах от тела по направлению к садовой дорожке лежали фетровая шляпа и золотые очки с разбитым левым стеклом, принадлежавшие покойному. Очевидно, шляпа и очки слетели с несчастного, когда его волоком тащили через кусты. В шести шагах от тела по направлению к дорожке был найден ношеный суконный картуз, на то время неизвестно, кому принадлежащий. Близ того места, где был обнаружен труп, между большими кустами найдено вытоптанное место, с которого хорошо просматривается садовая дорожка, по которой шел Комаровский. С дорожки же это место совершенно не видно. Судя по всему, это место было облюбовано убийцей или убийцами, где он или они и поджидали свою жертву…