Авт.) в кармане».
После этого Скобелева в кругу друзей даже начали называть «генерал от пронунсиаменто», что, безусловно, могло стать известно и властям. Те же, чтобы сгладить впечатление о речи генерала, предложили ему незамедлительно взять заграничный отпуск.
Прием у императора
Приехав в Петербург, М. Д. Скобелев был принят императором.
Во время приема Александр III поинтересовался, чем генерал намерен заняться в ближайшее время. Скобелев ответил, что хочет просить высочайшего разрешения уехать в отпуск за границу, чтобы поправить расстроившееся здоровье.
– Сейчас не время вам, молодому генералу, покидать родину, где намечены большие реформы в армии, – сказал император.
– Дай бог удержать армию на той высоте, на которую ее поставили император Александр Николаевич и граф Милютин, – ответил Скобелев.
Услышав эти слова, император с трудом смог сдержать себя, чтобы не разгневаться.
– Время движется вперед неумолимо, – сказал он. – Мы не можем ориентироваться только на те достижения, которые были в прошлом. Нужно думать о будущем, и вам, генерал, это должно быть понятно, как никому другому.
Аудиенция заняла немного времени, и император, сославшись на неотложные дела, начал прощаться.
Рассказывая об этой аудиенции Д. Д. Оболенскому, Михаил Дмитриевич пожаловался, что его даже не позвали завтракать к высочайшему столу, что было принято в отношении всех прибывших в Петербург для представления императору.
– Сейчас же еду к военному министру, – сказал Скобелев. – Если мне не дадут отпуск за границу, я сегодня же подам в отставку.
Далее Д. Д. Оболенский, объясняя причины неприветливого приема Скобелева императором, писал:
«Такому нелюбезному приему способствовали разные сплетни, а также то, что одновременно со Скобелевым в Петербург приехал московский генерал-губернатор В. А. Долгоруков. Он рассказал, что в Москве народные массы встречали Скобелева с энтузиазмом… Приехав в Петербург, Долгоруков довольно ехидно рассказывал, что видел Бонапарта, возвращающегося из Египта. Это также дошло и не понравилось. Уж очень хотела затмить Скобелева яхт-клубная компания, те военные, которые делали поход так неудачно против текинцев до Скобелева».
Вскоре после приема у императора Д. Д. Оболенский зашел к Михаилу Дмитриевичу во дворец Белосельского, и, к удивлению своему, увидел Скобелева в штатском платье: в сером костюме и серой шляпе на голове.
«Я, признаюсь, испугался, вообразив, что он вышел в отставку, – позже записал князь.
– Что это значит? – спросил он.
– Я получил отпуск и сейчас еду на поезде в Париж, – с веселым видом ответил Скобелев. – А в день отъезда мы уже имеем право надевать штатское платье.
В комнате суетились слуги, укладывая вещи и унося чемоданы.
Пока мы на прощание разговаривали, доложили, что прибыл фельдъегерь из Гатчины.
– Зови, – приказал Скобелев.
В дверях появился фельдъегерь.
– В чем дело? – поинтересовался Скобелев.
– Ваше высокопревосходительство, – доложил тот. – Государь император приглашает вас завтра к семи часам к обеденному столу.
– Очень сожалею, что не смогу быть. Сейчас уезжаю за границу, – очень хладнокровно сказал Михаил Дмитриевич и, глядя в удивленное лицо фельдъегеря, повторил:
– Доложи, что не могу быть, уезжаю.
И тут же, попрощавшись с нами, уехал на поезд.
Происшествие это, конечно, заставило заговорить весь Петербург и не улучшило отношение к Михаилу Дмитриевичу государя Александра III…
Речь в Париже
В конце января 1882 года, взяв по настоянию правительства заграничный отпуск, М. Д. Скобелев отправился в Париж, где у него было много друзей. Там он произнес очередную речь, вызвавшую громкий политический скандал. Это произошло 5 февраля на встрече Скобелева с сербскими студентами, которые преподнесли ему благодарственный адрес как освободителю Балкан и их отечества от османского ига. Тогда растроганный Михаил Дмитриевч, в частности, сказал:
– Мне незачем говорить вам, друзья мои, как я взволнован, как я глубоко тронут вашим горячим приветствием. Клянусь вам, я подлинно счастлив, находясь среди юных представителей сербского народа, который первым развернул на славянском востоке знамя славянской вольности. Я должен откровенно высказаться перед вами – я это сделаю.
После этой преамбулы Скобелев сделал небольшую паузу и, словно собравшись с мыслями, начал говорить:
– Господа, я вам скажу, я открою вам, почему Россия не всегда на высоте своих патриотических обязанностей вообще и своей славянской миссии в частности. Это происходит потому, что как во внутренних, так и во внешних своих делах она в зависимости от иностранного влияния. У себя мы не у себя. Да! Чужестранец проник всюду! Во всем его рука! Он одурачивает нас своей политикой, мы жертва его интриг, рабы его могущества. Мы настолько подчинены и парализованы его бесконечным, гибельным влиянием.
Но, я надеюсь, когда-нибудь, рано или поздно, мы освободимся от него. Но мы сможем это сделать не иначе как с оружием в руках!
Такое заявление из уст прославленного генерала прозвучало уже не как рядовая фраза, а как программа действий на будущее, произнесенная от имени всего государства, которое он представлял. Сербские студенты встретили ее бурной овацией. Присутствовавшие на этой встрече журналисты буквально «ломали перья», записывая сенсационные заявления Скобелева. Но он пошел еще дальше и в завершение своей речи сказал:
– Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого чужака, этого самозванца, этого интригана, этого врага, столь опасного для России и для славян… я назову вам его. Это автор «натиска на Восток» – он всем вам знаком. Это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого: враг – это Германия. Борьба между славянством и тевтонами неизбежна.
После этой речи Скобелев, вероятнее всего, немедленно должен был быть приглашен в русское посольство для объяснений. Но этого не произошло. Более того, когда на следующий день он принял на своей квартире корреспондента одной из французских газет Поля Френсэ, то в беседе с ним заявил буквально следующее:
– Вчера я действительно произнес речь, вызвавшую некоторую сенсацию… Кому-то может показаться, что я это сделал потому, что не согласен с курсом моего правительства. Это не так. Я только что получил от моего адъютанта следующую выдержку из газеты, в которой сообщается о том, что Государь император только что дал одному из строящихся на Каспийском море судов имя «Генерал Скобелев».
Оказание мне этой чести, крайне редкой, доказывает, что я отнюдь не вне милости и что, следовательно, я нахожусь здесь по своей доброй воле. Но если бы моя откровенность и сопровождалась неприятными для меня последствиями, я все-таки продолжал бы высказывать то, что я думаю.
В то же время, в конце беседы он решил несколько смягчить акценты и подчеркнул, что высказал свое личное мнение.
– Я занимаю независимое положение, – сказал он. – Если возникнет война, пусть меня только призовут… Я буду воевать, а остальное мне безразлично. Да, я сказал, что враг – это Германия, и я это повторяю. При этом я думаю, что спасение в союзе славян – заметьте, я говорю славян – с Францией.
Речь Скобелева перед сербскими студентами вызвала отклик во всей Европе. Весть о ней быстро докатилась до берегов Невы. После ее появления в печати русский посол в Париже князь Орлов тут же отправил донесение министру иностранных дел Гирсу, в котором, в частности, писал:
«Посылаю вам почтой речь генерала Скобелева с кратким донесением. Генерал тот в своих выступлениях открыто изображает из себя Гарибальди. Необходимо строгое воздействие. Нужно доказать, что за пределами России генерал не может безнаказанно произносить подобные речи и что один лишь государь волен вести войну или сохранить мир. Двойная игра во всех отношениях была бы гибельна».
Находившийся в то время в Крыму бывший военный министр Д. А Милютин отмечал в эти дни в своем дневнике:
«Газеты всей Европы наполнены толками по поводу неудачных и странных речей Скобелева… Не могу себе объяснить, что побудило нашего героя к такой выходке. Трудно допустить, чтобы тут была простая невоздержанность на язык, необдуманная, безрассудная болтовня. С другой стороны, неужели он намеренно поднял такой переполох во всей Европе только ради ребяческого желания занять собою внимание на несколько дней?
Конечно, подобная эксцентрическая выходка не может не встревожить и берлинское, и венское правительство при существующих отношениях между тремя империями. Тем не менее самое возбуждение общественного мнения такими речами, какие произнесены Скобелевым, выявляет больное место в настоящем политическом положении Европы и те черные точки, которых надобно опасаться в будущем. Любопытно знать, как отнесутся к выходкам Скобелева в Петербурге»!
Официальный Петербург был чрезвычайно встревожен парижскими событиями, или, точнее говоря, откликом на них в Германии и Австро-Венгрии. 8 февраля 1882 года государственный секретарь Е. А. Перетц отмечал: «Речь Скобелева к парижским студентам, произнесенная против Германии, волнует петербургское общество». Примерно в эти же дни граф Валуев записал в дневнике: «Генерал Скобелев сервировал новую поджигательную речь в Париже, выбрав слушателями сербских студентов».
Министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев писал: «Скобелев меня глубоко огорчил, сказав непозволительную речь в Париже каким-то сербским студентам». Не одобрил выступления Михаила Дмитриевича и писатель Аксаков.
Александр III выразил неудовольствие случившимся. В «Правительственном вестнике» было опубликовано специальное заявление правительства, в котором оно осуждало выступление Скобелева. В частности, в нем указывалось: «По поводу слов, сказанных генерал-адъютантом Скобелевым в Париже посетившим его студентам, распространяются тревожные слухи, лишенные всякого основания. Подобные частные заявления от лица, не уполномоченного правительством, не могут, конечно, ни влиять на общий ход нашей политики, ни изменить наших добрых отношений с соседними государствами, основанных столь же на дружественных узах венценосцев, сколько и на ясном понимании народных интересов, а также и на взаимном строгом выполнении существующих трактатов».