– Довольно рассуждений! Здесь тот, кто отвечает за оборону на этом участке, не будем ему мешать.
После отъезда представителей штаба фронта выяснилось, что севернее деревни Пешки имеются лишь незначительные группы красноармейцев да танки, прибывшие по распоряжению командования фронта для прикрытия дороги на Москву. Командир-танкист находился здесь же, в штабе. Соединения и части 16-й армии еще не успели выйти в назначенные им районы. Внезапно Пешки подверглись артиллерийскому обстрелу. Поблизости от дома, в котором находился командарм, начали рваться снаряды.
– Вы знаете, где ваши танки и что они делают? – обратился Рокоссовский к командиру танкистов.
– Я оставил на позициях севернее деревни два танка, товарищ генерал. Остальные отправил заправляться в Дурыкино.
Ответ удивил и рассердил командарма.
– Есть у вас уверенность, что и эти два танка не отправились туда же на заправку?
Танкист молчал.
– Вы должны знать, что на войне, да еще в такое время, горючее подвозят к танкам из тыла, а не наоборот. Приказываю немедленно возвратить все танки в Пешки!
Танкист откозырял и вышел исполнять приказание. В дверях он столкнулся с командиром-связистом.
– Товарищ генерал, немецкие танки в сопровождении автоматчиков в деревне!
– Час от часу не легче! – вырвалось у Лобачева.
В довершение Рокоссовского потребовали к телефону. Говорил командующий Западным фронтом. Выслушав сообщение командующего 16-й армией, Жуков потребовал от него немедленного перехода в наступление на Солнечногорск. Рокоссовский, естественно, попытался убедить Жукова в том, что для перехода в наступление нет ни боеприпасов, ни достаточного количества танков и что на переднем крае в ротах осталось по пятнадцать – двадцать человек. Доводы, казалось, достаточно убедительные. Но не для Жукова: он «разошелся», как обычно, упрекая командующего 16-й армией в нежелании наступать, требовал немедленного выполнения приказа.
Здесь следует упомянуть, что уже после войны и после того как Жукова отстранили от должности министра обороны, Георгий Константинович не единожды упрекал себя, беседуя с генералом Телегиным.
– Мы с Костей Рокоссовским одногодки. Учились в Ленинграде на Высших кавалерийских курсах… Кони наши стояли рядом… А вот обижал я его той московской зимой под горячую руку напрасно…
Такие инциденты были не редкостью в то время. В мемуарах Рокоссовского приводится еще один пример. Как-то в период тяжелых боев, когда на одном из участков на истринском направлении противнику удалось потеснить 18-ю стрелковую дивизию, на КП 16-й армии приехал Г. К. Жуков вместе с командующим 5-й армией генералом Л. А. Говоровым. Увидев командующего фронтом, Рокоссовский приготовился к самому худшему. Доложив обстановку на участке армии, стал ждать, что будет дальше. Обращаясь к Рокоссовскому в присутствии Говорова и ближайших помощников командующего 16-й армией, Жуков заявил:
– Что, опять немцы вас гонят? Сил у вас хоть отбавляй, а вы их использовать не умеете. Командовать не умеете!.. Вот у Говорова противника больше, чем перед вами, а он держит его и не пропускает. Вот я его привез сюда для того, чтобы он научил вас, как нужно воевать.
Конечно, говоря о силах противника, Жуков был не прав, потому что все танковые дивизии немцев действовали как раз против 16-й армии, против 5-й же – только пехотные. Выслушав это заявление, Рокоссовский с самым серьезным видом поблагодарил Жукова за то, что он предоставил ему и его помощникам возможность поучиться, добавив, что учиться никому не вредно. Жуков, не ответив, вышел в другую комнату. Рокоссовский и Говоров стали обсуждать действия противника и решать, как лучше ему противостоять. Вдруг, хлопнув дверью, вбежал Жуков. Вид его был грозным. Повернувшись к Говорову, он закричал срывающимся голосом:
– Ты что? Кого ты приехал учить? Рокоссовского?! Он отражает удары всех немецких танковых дивизий и бьет их. А против тебя пришла какая-то паршивая моторизованная и погнала на десятки километров. Вон отсюда на место! И если не восстановишь положение…
Рокоссовский, вспоминая этот эпизод, писал: «Бедный Говоров не мог вымолвить ни слова. Побледнев, быстро ретировался. Действительно, в этот день с утра противник, подтянув свежую моторизованную дивизию к тем, что уже были, перешел в наступление на участке 5-й армии и продвинулся до 15 км. Все это произошло за то время, пока комфронтом и командарм-5 добирались к нам. Здесь же, у нас, Жуков получил неприятное сообщение из штаба фронта. После бурного разговора с Говоровым пыл комфронтом несколько поубавился. Уезжая, он слегка, в сравнении со своими обычными нотациями, пожурил нас и сказал, что едет наводить порядок у Говорова[290]».
Рокоссовский, вспоминая о подобных инцидентах, отмечал: «Все мы, от солдата до командарма, чувствовали, что наступили те решающие дни, когда во что бы то ни стало нужно устоять. Все горели этим единственным желанием, и каждый старался сделать все от него зависящее и как можно лучше. Этих людей не нужно было понукать. Армия, прошедшая горнило таких боев, сознавала всю меру своей ответственности. Не только мы, но и весь Западный фронт переживал крайне трудные дни. И мне была понятна некоторая нервозность и горячность наших непосредственных руководителей. Но необходимыми качествами всякого начальника являются его выдержка, спокойствие и уважение к подчиненным. На войне же – в особенности. Поверьте старому солдату: человеку в бою нет ничего дороже сознания, что ему доверяют, в его силы верят, на него надеются… К сожалению, командующий нашим Западным фронтом не всегда учитывал это… Высокая требовательность – необходимая и важнейшая черта военачальника. Но железная воля у него всегда должна сочетаться с чуткостью к подчиненным, умением опираться на их ум и инициативу. Наш командующий в те тяжелые дни не всегда следовал этому правилу. Бывал он и несправедлив, как говорят, под горячую руку[291]».
24 ноября противник вплотную подошел к Истринскому водохранилищу. Ему удалось потеснить левофланговые части и соединения 30-й армии, которые отходили в район Алешино, к югу от Рогачево. В результате ухудшилось положение на правом фланге 16-й армии. Ее войска, упорно обороняясь, также отходили. Потери росли, а восполнить их было нечем. В 78-й стрелковой дивизии, преобразованной 26 ноября в 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию, потери к этому времени достигли 60%. В полках кавалерийского корпуса Доватора в среднем насчитывалось по 60—100 бойцов. 1-я гвардейская, 23, 27 и 28-я танковые бригады, вместе взятые, имели лишь 15 исправных танков.
Командир 1-й гвардейской танковой бригады Катуков после ее отхода в ночь на 26 ноября на восточный берег Истры обратился к командующему армией с просьбой предоставить бригаде два-три дня на приведение материальной части в порядок. Через несколько часов он получил ответ Рокоссовского: «Обстановка сейчас такая, что не приходится думать о передышках, формированиях и т. п. Сейчас ценность представляет каждый отдельный боец, если он вооружен. Деритесь до последнего танка и красноармейца. Этого требует обстановка. Налаживайте все в процессе боя и походов[292]». Ответ командарма диктовался напряжением, с которым шли бои на участке 16-й армии и в первую очередь на солнечногорском направлении. Здесь противник ближе всего подошел к Москве. Вдоль Волоколамского и Ленинградского шоссе, так же как и в промежутках между этими магистралями, развернулось решающее сражение.
Для того чтобы преградить противнику дорогу на Москву, водоспуски Истринского водохранилища по окончании переправы войск 16-й армии были взорваны. В результате образовался водяной поток высотой до 2,5 м на протяжении до 50 км к югу от водохранилища. Попытки противника закрыть водоспуски успехом не увенчались. Ему пришлось задержаться на водном рубеже и организовать форсирование этой преграды. Кроме того, он затратил немало усилий на преодоление проходившего здесь промежуточного оборонительного рубежа Солнечногорск, Истринское водохранилище, г. Истра, Павловская Слобода, заранее подготовленного инженерными частями.
Продвижение немецких войск вынудило Рокоссовского перенести свой штаб из Льялово в Крюково. Произошло этого после того, как на северо-восточную окраину Льялово неожиданно ворвались немецкие танки. В отражении их атаки приняли участие даже офицеры штаба армии. Благодаря присутствию дивизиона 85-миллиметровых противотанковых пушек с этой опасностью удалось справиться. Артиллеристы подбили несколько танков, противник откатился. Рокоссовский не случайно выбрал Крюково для размещения штаба армии. В приказе военного совета Западного фронта отмечалось: «Крюково – последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя. Отступать больше некуда. Любыми, самыми крайними мерами немедленно добиться перелома, прекратить отход. Каждый дальнейший ваш шаг назад – это срыв обороны Москвы. Всему командному составу снизу доверху быть в подразделениях, на поле боя…[293]»
В Крюково К. К. Рокоссовский встретился с военврачом Г. В. Талановой. У них завязался роман. Директор Свободинского музея «КП Центрального фронта» В. В. Озерова, по данным газеты «Труд. ru» от 8 сентября 2005 г., рассказывала:
– Галина Васильевна показала мне альбом, в котором много фотографий военной поры. На снимках они с Константином Константиновичем рядышком, вместе. Видно, хотели вот так продлить свое счастье. Много и писем Рокоссовского. И все – в стихах. Огромные карие глаза Галины Васильевны сияли, когда она читала мне те поэтические послания. Те стихи очень-очень личные. Предназначены ей, и только ей, – «незабвенной соловушке», как называл он ее в письме из-под Курска. У Рокоссовского к Галине было глубокое, серьезное чувство. Они ведь прошли вместе всю войну…
Что можно сказать по этому поводу? Рокоссовский, мужчина в расцвете сил, был не по своей воле лишен женского тепла: почти три года провел в заключении, а затем война лишила его возможности быть рядом с женой. Не устоял он перед огромными карими глазами Талановой. Случай не редкий для войны. Вспомним маршала Жукова и военфельдшера Лидию Захарову…