Оказалось, и правда Колобов с августа до первой декады сентября пребывал в Рязани и исполнял должность учетчика на винном складе торгового дома «Панкратий Морозов с сыновьями» с месячным окладом в шестьдесят пять рублей. Это место он получил сразу после прибытия из Москвы в понедельник тринадцатого июля и служил до пятницы одиннадцатого сентября, покуда ему не отказали в должности за нерадивостью к службе и не рассчитали. Проживая в Рязани, Колобов снимал квартиру в меблирашках для приезжих по улице Семинарской недалеко от железнодорожного вокзала. Когда его рассчитали, он вернулся в Москву…
Об этом Василий Степанович доложил судебному следователю по особо важным делам Воловцову. А еще люди Стефанова узнали про Колобова и его житие в Москве много интересного, что помогло бы Воловцову прояснить его личность. Собранные об этом человеке данные были изложены на одиннадцати страницах отчета, который Василий Степанович передал Воловцову из рук в руки.
– Благодарствуйте, Василий Степанович, – искренне и с оттенком восхищения произнес Иван Федорович, принимая из рук Стефанова драгоценный отчет. – Вами была произведена поистине огромная работа.
– Ну что вы, – слегка порозовел Василий Степанович. – Такое нам не впервой.
– Ну а на словах что вы можете сказать об этом Колобове? – заинтересованно спросил Воловцов. – Вы же наверняка составили о нем свое мнение. Не поделитесь?
Старший чиновник особых поручений сыскного отделения Москвы думал недолго:
– Судя по всему, он душевно не здоров. По-человечески его жаль. Но он не из тех умалишенных, кто ходит по полицейским участкам и признается в громких убийствах, чтобы побыть какое-то время в центре внимания и тем самым потешить свое самомнение. – Немного помолчав, чиновник добавил, глядя прямо в глаза Воловцова: – Я бы не стал утверждать, что в Сретенской полицейской части он говорил неправду…
Отчет, составленный на одиннадцати рукописных страницах, к каковым были прикреплены копии дневниковых записей и писем, написанных рукою Колобова, и его фотографическая карточка, сделанная примерно год назад, начинался с момента рождения Ивана Александровича. Он появился на свет в тысяча восемьсот семьдесят восьмом году в семье Александра Васильевича Колобова, писаря, то есть мелкого канцелярского служителя, имеющего месячный оклад чуть более тридцати рублей. Матушка Ивана Колобова, Параскева Ильинична, в девичестве Холмогорова, была дочерью отставного унтер-офицера и, выходя замуж, принесла в семью в качестве приданого пару сарафанов, самотканые скатерку, простынь, две подушки и шаль Павловопосадской платочной мануфактуры.
Учитывая, что Ваня был вторым сыном в семье (первый, Игорь, был на семь лет старше), жили они бедно, на всем экономя. Конечно, в вечернем чае Александр Васильевич ни себе, ни своим домочадцам не отказывал и не ходил на цыпочках, чтобы не истерлись раньше времени штиблеты, как поступал мелкий чиновник Акакий Акакиевич Башмачкин, сентиментально выведенный гением русской литературы Гоголем в повести «Шинель». Однако не раз случалось, что семейство сидело на хлебе и воде – Александр Васильевич предпочитал в срок отдать плату за нанимаемую квартиру в две крохотные комнатки с кухней и вовремя расплатиться с молочником и бакалейщиком, нежели быть сытыми, но погрязнуть в долгах.
В тысяча восемьсот восемьдесят шестом году Ваня Колобов был отдан в подготовительный класс гимназии и на следующий год был принят в первый гимназический класс полным пансионером, поскольку учился на отлично. Столь же блестяще он проучился и последующие шесть лет, поскольку если бы он не успевал по всем предметам с максимальным баллом, то лишился бы пансиона, что никак не входило в планы Александра Васильевича. Очевидно, он не давал слабину сыну, заставляя его прилежно учиться и успевать по всем предметам.
В выпускном классе Ваня Колобов сделался вдруг отстающим и по некоторым предметам стал едва успевать на удовлетворительно. Выглядело это так, будто у него кончился завод или лопнула пружинка, находившаяся все время в опасном натяжении. В голове его многое перемешалось и спуталось. В классах по разным предметам он вдруг стал отвечать невпопад, а однажды на уроке истории переселил Наполеона Бонапарта в Древний Рим, а государя императора Александра Первого Благословенного назвал сыном Филиппа Второго, царем Азии и «великим завоевателем мира», перепутав с Александром Македонским. Бывшего отличника кое-как довели до выпуска, после чего он какое-то время проживал с родителями дома, помогая отцу в переписывании бумаг.
Зимой одна тысяча восемьсот девяносто шестого года Александр Васильевич Колобов сильно простудился, получил двухстороннюю пневмонию и умер в земской больнице, повторив судьбу гоголевского Акакия Акакиевича. Дела в оставшейся без кормильца семье пошли совсем худо. Кое-чем помогал брат, получивший по службе чин коллежского регистратора. Но когда он женился и заимел ребенка, помощь прекратилась. Мать, года полтора как сделавшаяся прачкой-поденщицей, приносила в день когда копеек семьдесят, когда полтину, а когда одну только еду. Сидеть на ее шее Ваня не мог и в следующем году в результате долговременных хождений и увещеваний получил-таки место младшего бухгалтера в товариществе «Эмиль Липгарт и К°», располагавшемся на Мясницкой в бывшем доме братьев‑фабрикантов Бутеноп.
Все было ладно почти три года. До того самого времени, когда у Ивана Колобова случилась большая любовь. Ее звали Нелли Светлицкая. Она была модисткой и обеспечивала вторую жизнь женским поношенным вещам, преимущественно платьям и блузкам, перешивая их и отделывая вышивкой, лентами или бахромой.
Они встретились в Солодовниковском пассаже. Колобов зашел туда в надежде купить недорогое осеннее пальто, а Нелли Светлицкая – прикупить тесьмы и лент. И как-то так случилось, что они столкнулись и Нелли выронила из рук сверток с покупками.
– Прошу прощения, – произнес Колобов и быстро наклонился, чтобы поднять упавший сверток. С этой же целью присела и Нелли, и они едва не стукнулись лбами. Какое-то время их лица были настолько близки друг к другу, что Иван разглядел мелкие точечки коричневого цвета на зеленоватой радужке глаз девушки.
Иван успел поднять сверток первым.
– Благодарю вас, – произнесла Нелли, принимая из рук Колобова перевязанный шпагатом пакет.
– Пустяки, – промолвил Иван, понимая, что если сейчас он уйдет, то никогда не простит себе этого и будет долго мучиться и укорять себя за малодушие.
С девушками, которые ему нравились, Ваня Колобов невероятно робел, становился косноязычен, после чего они быстро теряли к нему интерес.
Нелли отошла уже на несколько шагов, когда Колобов все же решился остановить ее:
– Подождите, прошу вас!
Он произнес эту фразу так, словно в эту минуту решался вопрос жизни и смерти. А может, так оно и было. Нелли остановилась.
– Я… не имею чести быть представленным вам… – Колобов запнулся, не зная, что сказать, потом с отчаянной решимостью произнес: – Позвольте представиться: Колобов Иван Александрович.
– Нелли Светлицкая, – промолвила в ответ девушка и протянула ручку, которую Иван сначала легонько пожал, а потом, склонившись в поклоне, поцеловал.
– Мне очень не хочется, чтобы вы уходили, – признался Колобов и с той же отчаянной решимостью спросил: – Может, у вас есть время и мы немного прогуляемся?
Оказалось, что Нелли располагает получасом времени. Покинув пассаж, они вышли на Кузнецкий Мост и, пройдя полквартала, зашли в кондитерскую Бежо со стеклянными дверьми.
– Я очень люблю горячий шоколад, – призналась Нелли и пытливо посмотрела на Ивана.
Колобов заказал ей шоколад, а себе кофе. И еще сдобные булочки, которые были совсем теплыми.
Удивительное дело, но Иван, будучи с девушками стеснительным и малоразговорчивым, с Нелли стеснения не чувствовал и говорил с ней так, будто знал ее сто лет. Так бывает, когда между людьми возникает симпатия, как только они встретятся взглядами. Она укрепляется более, когда они перекинутся несколькими фразами. Первое впечатление о человеке самое верное. От него во многом зависит, насколько крепко будет развиваться дальнейшее знакомство.
Они договорились встретиться на следующий день. Еще через несколько дней Колобову было разрешено проводить Нелли до дома. Чуть позже, недели через две, они впервые поцеловались, и Колобов признался Нелли в любви, что было выслушано более чем благосклонно. Иван был на седьмом небе от счастья! Если бы он сильно захотел, у него бы точно выросли крылья за спиной. Но он не думал о крыльях. Он думал о Нелли.
Встречались они практически каждый день, а когда по каким-либо причинам не могли увидеться, Колобов приходил в кондитерскую Бежо и пил кофе со сдобной булочкой, как тогда, в первый день их знакомства. И хотя Нелли не было рядом, Иван чувствовал ее присутствие. Он думал, какая же она хорошая и как будет здорово, когда они поженятся и станут жить вместе, любя друг друга и оберегая от всяческих невзгод. А потом у них родится сын, и они назовут его Евгением в честь пушкинского Евгения Онегина. Если же родится девочка, то они дадут ей имя Татьяна. И все будет славно, потому что иначе и быть не может…
Однажды, когда Нелли должна была уехать в Коломну, чтобы проведать свою больную тетушку – так она сама сказала, – Иван по старой привычке направился в кондитерскую один. Уже подходя к дверям, он увидел подъехавший экипаж – рессорное ландо с открытым верхом и ливрейным кучером, – в котором сидел представительный мужчина, а рядом с ним… Нелли. Причем франт сидел не напротив, а рядом с ней, как человек ей близкий.
Молодой мужчина ловко соскочил с подножки и подал Нелли руку, что-то весело при этом сказав ей. Опираясь на его широкую ладонь, девушка сошла на тротуар и весело рассмеялась.
Раненое сердце сжалось от нестерпимой боли, Колобов невольно застонал. Импозантный, с закрученными кверху усами, в узких полосатых брюках, желтом жилете, визитке цвета маренго и в черных лаковых штиблетах с белым кожаным верхом, мужчина смотрелся весьма авантажно, и Нелли не сводила с него восхищенных глаз. Даже неискушенным было ясно, что их отношения зашли весьма далеко, что между ними близость и для третьего в судьбе этих людей просто не осталось места.