Конечно, Воловцов не сильно рассчитывал, что медник впадет в искреннее раскаяние и станет давать правдивые показания. Хотя и надеялся на то, что нынешние его показания будут разниться с предыдущими и его можно будет поймать на слове и прижать к стенке. Однако Федот Никифорович отвечал так же, как и тогда, когда Воловцов впервые допрашивал его, слово в слово. Скорее всего, Федот Карпухин хорошо подготовился и выучил все ответы на вопросы, которые могли быть ему заданы. Поэтому и не допустил ни единой ошибки.
А вот шанс не сделаться укрывателем убийцы и, стало быть, его пособником Федот Никифорович упустил. Поскольку убийцей генеральши Безобразовой и ее горничной Сенчиной – а в этом судебный следователь Воловцов уже не сомневался – является не кто иной, как его сын.
Катька-шоколадница на допросе в Московской полицейской части не стала испытывать судьбу и рассказала все как есть:
– Этот билет дал мне на сохранение Алексей Карпухин. Сказал: пусть полежит у тебя, покуда мы с тобой не поженимся.
– А он не сказал, как этот билет оказался у него? – поинтересовался Воловцов, не спуская глаз с Катьки-шоколадницы.
– Нет, – отрицательно мотнула она головой, словно отбиваясь от назойливого взгляда судебного следователя. – Он сказал только, что из-за этого билета убили генеральшу Безобразову, а заодно и ее горничную.
– Вот, значит, как, – заключил Иван Федорович, продолжая рассматривать допрашиваемую девицу. – А откуда ему это известно, вы не спросили?
– Нет, – ответила Катька-шоколадница и отвела взгляд.
Иван Федорович был уже готов услышать нечто подобное, поэтому удивления не выказал, а после короткого молчания спросил:
– Как давно вы знакомы с Алексеем Карпухиным?
– Ну, где-то около восьми месяцев, – ответила, чуть подумав, Катька.
– А вы как познакомились? – задал новый вопрос судебный следователь Воловцов.
Девица с некоторым удивлением посмотрела на него:
– Познакомились так, как это обычно и происходит: он пришел ко мне как обычный клиент.
– И что дальше?
– Ну… ему все это понравилось.
– И только? – пытливо посмотрел в глаза жрице любви Иван Федорович.
– Влюбился в меня, наверное, – ответила Катька так, что последнее слово «наверное» смело можно было пропустить. – Ведь бывает же так.
– Бывает. А вы? – поинтересовался Воловцов.
– А что я? – пожала плечами Катька, глядя мимо Воловцова. – Мальчик он еще совсем…
Иван Федорович хотел было сказать, что этот «мальчик» двумя ударами кинжала порешил старуху-генеральшу и нанес смертельную рану горничной. Затем ограбил старуху Безобразову и попытался замести следы путем поджога флигеля. И во многом это случилось из-за нее, Катьки-шоколадницы, сильно преуспевшей в своей профессии.
– Посмотрите-ка, господин судебный следователь, что тут у нас нашлось, – помощник пристава Голубицкий подошел к Ивану Федоровичу, держа в руках два футляра с бархатной подложкой. Один футляр был от сережек, другой от колечка.
– А где все это отыскалось? – поинтересовался Воловцов.
– В комнате дочери хозяина, – ответил помощник пристава.
– Это мои коробочки, – выступила вперед дочь медника.
– А украшения где? – посмотрел на нее судебный следователь по особо важным делам.
– Их не было, – просто ответила Ульяна.
– А коробочки эти вам кто дал? – вкрадчиво спросил Воловцов, подавив при этом желание посмотреть на Алексея. Но вместо ожидаемого «брат дал» Ульяна уверенно произнесла:
– Одну мне Алевтина Сенчина подарила, а другую… – Голос у Ульяны дрогнул, глаза наполнились слезами, и она едва сдержалась, чтобы не разрыдаться в голос. Она бы и разрыдалась, не случись рядом посторонних людей. Кое-как сладив с нахлынувшими чувствами, девушка хлюпнула носом и закончила: – А другую я во дворе нашла.
Судебный следователь Воловцов понимающе кивнул. Хороший ответ. Придется принять его на веру, поскольку уже не проверишь. Хотя, похоже, дочь медника говорит правду.
– Скажите, Ульяна Федотовна, – подчеркнуто вежливо обратился к ней судебный следователь, – а в ту ночь, двадцать восьмого августа, вы что делали?
– Спа-а‑ла-а, – протянула Ульяна удивленно.
– И ничего не видели?
– А чего я могу видеть, коли глаза закрыты? – еще больше удивилась девушка
– Резонно, – заметил Воловцов. – А когда проснулись?
– А когда проснулась, то пожар во флигеле уже потушили, – ответила Ульяна.
– А что вы делали дальше? – поинтересовался Иван Федорович.
– Оделась и вышла во двор, – последовал ответ.
– Тогда вы и нашли один из футляров?
– Это коробочку? – посмотрела на судебного следователя дочь медника. – Нет. Коробочку я нашла позже.
– Когда?
– Когда все уехали и господин Тальский приказал все мелкие вещи из флигеля в дом снести.
– А что ж вы не отдали коробочку Константину Леопольдовичу? – слегка приподнял брови Воловцов. – Ее ведь, наверное, просто потеряли при выносе вещей из флигеля.
– Так она ж пустая была… – виновато ответила Ульяна и вопросительно посмотрела на судебного следователя.
– Ну да, можно было подумать, что пустую коробочку попросту выбросили, – ответил на ее взгляд Иван Федорович. Похоже, что девица не врала. – А скажите, Ульяна Федотовна, собаки у вас во дворе какие – сердитые и злые или ленивые и спокойные? – вдруг спросил Воловцов и, не удержавшись, кинул быстрый взгляд на Алексея Карпухина, по лицу которого пробежала тень. Он заметно напрягся, ожидая, что ответит сестра.
– Ну, своих-то они не трогают, а вот если кто чужой во двор зайдет, то лают. Даже покусать могут.
Услышав ответ Ульяны, Алексей мельком глянул на Воловцова, пытаясь определить, как к этим словам отнесется судебный следователь. Ведь сам он, Алексей Карпухин, говорил про собак совершенно обратное. Его отец тоже утверждал, что собаки во дворе старые и ленивые. Но Иван Федорович, казалось, особого значения ответу Ульяны не придал. Хотя на самом деле было совершенно иначе…
– Благодарю, – произнес он, обращаясь к Ульяне. – Вы можете идти по своим делам. Если они у вас, конечно, имеются, – добавил с легкой доброжелательной улыбкой Иван Федорович и обернулся к помощнику пристава Голубицкому: – Продолжайте досмотр квартиры. А мы пока побеседуем… с вами, Елизавета Ильинична. – Воловцов посмотрел на супругу Федота Никифоровича: – Не возражаете?
Елизавета Ильинична Карпухина не возражала. Вернее, на вопрос судебного следователя она не ответила, лишь неопределенно пожала плечами. Что за возражение принять было никак нельзя.
Разговор с женой медника был коротким…
Двадцать восьмого августа она проснулась под утро, когда во дворе стало шумно, поскольку прибыла пожарная команда с ручными пожарными машинами и бочками и занялась тушением пожара во флигеле. Муж и сын были уже на ногах.
– А ночью кто-нибудь выходил из квартиры? – для проформы задал вопрос Воловцов, хотя загодя знал ответ. И он не ошибся: Елизавета Ильинична заученно ответила, что никто до того момента, пока Федот Никифорович не пошел на двор и не обнаружил пожар во флигеле, из квартиры не выходил.
– И не заходил, стало быть, – скорее сам для себя сказал Иван Федорович и, уверившись, что Елизавета Карпухина, как и Федот Никифорович, знает о преступлении сына, бросил быстрый взгляд на Алексея Карпухина. На этот раз он не был спокойным и даже равнодушным, как на первом допросе, когда он полагал, что если Константина Тальского взяли под стражу, то все уже позади и ему бояться нечего. Сын медника стоял бледный, бессильно прислонившись к стенке (не держали ноги?), и часто сглатывал слюну. По опыту Воловцов знал, что подозреваемого в таком состоянии надлежит дожимать: он весьма близок к тому, чтобы начать давать признательные показания. К тому же картина преступления в голове у Ивана Федоровича к этому времени уже вполне сложилась.
И он задал вопрос, старясь смотреть прямо в глаза младшему Карпухину:
– А вы, Алексей Федотович, ничего не хотите мне рассказать?
– Мне нечего… вам… рассказывать… – с трудом выдавил из себя Алексей и снова сглотнул.
– Ну, тогда, если вы позволите, за вас расскажу я, – добродушно предложил Иван Федорович, продолжая смотреть на потупившегося Алексея. – А вы меня поправите, если я собьюсь. Договорились?
Ответа Иван Федорович не дождался и начал свой рассказ:
– Жил на одной из улиц Рязани молодой человек. По сути, еще отрок. С малолетства помогал отцу в его ремесле. Этот молодой человек был любопытен и внимателен, что помогало ему учиться и быстро набираться опыта. А еще помогало видеть, как несправедливо устроен этот грешный мир. Множество их таких, которые принимают эту несправедливость как неизменную данность, то есть как то, что трава зеленая, вода – мокрая и когда дует сильный ветер, то он срывает с головы шляпу или картуз. Наш отрок был другой, он не желал с этим мириться… Почему его должна ждать такая же участь, как отца: целыми днями с утра до вечера трудиться, не разгибая спины, и все ради того, чтобы иметь для себя и своей семьи какой-никакой угол и быть сытыми и одетыми? Почему его семья проживает в доме, принадлежащем кому-то другому? И почему эти, другие, не трудятся, не служат, но имеют все, что нужно для беспечной жизни? И свысока смотрят на таких, как он и его отец? Ответы на эти вопросы молодой человек в конечном счете нашел, но они его отнюдь не устроили. Когда же молодой человек вошел в юношеский возраст, то решил для себя, что уж он-то не станет, как прочие иные из его круга, считать каждую копейку и отыщет возможность жить иначе. Как те, кто владеет домами, не трудится и не служит, но имеют все для беспечной жизни…
– Есть! – помощник пристава Голубицкий вновь подошел к Ивану Федоровичу, на сей раз держа в руках солидную пачку государственных кредитных билетов.
– Где нашли? – посмотрел на кипу денег Воловцов.
– В личных вещах вот этого юноши, – ответил помощник пристава и указал на Алексея Карпухина.