В другом месте весь промежуток между двумя стенами был засажен садами. И эта часть города, западная, самая приятная для жилья. Здесь множество вязов, фруктовых деревьев и маленьких каналов, так что по свежести воздуха этот квартал напоминает хорошенькое предместье или же маленький голландский городок, где каждая улица имеет свой канал. Вода доставляется сюда преимущественно из двух каналов… Внутри всех почти дворов при домах устроен маленький бассейн для домашнего обихода, наполняемый водой из каналов».
Несмотря на отсутствие самого крупного отряда генерала Кауфмана, Веревкин решил штурмовать Хиву. Однако из-за плохой его подготовки штурм не удался. Русские войска, потеряв четырех убитыми и 50 ранеными, отступили от крепости.
На следующий день хивинцы позволили русским подобрать своих погибших под стенами города, которые оказались обезглавленными и с распоротыми животами. Затем из ворот вышли парламентеры, которые были направлены к Кауфману, находившемуся в это время на подходе к городу. Пока шли переговоры, небольшой отряд, выделенный Веревкиным, во главе с полковником М. Д. Скобелевым, проникнув в город через брешь в воротах, без боя занял дворец. Несколько часов спустя с противоположной стороны через открытые ворота вступили в город войска, предводительствуемые самим генерал-губернатором. Так произошло занятие столицы ханства, которое затем в официальных документах было названо «штурмом».
11 июня 1873 года хивинский хан Сеид-Мухамед-Рахим-Богадур присягнул на верность России и издал указ об отмене рабства на всех принадлежавших ему территориях. Отказавшиеся повиноваться этому указу племена туркмен-иомудов через несколько дней были разгромлены русскими войсками, потеряв в бою 14 и 15 июня более 800 человек. Потери же русских войск за всю хивинскую экспедицию составили 33 человека убитыми и 131 ранеными.
Победы в Средней Азии были высоко оценены русским правительством. Генерал К. П. Кауфман был награжден орденом Святого Георгия 2-й степени. Этим же орденом 3-й степени были отмечены заслуги командующего войсками Сырдарьинской области генерала Н. Н. Головачева и начальника оренбургского отряда генерала Н. А. Веревкина. Еще пять офицеров получили ордена Святого Георгия 4-й степени, в том числе и М. Д. Скобелев. Начальнику штаба Туркестанского военного округа генерал-майору В. Н. Троицкому была вручена Золотая сабля, украшенная алмазами. Еще 23 генерала и офицера получили Золотое оружие.
После завершения Текинской экспедиции Скобелев по команде направил обстоятельную докладную записку, в которой изложил свое видение дальнейшего развития событий в том районе. Он, несмотря на молодость, чувствовал, что рано или поздно в Средней Азии России придется решать большие и сложные задачи. При этом он касался не только военной, но и политической стороны этого вопроса. Но, ввиду его молодости, в высших штабах не обращали внимания на его записки. Михаил Дмитриевич сохранял списки с этих записок и уже позже, когда вернулся из Ахалтекинской экспедиции, на одной из записок сделал следующую надпись: «На записку эту в свое время никто не обратил внимания… тем не менее, последующие события показали, что во многом я был прав. Все мной предположенное относительно Хивы было исполнено в 1873 году».
Необходимо отметить, что в Хивинской экспедиции участвовал американский корреспондент «New-York-Herald» Мак-Гахан. Он первый познакомил Европу с будущим военачальником и государственным деятелем. Мак-Гахан был свидетелем проведения разведки пути в Ортакую, которую провел Скобелев. Вот что он писал: «Проехать опасный путь почти одному, набросать на карту местность, найти и исследовать в пустыне колодцы и решить, какое количество воды они могли доставить, – это мог предпринять и блистательно выполнить только Скобелев».
Впоследствии между Мак-Гаханом и Скобелевым завязалась настоящая дружба, которая заставила Скобелева с отчаянием оплакивать своего друга, умершего в 1878 году от тифа в Константинополе, куда он добрался, совершив поход вместе с нашей Дунайской армией.
Художник В. В. Верещагин о Хивинском походе Скобелева в своей статье, опубликованной в Париже в 1887 году, в частности, писал: «Михаил Дмитриевич Скобелев в Хивинском походе прошел определенный этап в развитии своего военного таланта. В течение всего похода он проявил себя как энергичный, отважный воин, но вместе с тем и предусмотрительный, распорядительный. Внимательно вникал в организацию похода, маршрут движения, добивался точности знания местности и ориентировки; он заблаговременно совершал разведку колодцев и удерживал их до подхода основных сил. В этом походе он уже умело применял морально-психологический фактор как средство влияния на подчиненный ему личный состав. Также Скобелев обладал такими важными, необходимыми для военного человека качествами, как бесстрашие и удивительная храбрость».
В одном из архивных документов имеется характеристика служебной деятельности Скобелева во время Хивинского похода, дана ему непосредственным начальником полковником Ломакиным. Он пишет: «За все время похода мангышлакского отряда (1000 верст), командуя авангардом, подполковник Скобелев-2-й отличился примерной распорядительностью и попечением о нижних чинах. Под Истабасом разбил с горсткой казаков вдесятеро сильнейшего неприятеля. С 15 по 28 мая, командуя авангардом, отличался примерным мужеством и неустрашимостью».
Также представляет собой интерес отзыв члена Георгиевской думы В. А. Полторацкого. В нем подчеркивается, что выдающиеся способности и природный дар Скобелева ставят его гораздо выше многих. При этом автор Н. Кнорринг подчеркивает, что Михаил Дмитриевич «предприимчив и энергичен, но для достижения своих целей не останавливается ни перед какими средствами. Поэтому неудивительно, что Скобелев с его талантливостью и умом нигде не мог ужиться, перессорившись и восстановив против себя многих, чему явным доказательством служит его постоянная смена мест службы. Он переходил из одного военного округа в другой, нигде не удовлетворяя себя, но наживая массу врагов», и делает заключение, что «с подобной настойчивостью он, вероятно, добьется очень многого».
В завершение хотелось бы привести мнение о Скобелеве главного начальника Туркестана генерала К. П. Кауфмана. Приехав в Петербург после завершения Хивинского похода, он отзывался о Михаиле Дмитриевиче только положительно. И когда Константина Петровича начали просить об одном офицере, который «будет почище вашего Скобелева», Кауфман вспыхнул и после довольно резко заметил: «Не знаю, как ваш офицер, но Скобелев на деле показал себя молодцом. И я ручаюсь, что он себя вам еще покажет». Это означало, что после этого похода отношение к Скобелеву со стороны начальства в лице Кауфмана изменилось в лучшую сторону. Наместник, как опытный начальник, умел распознавать среди офицеров военные таланты; в Скобелеве он видел не только храбрость, но и образованность, талант. Кауфман считал, что именно такие офицеры нужны были на окраинах, где требовалось не только личное мужество, но и умение и желание ориентироваться в местных условиях.
Правда, известно, что Скобелев повел солдат на штурм Хивы с одной стороны в то самое время, как с другой городская депутация выходила с хлебом-солью для выражения командующему войсками полной и безусловной покорности. Верещагин вспоминал: «Генерал Кауфман рассказывал мне, что, зная уже о сдаче города и готовясь въехать в него, он был поражен и возмущен, услышав ружейные залпы и крики «ура!» – словом, настоящий штурм, затеянный Скобелевым». Причину этого поступка Верещагин видел в том, что «Михаил Дмитриевич выкинул такую лихую штуку» потому, что «хлопотал только об (Георгиевском. – Авт.) кресте, который ему не давал покоя и статут которого, по его собственным словам, он знал наизусть еще с юных лет. Скобелев был весьма лихой офицер, и я думаю, что в поступке его было немало «искусства для искусства».
Но на этом Хивинский поход для Скобелева не был закончен. Из трех отрядов, посланных на Хиву, один, кавказский отряд, следовавший под начальством полковника Маркозова, не дошел до места назначения. По мнению некоторых, этот отряд «слишком торопясь прийти раньше других, измучили лошадей и заморили вьючных животных, так что в конце концов должен был во избежание гибели в степи воротиться, не дойдя до Хивы 70 верст». В результате эта часть маршрута, длиной в 70 верст, так и осталась не изученной. Для восполнения этого пробела было решено снарядить небольшой отряд пехоты, кавалерии и артиллерии. Скобелев вызвался командовать этим отрядом и обещал сделать глазомерную съемку всего пути. При этом он, конечно, знал, что по статуту ордена Святого Георгия в случае успеха он должен получить эту награду.
Михаил Дмитриевич изложил генералу Кауфману план своих действий, и тот согласился поручить разведку молодому офицеру.
4 августа 1873 года, переодевшись туркменами, Скобелев с пятью спутниками покинул лагерь. С ним ехали казак-уралец Андрей Лысманов, слуга Скобелева Козловский, мещанин Николай Игнатьев и три туркмена. Кроме прекрасных верховых было еще четыре вьючных лошади, на которых перевозили провиант и бурдюки с водой.
Ехали около шести часов и к полудню добрались до колодца Читао, который представлял собой маленький оазис. Около колодца даже местами пробивалась трава.
Отряд расположился на отдых неподалеку от колодца. Некоторые дремали. Но вдруг один из членов отряда вскочил на ноги. Вдали показалось три точки, которые быстро приближались.
– Туркмены!
Тогда туркменские проводники отряда вышли навстречу туркменам. Они переговорили, проводили гостей к дальнему колодцу и те, напившись, мирно поехали дальше. Опасность миновала.
Вскоре отряд Скобелева продолжил свой путь. До ночи проделали еще несколько десятков километров. Переночевав, на рассвете снова тронулись в дорогу. Шли через солончак. Слюна во рту стала солоноватой, губы пересыхали, мучили жажда, томил зной.
Отряд шел по следу крупного отряда туркмен. Встреча с неприятелем была очень вероятной, тем более, что впереди был колодец – Кизил-Чакар, куда стремились оба отряда.