[286]».
21 ноября немцы продолжили наступление на правом крыле Западного фронта в направлении Клин – Солнечногорск. Оно велось двумя группами: завидовской – в составе 6-й танковой, 14-й моторизованной дивизий и тургиновской – в составе частей 86-й пехотной и 7-й танковой дивизий. Одновременно 2-я танковая армия генерала Гудериана прорвалась на левом крыле фронта к Сталиногорску (Новомосковск), обойдя Тулу с востока. В результате возникла угроза прорыва врага на Каширу. Однако к этому времени противник действовал уже на пределе возможного. Генерал Гальдер в этот же день отмечал: «Войска совершенно измотаны и не способны к наступлению… Фон Бок сравнивает сложившуюся обстановку с обстановкой в сражении на Марне (сражение между французскими и немецкими войсками на реке Марна в июле – августе 1918 г. в ходе Первой мировой войны. – Авт.), указывая, что создалось такое положение, когда последний брошенный в бой батальон может решить исход сражения[287]».
Это понимало и командование Западного фронта. В приказе, подписанном 21 ноября Жуковым и Булганиным, говорилось:
«Борьба за подступы к Москве за последние шесть дней приняла решающий характер. Противник шесть дней напрягает последние усилия, собрав резервы, ведет наступление на фронте 30, 16, 5 и 50-й армий. Опыт борьбы шести дней показывает, что войска понимают решающее значение происходящих ожесточенных сражений. Об этом говорит героическое сопротивление, переходящее в ожесточенные контратаки доблестно дерущихся 50, 53-й кавалерийских дивизий, 8 гвардейской, 413 стрелковых дивизий и первой гвардейской, 27-й, 28-й танковых бригад и других частей и соединений. Однако имели место факты нарушения отдельными командирами известного приказа о категорическом, под страхом немедленного расстрела, запрещении самовольного отхода с занимаемых позиций. Такой позорный факт допустили командиры и комиссары 17-й и 24-й кавалерийских дивизий.
Теперь, когда борьба за Москву вступила в решающую стадию, самовольное оставление позиций равносильно измене Родине.
Приказываю:
1. Командиров и комиссаров 17, 24-й кавалерийских дивизий арестовать и предать суду. Командарму 30-й провести это в жизнь.
2. Предупредить всех командиров частей, соединений и всех подразделений о том, что в настоящих решающих сражениях они несут особо строгую ответственность за выполнение всех боевых приказов и боевых задач.
3. Всякое нарушение приказа о запрещении самовольного отхода и оставлении позиций будет беспощадно караться. Этого требует от нас обстановка и важность исхода происходящих сражений…[288]»
В тот же день, 21 ноября, Жуков вызвал Рокоссовского к прямому проводу и потребовал кратко доложить обстановку.
– Противник пытается прорваться от Теряевой Слободы к Клину и от Ново-Петровского к Истре, – сказал Константин Константинович.
– Это понятно. Противник подходит к Клину и с севера. Как обеспечена оборона?
Рокоссовский перечислил все немногие части, которые он мог привлечь для защиты этих городов.
– Клин и Солнечногорск – главное. Рокоссовскому лично выехать в Солнечногорск, Лобачеву – в Клин. Обеспечьте оборону этих городов.
Спустя час машина командующего 16-й армией с охраной в сумерках медленно ползла по дороге в Солнечногорск. После морозов наступила оттепель. Дорога вновь раскисла. В эту ночь в Солнечногорск попасть Рокоссовскому не удалось. Город еще оставался в руках советских солдат, но дороги к нему противник уже перерезал, и на окраинах города шли ожесточенные схватки с немецкими частями. Приняв необходимые меры, чтобы замедлить продвижение противника к югу и востоку от Солнечногорска, Константин Константинович поспешил на правый фланг армии, к Клину. К этому времени четыре танковые и две пехотные дивизии вермахта окружали город, открытым оставался только путь на восток. Изучив обстановку, Рокоссовский пришел к неутешительному выводу: оборонять Клин некому, следует думать лишь о том, чтобы задержать продвижение врага в восточном направлении, к Яхроме и Дмитрову. Эту задачу Рокоссовский возложил на своего заместителя генерал-майора Ф. Д. Захарова. Но сил для того, чтобы остановить наступавшие вражеские войска, не хватало. В распоряжении командующего 16-й армии имелись лишь обескровленная 126-я стрелковая дивизия, очень слабая 17-я кавалерийская дивизия, 25-я танковая бригада, в которой осталось всего двенадцать танков, причем только четыре Т-34.
Предоставив генералу Захарову полную самостоятельность в руководстве войсками, находившимися в Клину и восточнее его, Рокоссовский вместе с членом военного совета попытался соединиться со штабом фронта, чтобы немедленно доложить о сложившейся обстановке. К этому времени немецкие танки уже ворвались в Клин с севера, и на улицах города шел бой. Рокоссовский по «Бодо» доложил начальнику штаба фронта генералу Соколовскому, что части дерутся геройски, но несут большие потери, а потому нужны подкрепления. На это Соколовский ответил, что рассчитывать на помощь в настоящий момент не приходится. Рокоссовский сообщил:
– Бои идут непосредственно в Клину, на его окраинах. Остался выход только на восток, к Рогачеву, а на юг, к Солнечногорску, дорога перерезана.
Разговор прервал близкий разрыв снаряда, здание телеграфа заходило ходуном, вылетели стекла, посыпалась штукатурка, а угол дома обвалился: снаряд срезал его. Но телеграф все еще работал. Соколовский сказал:
– Организуйте защиту города до конца, сосредоточьте все внимание на организации отпора врагу на флангах. И только в крайнем случае отойдите.
– По зданию, откуда говорим, ударил снаряд, идем принимать меры. До свидания.
После этого Рокоссовский направился к выходу. Путь к вспомогательному пункту управления, разместившемуся в здании клинской хлебопекарни, пришлось делать перебежками. На улицах города рвались снаряды и мины, пулеметные очереди раздавались совсем близко. Еще раз проинструктировав генерала Захарова и приказав оборонять город до последней возможности, а затем отступать на Дмитров, Рокоссовский с Лобачевым около 12 часов дня покинули горящий город.
Но даже на дороге, еще остававшейся свободной для проезда, машины командарма и сопровождавших несколько раз были обстреляны немецкими танками. Реку Сестру переехали по слабому еще льду и на противоположном берегу подверглись обстрелу одиночного немецкого танка. Прямым попаданием снаряда штабная машина со счетверенной пулеметной установкой была разбита, остальных выручила только скорость. Сразу же за Сестрой натолкнулись на батальон танков 25-й танковой бригады, следовавшей к Клину.
– Приказываю уничтожить вражеский танк, который нас только что обстрелял, – велел командиру батальона Рокоссовский.
После этого поездка прошла без происшествий. Поскольку в Солнечногорске уже находился враг, пришлось совершать объезд через Рогачево. В городе никаких воинских частей не имелось, и оборонять его было явно некому. Дальнейший путь на юг, к Москве, Рокоссовский и сопровождавшие его лица проделали поздним вечером на двух легковых автомашинах. Глубокой ночью с 23 на 24 ноября Константин Константинович наконец добрался до штаба армии.
В результате захвата противником Клина между 30-й и 16-й армиями образовался разрыв, и создалась реальная угроза прорыва обороны Западного фронта и обхода противником его правого крыла. В руки немецкого командования попала оперативная карта штаба Западного фронта, что позволило ему сделать вывод, что советское командование «планирует оставить район к западу от канала им. Москвы и вновь занять оборону на линии Яхрома – Солнечногорск – Истринское водохранилище. Сильные минные заграждения и преграды различного рода, встречаемые войсками 3-й танковой группы, подтверждают данные этой карты[289]».
Немецкое командование усилило свою северную подвижную группировку до четырех танковых (6, 7, 2-я и 11-я), двух мотопехотных (14-я, 36-я) и одной пехотной (106-я) дивизий. Эта группировка в течение 24 и 25 ноября продолжала наступать на Рогачево, Дмитров и по Ленинградскому шоссе на Солнечногорск, Черную Грязь. Одновременно часть наступающих подразделений вела бои за полное овладение районом Клина, где ожесточенно оборонялись малочисленные войска 30-й армии (107-я мотострелковая, 24-я кавалерийская дивизии, остатки 58-й танковой дивизии, 8-й и 21-й танковых бригад) и 16-й армии (126-я стрелковая дивизия, остатки курсантского полка, 25-я и 31-я танковые бригады). Для прикрытия солнечногорского направления Рокоссовский направил с другого участка кавалерийскую группу генерала Доватора, усилив ее двумя танковыми батальонами и двумя батальонами 8-й гвардейской стрелковой дивизии. Других резервов в распоряжении командующего 16-й армии не осталось.
Так как солнечногорское направление являлось кратчайшим на пути к Москве, Рокоссовский решил перенести временный КП армии поближе к Москве, в деревню Пешки, а основной КП расположить в Льялове. Ехать пришлось кружными путями, чтобы не напороться на немецкие танки. В Пешки добрались лишь к вечеру 24 ноября. В каменном доме, около которого стоял танк Т-34, Рокоссовский нашел группу командиров во главе с генералами А. В. Куркиным и И. П. Камерой, посланными сюда командованием фронта для выяснения обстановки. Некоторое время Рокоссовский прислушивался к спорам, бушевавшим в комнате, а затем обратился к генералу Куркину:
– Товарищ генерал, я направлен сюда по распоряжению командующего фронтом. Генерал Жуков поручил мне организовать взаимодействие армейских и фронтовых частей. В такой обстановке это сделать невозможно. Прошу вас оставить нас, предварительно сообщив, что происходит на фронте и какими силами мы располагаем.
Предложение Рокоссовского возражений не вызвало. Генералы вскоре уехали, а Камера на прощание сказал: